Серо Ханзадян - Царица Армянская
Осажденные бойлаканцы, увидев с крепостных стен царское знамя и узнав
своих конников, подняли радостный крик.
Неожиданность удара с тыла и героическая отвага армян сделали свое
дело. Противник стал сдавать позиции. Ну и, надо признаться, вооружен он
был из рук вон плохо. С луками да палками перед конницей и боевыми
колесницами не устоишь.
Тем временем распахнулись крепостные ворота, и из них лавиной
вырвался полк воинов Багарата Дола. Теперь враг уже был между двух огней,
и поражение его стало неизбежным.
Каранни приказал не убивать только малых детей и девочек-подростков,
а всех остальных уничтожить.
Резня продолжалась до вечера. Враг сделал несколько попыток
прорваться из окружения, но ему это не удалось.
К ночи все было кончено.
Жрецы развели костры и стали подбирать и сжигать тела убитых врагов.
К шатру царевича подкатил на колеснице Багарат Дола. И хоть был он
устал и измучен, лицо сияло торжеством.
С благодарностью бросившись на колени перед Каранни, он воскликнул:
— Да будет вечной помощь богов тебе, благословенный государь мой,
богоравный Каранни! Никогда и ничем не оплатить мне твоего великого
благодеяния!
Престолонаследник поднял его, крепко обнял и предложил сесть.
— Как это, однако, вышло, брат Багарат Дола, что нечестивцы осадили
твой город?
Человек хоть и не первой молодости, властитель Арцаха был польщен,
что царевич назвал его братом.
— Они довольно часто прорываются к нам, божественный. Мы в вечной
схватке с этими мерзавцами, как на огне жаримся. Нет на них ни бога, ни
дьявола. Ничем не занимаются. Ни землю не обрабатывают, не сеют, не пашут.
Только грабежом и живут.
— И много бедствий причинили?
— Все посевы перепортили, разрушили несколько деревень, народу
поубивали видимо-невидимо. Я вышел к Ерасху, чтобы там их остановить, да
вот не удалось. Большая часть конницы встречала тебя... Пришлось
оттянуться и закрыться в стенах Бойлакана. Очень своевременно боги послали
нам тебя!
Каранни как мог утешал его и велел устроить праздник в честь победы.
Каш Бихуни привел к царевичу троих пленных вражьих военачальников. И
хотя это были сильно обросшие здоровяки, вид у них был жалкий.
Каранни с любопытством оглядел их, сам подал каждому напиться и
спросил:
— Откуда вас принесло к нам?
— Из степных далей.
— А зачем явились?
Пленники с удивлением переглянулись.
— Воевать пришли...
— За что воевать?
— Ну как так — за что?.. Мы войной добываем свой хлеб. Война — это
наша жизнь!
— И много вас?
— Много. Целых полмира населяем.
— А как велик мир, половиной которого вы владеете?
— Сколько можешь пройти, это и есть весь мир, — ответил один из
пленников. — Сколько твоя стрела пролетит...
Было уже за полночь, когда вступили в город. Все прямиком направились
в храм для жертвоприношения, а затем до рассвета пировали.
* * *
Всю ночь двери храма оставались открытыми. Никто их не охранял. Даже
воины, из боязни темноты, не входили туда. Девять колонн высились перед
входом. Днем все тут было украшено цветами и омыто водой священной реки
Тер Мадон, вокруг били в барабаны, отгоняя злых духов, чтобы не проникли в
Нерик.
Мари-Луйс не спалось и было очень беспокойно. Перед глазами стоял
Таги-Усак и рядом с ним дочь Миная Нуар.
Из Мецамора астролог вернулся вроде бы довольный и гордый собой.
Рассказал подробности встречи с престолонаследником, рассказал и о том,
как, выполняя его приказ, отправил к нему одну из его сестер, которая
должна стать женою мецаморского горнового. Мари-Луйс слушала все вполуха.
Сейчас, когда подозрения скребли ей душу, она молила богиню
Эпит-Анаит, чтобы та освободила ее от дум о Таги-Усаке. Но похоже, что
богиня отвернулась от нее, не внимает молитвам.
— О безжалостные боги!..
Мари-Луйс посмотрела на безмятежно спавшую девушку-приемыша,
предназначенную в жертву этим безжалостным богам, и подумала: «Хоть ты
помоги мне своей чистотою вырвать занозу из сердца!» Царица чувствовала
себя безутешной и отринутой всеми изгнанницей.
Надежда вновь затеплилась в ней на исходе второго месяца
паломничества.
Опять гремели барабаны, оглушая вся и всех, в хороводах кружились
юноши и девушки с венками из белых цветов на голове. В веселье все
перемешались: и армяне, и хетты. И были словно безумием охваченные.
Мари-Луйс, наблюдая это беснование толпы, все больше и больше
преисполнялась негодования и решимости разрушить храм бога Шанта. Иного
пути для пресечения зла больше нет.
Узколобый властитель Нерика не без опаски переступил порог покоев
царицы.
— Там к тебе просится девушка, великая царица! — сказал он, опускаясь
на колени.
— Кто она?
— Дочь медника Миная, божественная. Зовут ее Нуар.
Царица насторожилась:
— Что ей надо?.. Я, кажется, видела ее...
Мари-Луйс снова почувствовала себя одинокой и покинутой. И очень
вдруг испугалась своего одиночества. Пусть придет хоть эта Нуар, которая
сияет как свет... Которая... Пусть придет, если даже и с недоброй вестью.
Может, немного развеет тоску...
— Скажи, пусть войдет.
Нуар, как подобало в такой день, была вся обвита белыми цветами: и на
голове венок, и вместо пояса стан обхвачен гирляндой из цветов.
Она опустилась перед Мари-Луйс на колени, коснулась губами носка ее
шитого золотом башмака. И в этот миг царицу бросило в холодный пот.
«Неужели, — подумала она, — Таги-Усак предпочел мне эту дикарку?!»
— Доброго тебе утра, великая царица! — полушепотом выдохнула девушка.
— Пусть оно будет добрым и для тебя. Встань, дитя мое, и положись на
мое благорасположение. Будь правдива и чиста, как твоя душа.
Нуар поднялась.
— А ты красивая! — не удержалась Мари-Луйс.
Девушка, как бы смутившись, закрыла лицо руками и горячо проговорила:
— Нет и не может быть в этом мире никого красивее тебя,
благословенная царица! Прости меня!..
— Кому ты отдала свою девственность, Нуар? У нас ведь принято, чтобы
такие голубки, как ты, приносили себя в жертву какому-нибудь из богов. Так
кто же он? Скажи?..
— Тот, кому все дозволено, великая царица. Кому я не смела
противиться, кто имел на меня право...
Царица была сама не своя. До чего же бесчувственна и бесстыдна эта
девица! Как с неба упавший камень навалилась на душу и давит.
— Что за нужда привела тебя, красавица, к царице армянской? —
спросила Мари-Луйс, с трудом одолевая свою неприязнь.
— Я пришла умолять тебя, божественная, о том, чтобы ты освободила
Таги-Усака, всеславного и мужественного раба твоего!..
Все творится волею зла! Эта девица отнимет у нее того, кого она
никому не желает, не может уступить. Мари-Луйс непроизвольно взяла Нуар за
подбородок. Какой он нежный, мягкий. Достаточно легко прикоснуться
кинжальчиком с рукоятью из слоновой кости и... Да, но это было бы
принесением человека в жертву?.. И такое совершила бы она сама? Она,
которая запретила жрецам?.. Разве не ею и не в ее доме укрыта хеттская
девушка, предназначенная в жертву ненавистным богам? Нет, нет, не обагрит
она кровью своих рук!
Словно отрезвев, Мари-Луйс отошла от Нуар.
— Я ведь давно освободила Таги-Усака от рабства. Еще живя в доме отца
своего. И сделала это по велению души. Может, он чем-то недоволен?..
Спросила и с надеждой подумала: «Хоть бы это было не так!»
— О нет, божественная! Я от себя прошу. Таги-Усак и ведать не ведает
о том, что я делаю!..
Мари-Луйс, чуть прищурясь, оглядела Нуар. Та сверкнула зрачками и,
снова упав на колени, взмолилась:
— Освободи Таги-Усака, великая царица! Ведь в твоей власти счастье
всех, и его тоже. Ты могущественная и богоравная! Молю тебя, припадая к
стопам твоим!..
Сердце царицы сжалось. Вот и еще одна страдает по нему. Очень жаркие
объятия у ее астролога и управителя, невозможно не растаять в них. Этой
