Ольга Гурьян - Обида маленькой Э
— Все это следует починить, — сказала тетка. — Тогда я смогу снести старьевщику и, быть может, он даст нам за это немного денег, которые нам очень пригодятся. Разбери это. Из того, что никуда уж не годно, вырежь заплаты и почини то, что еще можно носить. Но если останется у тебя клочков и обрезков больше, чем уложится на ладони, ты об этом горько пожалеешь.
— Я прошу вас дать мне иглу и ножницы, — сказала Маленькая Э.
Тетка насмешливо ответила:
— Хороша швея, у которой нет своих игл,
В это время в комнату вошла молодая женщина, одетая скромно и чисто, поклонилась и спросила:
— Не вы ли тетушка Сюй? Аптекарь, который держит лавочку на углу, сказал мне, что вы по своей доброте согласитесь мне помочь в беде.
Тетушка улыбнулась, показав все свои крепкие широкие зубы, и сказала:
— Это я и есть. Что с тобой приключилось, милочка?
— Надо вам знать, добрая тетушка, — ответила женщина, — что мой муж служит у богатого купца и хозяин часто посылает его с товарами в заморские страны, так что по два и по три года корабль не возвращается в Линьань и я подолгу не вижу моего мужа. Перед отъездом он всегда оставляет мне достаточно денег, чтобы не пришлось мне без него голодать. Но на этот раз случилось, что мой мальчик заболел и я потратила все деньги на лекарства и не знаю, как мне быть. А муж вернется лишь через несколько месяцев, когда будут дуть северо-восточные ветры.
— Как же я помогу тебе, бедняжка? — вздохнув, промолвила тетка. — Не могу я приказывать ветрам.
Но женщина настаивала:
— Аптекарь сказал мне, что вы дадите денег, если я принесу залог.
— Так бы ты сразу и сказала, милочка. Своих денег у меня нет, но есть случайно немного чужих, которые можно бы дать под залог. Покажи-ка, что у тебя есть?
Женщина вынула из-за пазухи пару серег и протянула их тетке.
— Золото? — сказала тетка. Ты разве не знаешь, что китаянкам золото не разрешено ни носить, ни хранить? Отнеси-ка его лучше в обменную кассу, там тебе заплатят сколько следует.
— Эти серый муж привез мне из заморской страны, и, если я сдам их в кассу, мне их уж не видать. А если они будут у вас, муж, вернувшись, сможет их выкупить.
— Посмотрю я, милочка моя, какая же ты хитрая! Сама боишься держать золото, хочешь, чтобы я его тебе сохранила? Придется тебе за это заплатить, С каждого гуаня, который я тебе дам, будешь отдавать мне сто вэней в месяц. А просрочишь уплату — серьги мои.
— Ну, тетушка, — сказала женщина, — слыхала я про ростовщиц, но про такую кровопийцу не случалось слыхать. — Однако отдала серьги, взяла деньги и ушла.
Почти тотчас в комнате появился оборванный парень, с виду похожий на носильщика, поклонился и спросил:
— Вы будете тетушка Сюй? Прислал меня к вам кабатчик, который торгует у ворот Цяньтан. Не верит он мне больше в долг, а хотелось бы выпить две-три чашечки вина. Наша работа тяжелая — не подкрепишься винцом, пожалуй, не выдержишь. Кабатчик говорит: «Иди к тетушке Сюй, она даст деньжонок».
— Снимай куртку, — сказала тетка, — получай на две чашечки. куртка моя.
— Ах ты, старая гадина, — сказал носильщик. — Куртка-то еще совсем новая, только на плечах немного протерлась. Смотри, и вата-то из нее торчит совсем хорошая. Этой куртки бы мне на всю жизнь хватило. Дай на три чашки, а не то надаю тебе тумаков.
— Не хочешь на две, уходи, — сказала тетка. — А если подымешь на меня руку, я тебе всю морду расцарапаю. Уйдешь тогда без денег и кривой на один глаз.
Носильщик подумал, стащил с плеч куртку и швырнул ее на пол, а тетка протянула ему мелкую бумажку.
В это время с лестницы раздался крикливый голос:
— Тетушка Сюй, я свой обед сварила. Иди, твоя очередь. Только поторопись, не то эта нахалка-красильщица опять поставит свой чан. Тогда дожидайся до ночи.
— Иду, иду! — крикнула тетка и приказала Mаленькой Э. — Бросай свою работу, помоги мне.
Из разных углов она достала закопченный котелок, мешочек с рисом и сонную рыбу, завернутую в завядший лист лотоса. Все это дала подержать Маленькой Э, заперла дверь на замок, а затем они вышли на площадку и спустились вниз по лестнице.
Обитатели комнаты, в которую они вошли, не обратили на них никакого внимания и продолжали заниматься своим делом — из шелковых лоскутков мастерили цветы для причесок. Тетка вежливо поздоровалась и попросила:
— Разрешите взять у вас немного воды. Я сегодня не успела принести свою. Завтра моя племянница принесет воду и вам и мне.
— Бери, — не поднимая головы, ответила цветочница. — Только ты помни, вчера ты тоже брала у меня воду. Мне не жалко, но я не обязана таскать для тебя ведра.
— Благодарю вас, благодарю вас, — поспешно сказала тетка. — Завтра моя племянница принесет воду и за вчерашнее и за сегодняшнее.
Она плеснула воду в котелок, бросила туда рыбу и рис и ушла, строго приказав Маленькой Э не отходить ни на шаг и не сметь таскать еду из котелка.
— Когда сварится, — сказала она, — я приду и понюхаю. Если от твоего дыхания будет пахнуть рыбой, значит, ты украла кусок и тогда я выцарапаю тебе глаза. — С этими словами она ушла.
Цветочница подняла голову от своей работы и спросила равнодушно:
— Ты когда приехала?
— Я сегодня пришла сюда, — ответила Маленькая Э и вздохнула.
Наступило молчание. Вода в котелке забулькала, над похлебкой поднялся пар. Маленькая Э отвернулась, чтобы нечаянно не проглотить запах рыбы. Лицо цветочницы показалось ей добрым, хотя совсем некрасивым. Она спросила:
— Объясните мне, прошу вас, почему мы готовим обед в вашей комнате?
— Не вы одни, а весь дом. Семь семей. Налог на очаг так велик, что одной семье ке под силу. Вот мы семь семей варим обед на одном очаге и за этот один и платим. Конечно, неприятно, что здесь постоянно толпятся люди, но зато зимой не приходится тратиться на топливо. И без того тепло.
Тут снова вернулась тетка и сказала Маленькой Э:
— Дохни! — и, сняв котелок с огня, понесла его к себе, а Маленькая Э пошла за ней следом.
Они вернулись в свою комнату, тетка отлила немного еды в миску и сказала:
— Отнесешь это на самый верх, там и отдашь миску. Держи ее обеими руками, не пролей. Смотри не споткнись на лестнице, уже темнеет. Разобьешь миску, выцарапаю тебе глаза. Когда вернешься, поедим, а потом я зажгу светильник, и ты еще немного пошьешь.
Когда Маленькая Э вышла на площадку, ей стало страшно. Лестница зигзагами уходила вверх, и конца ей не было видно. В сумерках ступеньки едва намечались слабыми полосками, а в промежутках между ними далеко внизу чернела земля. Если бы только можно было держаться за перила, но обе руки были заняты, и Маленькая Э начала подниматься, крепко опираясь плечом о стенку дома. Если бы только можно было не глядеть вниз, но ведь приходилось смотреть, куда ставишь ногу. А внизу уже зажигались редкие огоньки, и пропасть под лестницей казалась еще чернее и глубже. Вот уже крона большого дерева стала ниже ног Маленькой Э. Поднялся ветер, и прядки распущенных волос застилали глаза. Пар от похлебки слепил их. Еще шаг она ступила ощупью и, повернувшись, прижалась спиной к стене так, что обеими лопатками почувствовала шершавую штукатурку. Голова кружилась, и тянуло шагнуть между ступенек и полететь вниз, вниз, вниз. В отчаянии она крикнула:
— Никогда мне не дойти! Помогите же мне, матушка! — и сама не услышала своего голоса, такой жалкий был этот писк.
Вдруг ступени заскрипели, будто кто-то спускается к ней в темноте. Чья-то рука крепко взяла ее за плечи, другая вынула миску из ее рук. Кто-то шепнул:
— Мы поставим миску здесь на площадке, а потом я провожу тебя вниз и на обратном пути возьму еду. Не бойся.
Маленькая Э открыла глаза и увидела какую-то бесформенную фигуру. Большую жабу? Маленького верблюда? Присмотревшись, она поняла, что это горбун.
Глава пятая
КАК ГОРБУНУ НЕ ДАЛИ КИНОВАРЬ
Наутро тетка вновь велела Маленькой Э отнести наверх миску с едой.
Как мне величать того, кому я ее подам? — спросила Маленькая Э.
— Умин — безымянный, — ответила тетка. — У него нет имени.
При ясном свете лестница уже не казалась страшной. Маленькая Э поднялась на седьмой этаж. Двумя руками она держала миску и, добравшись до двери, тихонько толкнула ее ногой. Дверь сразу распахнулась, сухо стукнув створками.
Комната, в которую вошла Маленькая Э, была так совершенно пуста, будто пронесся по ней иссушающий ветер и начисто вымел все следы жизни. На полу у окна, словно кучка костей в пустыне, примостился горбун. Его халат, когда-то синий, был так ветх и обесцвечен, что стал иссера-белым. С подбородка свисала редкая, в девять-десять волосиков, седая борода.
Маленькая Э поклонилась, спросила:
— Господин Умин, куда прикажете поставить миску?
