Следопыт - Чары Аширов
Калитка в воротах открылась и опять закрылась. Полностью убедившись в том, что Курбанлы ушел. Молла пристально посмотрел на Мяткерима. Усатый, с горящими глазами, курд не выдержал пронзительного взгляда и опустил голову.
— Мяткерим, кроме тебя никто не знает пещеру на скале Карадага.
— Верно, Молла-ага.
— В этой пещере находятся два мешка с товаром. Надо их привезти и передать Селим-шиху. Получишь по фунту с каждого мешка. А идти надо сейчас же, понял?
— Да, ага, я сейчас, — радостно затараторил Мяткерим.
— Гульханум дома?
— Да.
— Пусть зажжет лампу, быстро приготовит поесть, я сейчас приду, — сказал Молла, протягивая Мяткериму деньги. Потом спросил: — Знаешь дорогу, которая идет по горе, среди арчи?
— Знаю, ага.
— Не забудь удо́стоверение сторожа, которое дали тебе на работе, захвати с собой и паспорт. Ружье обязательно возьми. Будь осторожен и зорок. Если вдруг пограничники поймают, скажи, что охотишься, и покажи документы. Обо мне ни слова. Понятно?
— Да, Молла-ага!
— Иди.
После того, как Мяткерим ушел, Молла снова принялся за чай. В окно смежной комнаты тихо постучали.
Вошел невысокий человек с круглым лицом, приветствуя Моллу. Хотя народ и называл его Таймаз-котуром, но он не был рябым. Котур — его прозвище. Таймаз оставался тем. же деятельным и недобрым человеком. Но угонять на ту сторону скот и приносить запретный товар теперь ему самому было уже трудновато. Да и Курбанлы все время предостерегал брата: ведь мы у властен давно на примете, поймают, не будет пощады ни нам, ни нашим семьям. А вот торговать уже до́бытой контрабандой считал выгодным делом и тот, и другой.
Сейчас у Таймаза растут дочь и сын. Дочь уже давно учится, а сын пойдет в школу в нынешнем году. В городе Таймаз имеет дом, обширный двор. Во дворе они сажают всякую зелень и жена носит ее на базар. Сам он, чтобы не говорили, что бездельничает, устроился ночным сторожем. Курбанлы тоже покинул село. Свой двор в Тязе-Кала он передал Барату. А в Ашхабаде поселился рядом с Таймаз-котуром. Они часто бывают один у другого.
Узнав от брата, что появившийся Молла зовет его, Таймаз сразу же прибежал к голубоглазому и слушал его распоряжения.
— Таймаз, вон те товары в большой торбе отвези в Теджен. Доставишь прежним знакомым. Сколько тебе за это полагается, сам знаешь.
— Хорошо, Молла.
— Все деньги поменяешь на красные тридцатирублевки. Там у меня нашелся клиент, который хорошо за них платит. Другим банкнотам цена значительно ниже. Чем быстрее вернешься, тем лучше для дела.
— Понятно.
— В Теджене зайди ко мне домой. Скажи Акнурз «Твой муж вернется не скоро». Кажется, проведали, что я переходил через границу. Если вдруг станут искать, пусть она не пугается. Если же тебя спросят про меня, — говори одно: «Не видел, не знаю». — Слышишь, Таймаз? Видел белую верблюдицу?
— Нет!
— Хорошо.
— Курбанлы-ага, за тобой размещение товара, что в маленькой торбе. Переведи его на деньги побыстрее, тут же в Ашхабаде.
— Хорошо. А что слышно о Бердымураде?
— Я не видел Бердымурада, — ответил Молла и замолчал, затем добавил: — Сам я сюда больше не приду, за деньгами пришлю Селима. Курбанды-ага, если есть в доме кепка, фуфайка — приготовьте, я только немного отдохну у Мяткерима.
— Мяткерим недавно ушел куда-то.
— Ну и что же?
— Ах да, Гульханум ведь дома, иди, иди, — поняв, что допустил ошибку, поправился Курбанлы.
Молла простился и вышел во двор. Увидел, что из дверей маленького домика, расположенного поодаль, выглядывает Гульханум. Когда он вошел в дом, дверь быстро закрылась на засов.
Гульханум была рослой, красивой женщиной. Заброшенные на затылок иссиня-черные косы доходили до самых пяток. Голову женщины покрывал красноватый с зелеными цветами платок, еще больше подчеркивая черноту ее волос. Белое с красными узорами платье почти касалось пола. Молла хотел было тут же обнять ее за талию, но она, вздрогнув, отпрянула:
— Молла-ага, не спешите, чай готов, еда тоже, и лампа горит.
Гость прошел на расстеленную для него тонкую подстилку, вроде матраца. Сидя напротив Гульханум, он поел и выпил чаю. Потом прилег возле лампы и раза два затянулся опием.
— Убери все это и постели мне, я сильно устал.
— Хорошо.
И вот посуда быстро убрана и посредине комнаты, на полу, возвышается мягкая постель. Молла сбросил с себя верхнюю одежду, положил оружие под подушку и растянулся на постели, прикрываясь одеялом.
— Ты сядь у моих ног и потри их руками, может, скорее усну. Замкни дверь снаружи и из дома Курбанлы наблюдай за своими окнами. Как только в них зажжется свет, значит я проснулся, ты возьмешь приготовленную для меня одежду и откроешь дверь.
Молла лёг, и пока он не заснул, нежные руки женщины мяли его одеревеневшие ступни.
Еще перед тем, как заснуть, голубоглазый Молла вдруг вспомнил Караджу, подумав, он ведь хорошо меня знает. Когда бродил в низовьях Теджена, даже заходил ко мне домой. Если я его не уберу, то могу попасться…
Стал обдумывать как его убрать. И в это время заснул. Но тревожные мысли не дали ему насладиться сном. После ухода Гульхапум он быстро проснулся.
Увидев зажженный в своем окне свет, Гульханум схватила приготовленную для Моллы одежду и почти бегом направилась к дому. Опустилась рядом с ним. Теперь они спокойно обнимались, забавлялись.
— Что так долго не приезжал?
Не ответив на капризный вопрос женщины, Молла вдруг поднялся и быстро натянул на себя брюки сына Курбанлы. Они ему были в самый раз. Застегнул пуговицы, затянул ремень. И рубашка, и фуфайка оказались по плечу. Правда, рукава рубашки были малость коротковаты. Но большой беды в этом не было. Он долго вертел в руках кепку, — она ему была явно не по праву. Осторожно надел ее на голову. Моллу в этой одежде, наверно, не смогла бы узнать и сама Акнур.
Положил наган во внутренний карман фуфайки, нож просунул за ремень и, посмотрев на Гульханум, сказал:
— Заверни во что-нибудь мою одежду и вечером, когда стемнеет, принеси ее к Селим-шиху.
— Ночью вернется Мяткерим, и если не застанет меня…
— Будь спокойна, муж твой вернется лишь к рассвету, — перебил ее Молла и вышел.
Дом Селим-шиха находился на северной окраине Ашхабада, в районе, именуемом «Хитровкой». Путник, натянув поглубже кепку, шел быстро. От улицы Калинина до самой железной дороги следовал прямо. Затем повернул и пересек переезд в конце улицы Гоголя. На встречных люден он не глядел. Да и они не обращали на него внимания. Каждый был занят своим делом, каждый шел своей дорогой.
