Лунный свет и дочь охотника за жемчугом - Поук Лиззи

Элиза хмыкает, но звук звучит как всхлип. Пожилая женщина подходит, протягивает ей руку и садится на кушетку рядом с ней. От миссис Рисли пахнет солью и корицей. Элиза ловит себя на том, что придвигается ближе к ней.

– Возможно, ваш отец и Синди были конкурентами, но деловых связей у них друг с другом гораздо больше, чем вы можете себе представить.

Элиза хмурится. Ерзает. Миссис Рисли опять складывает ладони на коленях.

– Видите ли, я веду бухгалтерию Сидни. У него не очень хорошо с цифрами, потому что… – стучит она себе по лбу. – Я знаю о каждой монете, которая попадает в его карманы. – Кушетка поскрипывает, когда она наклоняется вперёд. – Это в том числе означает, что я в курсе всех его договорённостей.

Элиза поднимает на неё глаза.

– Ваш отец и Сидни были, скажем так, финансово связаны. У них были определенные договоренности. – Миссис Рисли замолкает, и Элиза взглядом призывает женщину продолжать. – Что ж, мне придётся произнести это вслух, да? – Показалось, или в голосе миссис Рисли прозвучал намёк на удовольствие? Она не первая и не последняя, кто с удовольствием распускает сплетни по городу. – Несколько лет назад родился ребёнок Сидни.

Эти слова заставляют Элизу поморщиться. Хотя ничего удивительного в этом нет: мужчины в Баннин-Бей нередко оплодотворяют кого им только заблагорассудится.

– Обстоятельства рождения этого ребёнка были далеки от идеальных. Матерью была одна юная девушка из лагеря туземцев. Вы наверняка знакомы с ее отцом – это старый Билли со «Скворца». – Элиза судорожно сглатывает. Ей кажется, будто она пытается проглотить яйцо.

Она даже не знала об этом. Хардкасл и несчастная дочь Баларри. Не то чтобы он часто упоминал о ней, но это не могло быть по согласию. Элиза трогает синяки на шее.

– Родился мальчик. Мы назвали его Альфредом. Мы забрали его и растили здесь, в этом бунгало. – При упоминании этого имени Элиза широко распахивает глаза. Альфред. – В основном занимался с ним мой муж. Читал ему. Прятал от посторонних глаз. А его мать, не помню ее имени, спустя какое-то время скончалась. – Миссис Рисли махнула рукой, словно отгоняя комара. Элиза лихорадочно соображает. Альфред не пропавший член команды. Альфред – это сын Хардкасла. – Когда ему было пять или шесть, Сидни решил продать его. – Элиза перестаёт дышать, удивленно раскрыв рот.

– Что? – с отвращением переспрашивает она.

– Он узнал, что какой-то джентльмен, американец, крутится на станциях. Делает приобретения для цирка. «Брод и Бартли» – наверняка слышали о них. – Элиза чувствует, как тошнота подступает к горлу. – Им нужен был «мальчик-бумеранг» для «Выставки австралийских каннибалов», – заявляет миссис Рисли без обиняков. – Сидни посчитал, что это отличная идея, и они предлагали внушительную сумму. Но вмешался ваш отец. Билли рассказал ему о мальчике. – Элиза поднимает глаза на женщину. – У них были странные отношения, ведь так? У вашего отца и старого Билли? Мне всегда казалось это странным. Что ж, оказывается, ваш отец не мог смириться с мыслью, что ребёнка будут выставлять напоказ, поэтому он убедил Сидни отправить мальчика в одну из больших миссий в Аделаиду. Он был знаком с тамошним священником, и у них была хорошая программа для мальчиков. Он согласился взять на себя расходы на дорогу и ежемесячно выплачивал Сидни определенную сумму, чтобы компенсировать упущенную выгоду от «Брода и Бартли». Как я уже говорила, сумма была весьма значительная. – Она приподняла бровь, как будто ожидая, что Элиза впечатлится. – Когда сумма была выплачена, ваш отец хотел обменяться рукопожатиями и разойтись, но Сидни прижал его, и ему пришлось продолжать платить.

Элиза растерянно моргает:

– Что значит «прижал»?

Миссис Рисли придвигается ближе, будто дарит нечто весьма ценное.

– Что ж, подробностей я не знаю, но речь шла о кое-какой информации, которая была у Сидни на одного из водолазов вашего отца. Я полагаю, он сожительствовал с кем-то, с кем не следовало. С аборигенкой. Сидни согласился молчать, если ваш отец продолжит ему платить. Само собой, мистер Брайтвелл не хочет, чтобы эта информация стала достоянием общественности. Не хочет, чтобы того водолаза выслали. Так он лишится своего самого ценного актива.

– Водолаз, – шепчет Элиза. Она вспоминает Сюдзо и его дела с доктором. Неужели он посетил «Дом трёх камней», чтобы скрыть последствия отношений, над которыми насмехался весь остальной город? А что касается отца? Какие секреты он ещё хранит? На что ещё он мог пойти, чтобы член его команды, приносящий самую большую прибыль, мог остаться в Баннин-Бей? Она чувствует укол стыда. Факты имеют отчетливый привкус горечи.

– Как бы там ни было, Сидни все же был благодарен ему за это. Он иногда интересовался судьбой мальчика – однажды даже собирался написать ему письмо. Не думаю, что ваш отец что-либо знал о статусе мальчика. Но он ежемесячно платил эти деньги, и Сидни не сделал бы ничего, что могло бы повредить их сделке. Видите ли, он очень нуждался в средствах.

Уставшие глаза Элизы слипаются, мысли разбегаются. Верит ли она, что такое соглашение остановит желание Хардкасла избавиться от ее отца? И если Хардкасл ни при чем, то кто тогда?

Обе женщины замолчали, когда в окно ворвался шум морского прибоя.

– Как вообще вы там оказались, Джин? Зачем так поздно вышли из дома? – спустя несколько минут молчания спрашивает Элиза.

Старушка медленно поднимается и подходит к окну. Она смотрит на птиц, порхающих в ветки на ветку. Когда наконец заговаривает, обращается к ламелям:

– Я могла бы спросить то же самое у вас, дорогая. Но я предполагаю, нам обеим не стоит об этом говорить.

Глава 24

Когда солнце садится за горизонт, в окружающем лесу становится сумрачно и прохладно. В полутьме порхают мотыльки, а холодные звёзды пытаются пробиться сквозь мрак. Ворон наблюдал за тем, как человек разжег костёр – уже несколько дней признаков его преследователей не наблюдалось, и теперь дым, похожий на мотки серо-голубого шелка, спиралью закручивается вверх. В чаще человек нашёл для себя достаточно пищи и воды. Отсюда, сверху, он выглядит сильным, хитрым, с чутким слухом, улавливающим любой шум и шорох окружающей местности. Наверное, поэтому стало неожиданностью, когда топот копыт раздался на тропинке. Вместе с ним среди деревьев мелькнул синий мундир.

Паркер измучен. Сказывается нехватка пищи и сна. Скулы его заострились, придавая лицу выражение ещё более свирепое. Мундир у него обтрепался, пуговицы потускнели от въевшейся грязи. Но какой бы сутулой ни казалась его осанка, вы каждый день найдёте его верхом на коне. Глаза его все так же рыщут по кустам в поисках того, что может там скрываться.

Проводник резко поднимает руку, и мужчины останавливают своих коней. Высоко над головой в небе парит клинохвостый орёл. Лес затаил дыхание. Проводник поворачивается, прижимая грязный палец к губам. Паркер наблюдает за тем, как он спешивается и идёт в сторону от тропы, по пути расчищая сапогами ветви и листья. Под ними он находит кучку тлеющих углей. Следопыт опускается на колени и кончиками пальцев ощупывает землю вокруг костровища. Удовлетворившись, он встает и поднимает руку.

– Он пошёл туда.

Глава 25

Элизе и прежде доводилось видеть людей, мучающихся от боли. Разорванные барабанные перепонки, лёгкие, поражённые инфекцией, искусанные морскими змеями до гноящихся ран руки. Она видела останки людей, у которых откушены мягкие части тел акулами или крокодилами. Мужчин, настолько ослабленных от цинги, что их приходилось сносить на руках на берег, где они умирали. Она помнит, как отец с безумными глазами сначала мчался ночью домой. Он укладывал одного из своих водолазов на импровизированную кровать, а потом через весь город по залитым лунным светом улицам бежал за доктором Блайтом. Тот приходил и медленно качал головой. В темноте водолазы стонали со скрюченными суставами сведённых судорогой тел из-за слишком быстрого подъема. Однажды ночью сквозь москитную сетку она стала свидетелем того, как водолаз корчился в приступе кессонной болезни. Отец был в отчаянии. Он прикладывал к его конечностям припарки, пока у мужчины не начался такой сильный приступ судорог, что отцу, чтобы удержать его, пришлось навалиться на него всем телом. Вместе мужчины сотрясались, пока утреннее солнце не начало пробиваться сквозь жалюзи. Когда Элиза проснулась, все было кончено.