Нил Стивенсон - Смешенье
– Мадемуазель! Я должен, встать, чтобы поприветствовать графа и…
– Вы назвали её вдовицей? Никакая она не вдовица, её супруг жив, здоров и занимается королевскими делами на юге. Не тревожьтесь, я всё улажу.
Она опустила голову Россиньолю на плечо и возвысила голос:
– Госпожа герцогиня, господин граф. Мсье Россиньоль в замешательстве, ибо хотел бы приветствовать вас стоя, а я его не пускаю. Только потому, что он греет, как печка, я ещё не умерла на этом морозе.
– Сидите, сидите! – сказала герцогиня д'Аркашон. – Мсье Россиньоль, вы, как и мой сын, страдаете от излишней учтивости.
Она подошла к саням. Три конюха, подбежав, помогли графу её усадить. Дама она была полная и, когда опустилась на скамью напротив Россиньоля с Элизой, полозья заскользили по снегу, и сани отъехали на несколько дюймов. Все вскрикнули: герцогиня от испуга, Элиза – потому что ей стало смешно, а Бонавантюр Россиньоль – потому что Элиза пол одеялом залезла ему в исподнее и холодной рукой ухватилась за его мужскую стать, как за спасательный трос. Тем временем граф опустился рядом с герцогиней. Лошади – два одинаковых альбиноса – едва не рванули, так застоялись они на холоде. Кучер закричал, но они уже перешли на рысь. Четверо пассажиров замахали гостям, которые носовыми платками тёрли запотевшие окна. Элиза махала только одной рукой. То, что сжимала другая, в первый миг съёжилось от холода, а затем встало так быстро, что она испугалась за здоровье Россиньоля. Он ёрзал и страшно сверкал глазами, затем понял, что положение совершенно безвыходное, и остался сидеть очень тихо, слушая герцогиню – или притворяясь, будто слушает.
Она была почтенна, благопристойна и всеми любима: живое воплощение исконных лавардаковских добродетелей, прямой и бесхитростной верности монарху и церкви (в такой последовательности). Короче, она воплощала в себе тип родовой аристократии, что было королю и выгодно, и невыгодно. Подчиняясь ему слепо и всегда поступая правильно, она сделала своё семейство опорой королевской власти. Однако, являя собой идеал родовой аристократии, она на собственном примере демонстрировала преимущества наследственной знати; рядом с ней выходцы из третьего сословия, такие как Элиза, казались хитрыми интересантами. Сидя в герцогининых санях и массируя королевскому криптоаналитику причинное место, Элиза не могла не признать убедительность такого взгляда – но только про себя. Она по-прежнему имела за душой лишь несколько монет и должна была обходиться тем, что у неё есть в руках – а сейчас у неё в руке была лишь пригоршня Россиньоля.
Сани резво скользили по дороге, расчищенной к приезду гостей. Очень скоро парк остался позади, и показались строения, невидимые из Ла-Дюнетт благодаря стараниям ландшафтного архитектора. Запах навоза от охотничьих конюшен Луи-Франсуа де Лавардака д'Аркашона прогнали облака напитанного лавандой пара из открытого сарая. В глубине сарая горел огонь, и служанка что-то помешивала в котле.
– Вы сами варите мыло? – спросила Элиза. – Такой аромат чудесный!
– Ну конечно, сами! – сказала герцогиня, дивясь, что Элиза сочла такой факт достойным упоминания. Тут что-то пришло ей в голову. – Обязательно берите наше мыло.
– Сударыня, я и без того злоупотребляю вашим гостеприимством. В Париже множество парфюмеров и мыловаров. Мне несложно съездить туда и…
– Нет, нет! – воскликнула герцогиня. – Никогда не покупайте мыло в Париже – у незнакомых людей! Не забывайте,- что на вас лежит забота о сиротке!
– Как вы знаете, сударыня, маленький Жан-Жак теперь на попечении отцов-иезуитов. Наверное, они сами варят мыло…
– Да уж кому, как не им, об этом заботиться! – сказала герцогиня. – Однако вы иногда забираете его одежду. Пусть её моют здесь, моим мылом.
Элизе было всё равно; она охотно согласилась бы, раз уж герцогиня д'Аркашон так настаивает, и если замялась на миг, то лишь от недоумения.
– Вам следует брать мыло у герцогини, – твёрдо сказал Поншартрен.
– Да-да! – вставил Россиньоль, которому, судя по всему, ещё некоторое время предстояло говорить короткими словами.
– С благодарностью соглашаюсь, мадам, – кивнула Элиза.
– Мои прачки стирают без перчаток! – проговорила герцогиня с какой-то даже обидой.
Разговор на время затих. Сани проехали мимо служебных построек, обогнули огороженный выгул для герцогских лошадей и оказались в охотничьем парке, голом и бесприютном в вечерних сумерках. Поншартрен открыл створки двух фонарей, висящих над скамьями у бортов, и теперь сани скользили по лесу в ореоле жёлтого света. Вскоре показалась каменная стена. Открытые ворота в ней стерегли, во всяком случае, номинально, человек пять мушкетёров – все они стояли у костра и грелись. Стена тянулась на двадцать шесть миль, и таких ворот в ней было двадцать три. За ними начинался Гран-парк, охотничьи угодья короля.
Герцогиня, видимо, успела пожалеть о разговоре про мыло и, набравшись благодушия, заговорила с большим чувством:
– Госпожа графиня де ля Зёр сказала, что собирается учредить в Ла-Дюнетт салон! Я объяснила, что не знаю, как это делается! Я всего лишь старая наседка, где мне вести умные разговоры! Однако графиня заверила меня, что довольно будет пригласить нескольких людей, таких умных, как мсье Россиньоль и господин граф де Поншартрен, – и всё получится само собой!
Поншартрен улыбнулся.
– Госпожа герцогиня, вы пытаетесь уверить меня и мсье Россиньоля, будто таким милым дамам не о чем поговорить наедине, кроме как о нас!
Герцогиня на миг опешила, затем ахнула.
– Мсье, вы надо мной подтруниваете!
Элиза покрепче стиснула Россиньоля, и тот неловко заёрзал.
– Покуда ничего само собой не получается, потому что мсье Россиньоль так неразговорчив! – заметила герцогиня с необычной для себя бестактностью: ей следовало знать, что указывать молчащему человеку на его молчание – худший способ втянуть того в разговор.
– До того, как вы присоединились к нам, сударыня, мсье Россиньоль рассказывал мне, что пытается взломать очень сложный шифр, посредством которого герцог Савойский переписывается со своими сообщниками на севере. Мсье Россиньоль витает мыслями в другом мире.
– Напротив, – отвечал Россиньоль, – я вполне могу говорить, если только меня не просят извлекать в уме квадратные корни или что-нибудь в таком роде.
– Я не знаю, что это такое, но, наверное, что-то ужасно сложное! – воскликнула герцогиня.
– Я не стану просить вас ни о чём таком, мсье, – сказал Поншартрен, – но когда-нибудь, когда вы будете менее сосредоточены – например, у графини в салоне, – я хотел бы поговорить с вами о том, чем занимаюсь сам. Возможно, вам известно, что Кольбер в своё время заказал немецкому учёному Лейбницу арифметическую машину для управления королевскими финансами. Лейбниц машину сделал, но сейчас он увлёкся другим и к тому же служит Ганноверскому двору, то есть стал врагом Франции. Хотя самая попытка поставить математический гений на службу финансам заслуживает внимания в качестве прецедента.
– И впрямь очень занятно, – проговорил Россиньоль, – хотя обязанности королевского криптоаналитика и не оставляют мне свободного времени.
– Какого рода задачи вы имеет в виду, мсье? – спросила Элиза.
– То, что я сейчас скажу, – тайна, которая не должна выйти за пределы этих саней, – начал Поншартрен.
– Не тревожьтесь, мсье: нелепостью было бы предположить, что между нами затесался иностранный шпион, – сказал Россиньоль и тут же почувствовал, как четыре острых коготка сомкнулись на его мошонке.
– О, в данном случае меня тревожат не иностранные шпионы, а французские спекулянты, – промолвил граф.
– В таком случае у вас ещё меньше поводов для опасений – мне нечем спекулировать, – отвечала Элиза.
– Я хочу изъять из обращения всю золотую и серебряную монету, – сказал Поншартрен.
– Всю?! По всей стране?! – вскричала герцогиня.
– Да, сударыня. Мы отчеканим новые золотые луидоры и серебряные экю в обмен на старые.
– О небо! Зачем это надо?
– Новые будут стоить дороже.
– Вы хотите сказать, что в них будет больше золота или серебра? – спросила Элиза.
Поншартрен терпеливо улыбнулся.
– Нет, мадемуазель. В них будет ровно столько же золота или серебра, сколько в нынешних, – но стоить они будут больше: скажем, за девять новых луидоров надо будет отдать Казначейству десять старых.
– Как можно сказать, что та же монета стоит больше?
– Как можно сказать, что она стоит столько, сколько сейчас? – Поншартрен вскинул руки, словно желая поймать снежинку. – У монет есть номинал, установленный королевским указом. Новый указ, новый номинал.
– Понимаю. Только это, сдаётся мне, способ сделать что-то из ничего – вечный двигатель. Где-то как-то должны возникнуть непредвиденные последствия.
