Лунный свет и дочь охотника за жемчугом - Поук Лиззи

Она и представить себе не могла, что сама когда-либо будет мучиться от боли. Одна неделя прошла с тех пор, как миссис Рисли подняла в сарае трость, и две ужасные недели с тех пор, как «Скворец» вернулся с приспущенным флагом. Вынужденно запертая у себя в бунгало, Элиза всеми фибрами души жаждала прочесывать улицы в поисках улик, но едва ли могла сделать хотя бы шаг. Каждую секунду ей хочется выть от необходимости искать отца. Каждую ночь к ней приходили кошмары, что он бесследно пропал в море. Она тешила себя байками о тонущих людях, спасённых проходящими мимо кораблями; о моряках, которых проглотили киты, а потом выплюнули на какой-нибудь залитый солнцем берег. Элизе вспомнилась любимая история отца о шторме, который потопил шхуну вместе со всеми людьми, кроме одного. Единственный выживший упал в воду и уцелел только благодаря тому, что уцепился за плавающую бочку. Дни на суше складывались в недели. Семья посчитала, что человек утонул, и потихоньку начала его оплакивать. Почти месяц спустя его обнаружили совершенно голого, обгоревшего на солнце, бредущим по пляжу «Шестьдесят миль». Сжимая шею мертвого баклана, он волочил птицу за собой по песку.

Теперь в бунгало, в месте, где царствуют тени, о наступлении утра возвещали дерзкие птичьи крики. От них у Элизы раскалывалась голова. Это и мелодичные трели кулика – фьюить-фьюить-фьюить, и отрывистое щебетание коростели. Вместе с ними приходили болезненные воспоминания об отце.

«Только послушай это: ку-ку, – говорил он. – Знаешь, если кричит сорокопут[33], жди беды».

На третий день ее заточения прилетела кукабарра[34]. Взмахнув крылом с голубыми перьями, она села на перила веранды и весь день напролёт пронзительно кричала. Элиза пыталась от нее избавиться, гремела ставнями, чтобы выгнать с насиженного места, но птица только смотрела на неё своими бледными глазами и лаяла как собака. На следующий день она снова прилетела, и Элиза заметила, как переливаются на свету ее пёрышки. Ещё через день девушка потихоньку подтащила стул к окну, чтобы понаблюдать, как бриз взлохмачивает оранжевые полоски на ее брюшке. Прилетев в последний раз, птица принесла в клюве лягушку. С чавкающим звуком несколько раз ударив ее тельце о перила, кукабарра проглотила ее целиком, а затем, запрокинув голову, разразилась диким хохотом.

К миссис Рисли Аксель пришёл в назначенное время, чтобы забрать Элизу и привезти ее сюда. Ни слова не сказав, поддерживая Элизу, он помог добраться ей до дома. Когда они дошли до веранды, она остановилась, с сомнением глядя на ступеньки. Быстро оглянувшись, чтобы проверить, нет ли свидетелей, он наклонился, потянувшись к ее ногам.

– Не надо, – предупредила Элиза, и он улыбнулся, но тут же залился краской. Она почувствовала укол вины и позволила ему поддержать себя под локоть, опираясь на него сильнее, чем было необходимо.

Когда они оказались внутри и он помогал ей сесть в кресло, Элиза почувствовала какое-то волнение. Аксель наклонился, чтобы осторожно уложить ее на подушки, их носы почти соприкоснулись, и низ живота у неё обдало жаром. Он так и застыл, не сводя с неё глаз. Она представила, что он, должно быть, видит. Ее взлохмаченные волосы. Грязное платье. Синяки на лице. Но он смотрел на неё так, будто с трудом мог сглотнуть. Ее кожа зудела в предвкушении. Она не могла вспомнить, когда к ней прикасались с такой нежностью, и с удивлением обнаружила, что жаждет этого. Она могла бы протянуть руку и притянуть его к себе, ощутить его вес на своём теле. Вместо этого Элиза закрыла глаза, и в темноте перед ней, как будто освещённое светом фонаря, возникло изображение. Маленький ребёнок, смеясь, повернулся к ней. Она резко распахнула глаза. Аксель отпустил ее, сделал шаг назад и прочистил горло.

– Что ж, – хрипло произнёс он. – Значит, это и есть то самое место, бунгало торговца жемчугом.

Понимая, что свежим взглядом все это видно, она не могла не заметить пыль, кружащуюся под солнечными лучами и безошибочно определяемый затхлый запах сырости и старых благовоний. Однако Аксель был очарован, словно это самое потрясающее, что он когда-либо видел. Он медленно прошёл мимо пианино, погладив рукой палисандр, и направился к книжному шкафу.

– Вот это коллекция! – Он взглядом пробежался по рядам книг, большинство принадлежали отцу и сверкали золотым тиснением корешков.

– Ну, мы читающая семья, – ответила она с невеселой улыбкой. Аксель поднял голову и обвёл взглядом безлюдное бунгало.

– А кто эти двое? – Он поднёс рамку к свету. На выцветшем фотоснимке было двое детей с чумазыми лицами. Один ребёнок совсем ещё малыш, беззубо улыбается в камеру, а другая – серьезная с виду девочка с растрёпанными кудряшками. Элиза прочистила горло.

– Это я и мой брат.

– Правда? Хороший снимок. – Он поставил рамку обратно на полку, и она заметила, что руки у него дрожат. – Странно, я думал, что Томас вас старше.

Элиза поерзала на кресле. Аксель смотрел на неё слишком долго и пристально.

– Это мой второй брат. Нед.

Он не нашёлся что сказать и поспешно засобирался уходить. Пожелал скорейшего выздоровления Элизе, посоветовав ещё несколько дней отдыхать и полоскать горло соленой водой.

– Элиза, могу я ещё что-нибудь для вас сделать? – спросил он перед уходом.

– Сходите в тюрьму! – взмолилась она. – Узнайте новости. Любую информацию.

Однако, вернувшись, он так и не смог сообщить ей ничего нового. Паркер ещё не вернулся с охоты.

Сейчас, когда Аксель был занят на пляжах, воздух сгустился настолько, что даже мухи зависли в воздухе. Пришла только Мин, принеся с собой наполненные до краев дымящиеся кастрюли и стеклянные бутылки с горьким лимонадом.

– Пожертвования, – сказала она. – Миссис Рисли проявила любезность. – Но аппетита у Элизы не было.

Мин ободряюще улыбалась, помогая Элизе обрабатывать раны. Они вполголоса говорили о своих родителях – о том, что Мин помнит запах своей матери. О том, что первое помнит Элиза об отце. Они говорили о том, что будет с душами людей после смерти, а потом Элиза спросила Мин, чего ей больше всего не хватает с тех пор, как не стало ее отца.

– Его голоса, – глухо прошептала она. – Его рук. – Она описала обкусанные до крови ногти, загрубевшие ладони, покрытые шрамами золотоискателей. Ожог в виде пятиугольной звезды. – Я не хочу забывать их. Элиза, и ты постарайся не забывать. – Пока они плакали, солнце посылало шелковистые лучи сквозь оконные стекла.

Мин рассказала, что Хардкасл спешно покинул Баннин и отправился на станцию. Когда его работники пришли в сарай, то обнаружили наглухо запертую дверь. Они решили, что он отправился набрать новую команду на свои корабли, но она знала – все знали, почему на самом деле он скрылся.

– Надеюсь, в каких-нибудь дебрях на него нападет змея и он умрет мучительной медленной смертью. – сказала Мин с кровожадным блеском в глазах. – А может, скорпион. Или паук. Элиза, как считаешь, что из этого страшнее всего? – Элиза, послушно улыбаясь, посмотрела на неё, но мыслями была далеко. – Что бы это ни было, он это заслужил, – продолжила Мин. – Отвратительный тип. Только подумай, что он мог сделать с тобой или со мной в том сарае. Подумай, что он ежедневно делает со своими ныряльщиками. Он сошёл с ума от – как это слово – алчности, вот и всё. Как и все остальные.

Мин продолжала разглагольствования, но мысли в голове Элизы звучали громче, заглушая ее слова. Те мысли, которых она из раза в раз пыталась избегать. Наконец, не выдержав, она обратилась к своей подруге.

– Как ты думаешь, мой отец хороший человек? – спросила она.

Мин моргнула, сохраняя безмятежность.

– Разве он мог быть хорошим, если изо дня в день делал то же, что и остальные? Посылал водолазов за раковинами. Подвергал опасности людей. Стремился к обогащению так же жадно, как и другие торговцы. – Она опустила взгляд на полумесяцы красной пыли под ногтями. – Возможно ли заниматься этим и оставаться чистеньким? – Мин вздохнула. – Я не знаю, Элиза. Что вообще может значить «хороший» в таком месте, как это? – На улице переругивались и дрались кореллы. – Я хорошая? Ты хорошая? Неужели все настолько просто? – Она отвернулась к окну. – Мне кажется, и то и другое. Во мне есть и хорошие и плохие кости. Чем-то одним быть невозможно, как ни старайся. Каждому человеку есть что скрывать.