Валерий Замыслов - Иван Болотников Кн.1
— Да ты не утруждай себя, Митрий Флегонтыч. Угодили мы к тебе в неурочный час. Сделай милость, откушай с нами, чарочку испей.
— Присяду, пожалуй, — согласно мотнул бородой Капуста, поглядывая на сулею с вином. — Откуда имя моё ведомо?
— Сосед ты наш, батюшка, а мы — князя Андрея Андреевича Телятевского людишки. В монастырь пробираемся. Пожаловал князь монастырю на день Феодосии дарохранительницу да крест напрестольный. Туда и спешим с божьим именем.
— Аль греха много у Андрея Андреевича? — опрокинув чарку, усмехнулся Митрий Флегонтыч.
— Упаси бог, сердешный. Наш князь живет с благочестием, а лишняя молитва не помешает, — деловито отвечал Калистрат, подливая Капусте вина.
— Сам-то чего плохо пьешь? Говеешь, что ли?
— Немощь одолела, Митрий Флегонтыч. Как лишнее выпью — животом слабну.
— Не хули винцо, христов человек. Пей досуха, чтоб не болело брюхо. Курица и вся две денежки, да и та пьет. Я еще, пожалуй, чарочку осушу.
— Окажи милость, батюшка, — благоговейно вымолвил приказчик, закусывая куском холодной баранины с хреном. — Как служба царская, сердешный?
— Худо, братец мой. Повелел государь троих мужиков на коне и в доспехе полном снарядить на дело ратное. А где их взято-то? Дал мне царь поместьишко малое, мужиками и землей скудное. Должон давно при царевом дворе быть, а я все при деревеньке мыкаюсь. С Егория здесь торчу. Того и гляди, в опалу угожу. Ближний царев боярин строг. Разгневается и деревеньки лишит.
— Аль мужичков нет, сердешный?
Митрий Флегонтыч, заметно хмелея, шумно отрыгнул, поднял на Калистрата опухшее красное лицо и продолжал жалобиться:
— Голь перекатная. Был мужик, да вышел. В бега подались, дьяволы. По писцовой книге у меня пятьдесят душ во крестьянах сидело, а нонче и двух десятков не соберешь. А государю подати я по старой записи должен вносить да самому на службе ратной деревенькой кормиться. А чего взять с экой голытьбы? Не токмо оброк собрать да ратных людей снарядить, а и на суконный кафтанишко себе с крестьянишек не ухвачу. Захирело поместье. Челобитную мыслю государю писать, иначе сгину, али в дьячки подамся.
Выпив еще три чарки кряду, Митрий Флегонтыч, качаясь на лавке, ухватил вдруг приказчика за ворот кафтана, закричал запальчиво:
— Пошго пытаешь, дьявол? Что тебе за нужда вином меня угощать? Уж не лиходей ли?
— Побойся бога, сердешный! По святому делу едем, — испуганно и примиренно залепетал приказчик.
Мокей надвинулся было на Капусту, но Калистрат успел смекнуть, что драка к добру не приведет. Капуста — медведь медведем, во хмелю, сказывают, свиреп, чего доброго, и насмерть зашибет.
— Подлей винца, Мокеюшка, доброму хозяину, — умильно проговорил Калистрат.
— У-у, дьявол! — зло воскликнул Капуста и, оттолкнув от себя тщедушного приказчика, приложился прямо к сулее.
«Век живу, а таких питухов не видывал. Горазд, однако, сердешный, до зелена винца», — подумал Калистрат, доедая калач на коровьем масле.
Осушив сулею, Митрий Флегонтыч смачно крякнул, сунул в рот соленый огурец и тяжело грохнулся на лавку; промычал в полусне:
— Ступайте прочь.
Калистрат и челядинцы перекрестились и встали из-за стола. По горнице разнесся густой богатырский храп. Над Капустой склонилась Фетинья, прикрыла пестрядинным[62] кафтаном, участливо завздыхала:
— Умаялся, горемычный. Теперь уж до утра не поднимется. Намедни в буйство впал, дворню перепорол, девок изобидел. Натерпелись страху…
— Велика ли дворня у Митрия Флегонтыча? — полюбопытствовал приказчик.
— Какое там, батюшка. В холопах трое, две девки да я вот, раба старая.
Вышли во двор. Возле конюшни, надвинув дырявый колпак на глаза, дремал на куче соломы коротконогий рыжеватый мужик в пеньковых портах и без рубахи.
— Эгей, сердешный! — окликнул дворового приказчик.
Мужик смахнул колпак с головы и нехотя поднялся.
Переминаясь с ноги на ногу, позевывая, спросил, вглядываясь в сухощавого старичка в суконном кафтане:
— Чего надобно?
— Из холопей или мужик пашенный?
— Старожилец я безлошадный, — почесываясь, ответил мужик.
— Отчего не в поле, а у господина во дворе валяешься, сердешный?
— А чо мне в поле делать? Нет у меня ни сохи, ни жита. Надумал Митрию Флегонтычу челом ударить да в холопы записаться. Может, возьмет к себе за харчи, а я ему хоромы подновлю. Топором я поиграть любитель. Вот и жду. Да государь наш все во хмелю, недосуг ему меня принять.
— Из тяглых крестьян в холопы идти нельзя, сердешный. Кто же на государя оброк будет нести? Царь дозволил в холопы брать только вольных людишек, — строго вымолвил приказчик.
— Куда же мне деваться, батюшка? — развел руками мужик.
Приказчик приблизился к страднику, воровато оглянулся и молвил тихо:
— А ты, сердешный, к князю Андрею Андреевичу Телятевскому ступай. Князь до мужика милостив. Порядную грамотку ему напишешь, а он тебе два рубля отвалит да лошаденку даст. Заживешь вольготно.
— А как же Митрий Флегонтыч? За пожилое[63] я ему задолжал. Господин наш лютый. Сыщет у твоего князя — усмерть забьет. Я ведь ему рубль да два алтына возвернуть должен.
— Не сыщет, сердешный. Ступай смело в княжью вотчину.
— Так ведь заповедные лета государь установил. Покуда нет выходу мужику, — засомневался крестьянин, скребя бороденку.
— А ты не робей, сердешный. Князь наш родом высок, будешь за ним, как за каменной стеной. А коли чего и пронюхает твой худородный государь, так наш Андрей Андреевич ему твои деньги за пожилое вернет, — заверил мужика приказчик.
— Коли так — можно и сойти от Митрия Флегонтыча, — заявил старожилец.
— Приходи, голуба. Избенку те новую срубим, животину выделим. Справным крестьянином станешь, — улещал мужика Калистрат.
— Спаси тя христос, батюшка. Этой ночкой и тронемся. Да и другим мужичкам намекну, — перекрестившись, тихонько проговорил страдник.
— Вот и добро, голуба. Айда со двора, ребятушки.
Один из челядинцев бухнулся перед приказчиковым жеребцом на четвереньки. Низкорослый Калистрат ступил ему на спину и взобрался на коня.
Выехали на улицу. Пустынно в деревеньке, мужики словно вымерли. И только возле самой крайней избы повстречали худого мужика в заплатанном армяке.
Мужичонка налаживал телегу возле двора. Завидев всадников с самопалами, страдник поспешно юркнул за двор. То был Карпушка.
«Уж не за мешком ли моим приехали. Мельник, поди, князю донес. Пропадай моя головушка», — в страхе закрестился селянин и бухнулся лицом в лопухи.
— Шальной, что ли? В бега ударился. Ну и деревенька, — буркнул Мокей, слезая с лошади.
Челядинец зашел за конюшню и вытянул мужичонку из лопухов. Карпушка съежился, бороденка задергалась. Мокей ухватил крестьянина за ворот армяка и вытащил к телеге.
— Чегой-то ты, сердешный, от нас за избу подался? — ласково спросил Калистрат.
— Телегу вот чиню, батюшка. Колеса рассохлись, ну, я и того, — залепетал, низко кланяясь, Карпушка, с опаской поглядывая на вершников и могутного Мокея.
Заслышав разговор, из избенки выскочили с десяток чумазых, полуголых, худеньких ребятишек и баба лет под сорок в посконном сарафане.
— Твои чада, голуба? Экие они у тебя заморенные. Невесело, знать, тебе живется?
— Помаленьку, батюшка. Видать, так богом указано.
— Ты домочадцев-то спровадь. Пущай побегают. А мы с тобой потолкуем малость.
Карпушка прикрикнул на ребятишек, и те, сверкая пятками, побежали со двора на улицу. Баба удалилась в избу.
Приказчик присел на завалинку и повел с Карпушкой неторопливый разговор…
Когда выехали из деревеньки, довольный Калистрат сказал:
— Дело сделано, Мокеюшка. Мужичкам деваться некуда — сойдут в вотчину. А те, что не придут, — силой возьмем. Нонче Митьке Капусте в господах не ходить, хе-хе. Пущай в дьячки подается.
Глава 4
Федор Конь
Держа перед собой саблю, Кирьяк двинулся на Болотникова. Иванка зажал в руке топор, участливо поданный ему одним из посадских.
Увидев в руке парня топор, Кирьяк прикрикнул на земских ярыжек:
— Вяжите вора!
Служивые затоптались на месте: уж больно страшен чернокудрый детина с топором. Тогда Кирьяк выхватил из-за кушака пистоль.
— А ну погодь, черти! — вдруг зычно пронеслось над толпой.
Мужики обернулись и тотчас скинули шапки. На светло-гнедом коне сидел русобородый богатырь в суконном кафтане. Ездок сошел на землю — широкоплечий, ростом в добрую сажень.
— Отчего брань?
Кирьяк указал пальцем на Болотникова, сказал зло:
— Парень этот руку на меня поднял. Дозволь, Федор Савельич, наказать лиходея. Прикажи батогами пороть.
