Юзеф Крашевский - Маслав
Наверху, перед покрытой чашей с св. Дарами, стоял на коленях отец Гедеон и то возносил руки кверху, то падал ниц, распростершись на земле, то снова поднимался и смиренно складывал руки вместе. Ночь застала его здесь коленопреклоненным, и когда он, наконец, встал, глаза его были сухи, и лицо озарилось светом надежды на лучшее будущее.
Старец почувствовал в своем сердце, что Христос посылает его на подвиг, как своего рыцаря, и потому он не захотел больше пребывать в одиночестве, а тотчас же пошел к людям, чтобы нести им слова утешения, согревать их сердца и вливать в них мужество.
Прежде всего он встретил старого Белину.
– Отец мой, – сказал хозяин, склоняясь перед ним и целуя его руку, – благослови меня, благослови нас всех, как ты благословляешь готовящихся к смерти. Мы будем бороться, пока у нас хватит сил, пока не победим врага… Он уже перед нами, он – среди нас!
– Мужайтесь! – воскликнул отец Гедеон. – Не теряйте мужества, а Бог вас не оставит. Творятся чудеса! Война эта направлена не против вас, а против святого креста. Я молился, и на меня снизошло, не знаю откуда, успокоение и уверенность, что рука Всевышнего нас не оставит.
Белина поднял руки кверху.
В нескольких шагах позади него стоял, вертя что-то в руках, Собек.
– Милостивый пан, – шепнул он, – прошу слова!
Хозяин повернулся к нему.
– Двух людей надо посадить под замок, чтобы не случилось беды…
И, тихо перешептываясь, они отошли вместе.
По дороге Белина сделал знак нескольким вооруженным людям, чтобы следовали за ним. Так они прошли в первый двор. Стоя у рогаток, Вехан и Репец о чем-то совещались, глядя на толпы черни внизу. Собек указал на них. Когда в толпе заметили вооруженных воинов, раздался ропот возмущения, два вожака метнулись в разные стороны, быть может, догадавшись, что пришли за ними. Вехан хотел перескочить через рогатки, Репец обратился в бегство.
Обоих схватили… Раздались крики, народ в гневе и волнении окружил Белину и оруженосцев.
Стоявшие ближе к нему начали дерзко приставать к Белине, требуя выдачи арестованных, некоторые стали грозить кулаками, другие дергали старика за полу кафтана. Белина повернулся к своему оруженосцу и, не отвечая ни слова, выхватил меч из ножен.
– Посадить их в яму! – крикнул он. – До суда и обвинения с ними ничего не сделают, но, если хоть одна рука поднимется в их защиту, они поплатятся головами!
Глухой ропот пронесся по всему двору, и все сразу стихло. Репец и Вехан со связанными назад руками шли к яме, окруженные стражей, и дико оглядываясь вокруг. Толпа, лишившись своих вожаков, стояла неподвижно на месте.
– Ведите их в яму! – повторил Белина, и сам, обнажив меч, пошел вслед за стражей и арестованными бунтовщиками.
Все это видели рыцари, шляхтичи и воины; некоторые в испуге хватались за мечи, как будто готовясь к нападению и защите.
Толпа, двинувшаяся было вслед за узниками, отступила, вернулась во двор и полегла на земле, оглашая воздух жалобами и плачем. Плакали женщины, а мужчины, сбившись в кучке, шептались и совещались между собой. Сотники ходили между ними и призывали к порядку и молчанию.
Была уже ночь, когда двери темницы закрылись за Репцем и Веханом. Около них поставили вооруженную стражу. На валах удвоили число караульных; рыцари начали медленно расходиться с валов по горницам, чтобы приготовиться к завтрашней битве. Наступила тишина, прерываемая только шумом шагов часовых, да бряцаньем мечей, изредка слышался плачущий голос ребенка.
В главной горнице у огня никто не пытался начать разговора – не о чем было рассуждать и строить предположения, грозная действительность стояла перед глазами.
Лясота, который после последней битвы не мог уже владеть руками, чтобы держать лук и меч, спокойно подбрасывал топливо в камин, другие осматривали свои мечи и доспехи. И, словно сговорившись, почти все взялись за оселки и принялись точить оружие; остальные же пробовали пальцами острия стрел и тетивы у луков.
В горнице все пришло в движение, каждый, усевшись, где пришлось, точил, чистил и направлял оружие и чинил доспехи. Среди наступившего молчания вдруг раздался голос Вшебора.
– Я вижу, что старик хочет свалить на нас вину и показать, что мы своей вылазкой привлекли чернь. Он не сказал этого прямо, но я догадался. Но уверяю вас, что, когда я был в Полоцке у Маслава, там уже сговорились идти на Ольшовское городище, и я спешил привезти вам эту новость.
– Рано или поздно, это должно было случиться, – прибавил Топорчик. – Я благодарю Господа Бога за то, что он мне позволил набраться сил, теперь я не буду сидеть в углу, сложив руки.
То же самое повторил и Канева, который еще не вылечил своих шишек и синяков, но уже готов был опять действовать. Так, до поздней ночи, шли приготовления, прерывавшиеся от времени до времени отдельными замечаниями; во всем замке, кроме женщин, никто не сомкнул глаз.
Белина даже не присаживался. Опасаясь, как бы сон не одолел его, если он присядет на лавку, он, когда почувствовал, что веки у него слипаются от усталости, скрестил руки на мече, прикрыл глаза и так, стоя, подремал немного.
Уже рассветало, и петухи пели в третий раз, когда все спавшие и только что проснувшиеся были напуганы страшным шумом и криками; все сорвались с своих мест, боясь каких-нибудь козней со стороны неприятеля, и бросились разузнавать, что случилось. Но никто еще ничего не знал: крики шли со стороны тюремных дверей, где столпились вооруженные воины, и на их зов сбегались все.
Вшебор, бежавший впереди всех с обнаженным мечом, нашел здесь обоих Белин, их дворню и еще многих других.
У входа в яму, куда бросили Вехана и Репца, глазам присутствовавших представилось страшное зрелище. В том месте, где стояла ночная стража, лежали теперь два трупа. Незаметно было на них каких-либо следов крови или насилия, шеи были обмотаны веревками, так сильно стянуты, что глаза выскочили из орбит, а языки вывались изо рта. Около них валялось на земле оружие.
Двери у входа в яму были выломаны, а между тем ночью никто не слышал ни малейшего шума, никто не двигался даже и не переходил через двор. В яме не хватало и других узников, ушедших вместе с беглецами; оставался только старый дворовый человек Белине, посаженный за какое-то бесчинство, его никто не тронул, он остался цел и невредим, но не мог сказать ничего путного, кроме того, что, проснувшись, заметил дуновенье свежего воздуха сквозь открытые двери темницы.
Люди разбежались искать беглецов, которым, по-видимому, трудно было уйти за рогатки, охраняемые многочисленной стражей.
В замке было волнение и замешательство, а среди простого народа – крики, шум, плач и стоны женщин, и возгласы тех, которых избивала стража, потому что надо было как-нибудь водворить порядок и сразу усмирить бунтовщиков и зачинщиков.
Накинув на себя, что попало, выбежали перепуганные женщины, узнать, что случилось? Некоторым из них казалось, что чернь, воспользовавшись темнотою, вторгнулась внутрь городища, и бой разгорелся во дворе.
Более мужественные из них хватали топоры, и многие решали лучше защищаться, сколько хватит сил, чем позорно уступить. Другие же ломали руки и плакали.
Ясный день застал всех обитателей замка в тревоге и смятении, а караульных, в тщетных поисках беглецов… Нигде не было и следа их!
Это бегство еще увеличило общую тревогу, потому что Репец и Вехан, пробыв долгое время в городище, хорошо его знали и могли быть хорошими проводниками для черни, указав ей слабые стороны обороны.
Солнце всходило в густой тьме и в долине нельзя было ничего различить, заметно только было усиленное движение среди густых масс черни. Наконец утренний туман рассеялся, и тогда все наблюдавшие из замка ясно увидели отряды войска, направлявшегося к валам. Так как болота еще не замерзли, а речка, переполненная осенними дождями, вышла из берегов, то с этой стороны нельзя было ожидать нападения; но вскоре заметили, что именно с этой стороны двигалась большая толпа народа, бросавшая в трясину бревна и доски и устраивавшая мостки для перехода. Осажденные вынуждены были терпеливо смотреть на все эти приготовления, потому что стрелы не долетали на такое расстояние.
Защитники могли оказаться в безвыходном положении, если бы нападающие бросились на замок сразу со всех сторон. У осажденных было мало войска, а простой народ, находившийся на первом дворе, годился только на то, чтобы под строгим надзором, разбив их на небольшие кучки, заставить переносить тяжести. Но эти приготовления вызвали в защитниках новую тревогу, все только молча переглянулись между собой.
Пока люди суетились на валах, приготовляясь к обороне, отец Гедеон, по заведенному им обычаю, взошел с восходом солнца на возвышение, где был устроен алтарь, чтобы совершить богослужение. Собрались все женщины, дети и старики и, опустившись на колени, горячо молились. Рыцарство же, едва успев осенить себя крестным знамением, уже спешило надеть доспехи и идти на валы.
