Галина Аудерская - Королева Бона. Дракон в гербе
— Ваше величество! Княжна Анна спешит сообщить вам из Варшавы, что пять дней назад внезапно скончался ее брат, мазовецкий князь Януш.
Король встал. Обычно такой спокойный, он, казалось, был потрясен этой вестью. Бона побледнела.
— Боже мой! Боже мой… — произнес наконец Сигизмунд. — Совсем недавно он прислал нам письмо, просил назначить срок свадьбы… Молодой, совсем молодой человек. Как это могло случиться?
— Этого никто не ведает, — отвечал Вольский, — но все же…
— Говорите, — приказал король.
— Гонец сказывал, что, когда он собирался в дорогу, среди варшавского люда уже пошла молва, будто князь отравлен…
— Отравлен? — не поверил король. — У себя дома, в мазовецком замке? Быть того не может!
Помолчав немного, король добавил с негодованием в голосе:
— Кинжал и яд — частые гости при других дворах. Но у нас такого не слыхивали. Кроме человека, которого я послал, поехал ли кто еще в Варшаву? — обратился он к Алифио.
— Об этом мне ничего не известно, — отвечал бургграф.
— Из нашего замка мы никого не посылали, ваше величество, — добавил Вольский.
— Януш отравлен. Но кем? Какие ходят слухи?
— Гонец выехал в тот же день, мало что знает, — объяснял маршал двора. — И все же нельзя отрицать, что брат Януша, покойный князь Станислав, преставился столь же внезапно…
Король нахмурил брови.
— Кругом одни недомолвки да тайны! А ведь он последний из мазовецких Пястов! Владелец последнего не вошедшего в Корону княжества. Ну что же… Стало быть, необходимо… Завтра же пошлем в Мазовию людей. Пусть выслушают все доводы за и против… Соберут свидетелей. Мне не хотелось бы, чтобы хоть тень подозрения пала на…
Король умолк, но Бона спросила:
— На кого, государь?
— На… покойного князя, — избегая ее взгляда, отвечал король. — Ну что же, я все сказал. Все распоряжения и приказы будут отданы еще сегодня.
Королева направилась к дверям.
— Прежде всего, — сказала она, — следует сообщить об этом несчастье Ядвиге.
Бона вышла, вслед за ней поспешил Алифио. Устремившись по замковым покоям за своей госпожой и догнав ее, он, наклонившись, шепнул ей на ухо:
— Ваше величество, вы можете поручиться? Уверены, что ни Паппакода, ни Марина никого не посылали?..
Бона, удивленная столь неожиданным вопросом, невольно остановилась.
— Куда? А… Вы с ума сошли?
— Маршал Вольский не все сказал. Он утаил от вас, что, по словам гонца, в Варшаве называли имя полюбовницы князя.
— Что же дальше? — спросила она сердито. — Мне-то что до этого?
Алифио огляделся по сторонам и, переходя на едва слышный шепот, сказал:
— Говорили, будто она была подослана… Действовала не по своей воле… По приказанию.
— По чьему же? — удивилась Бона.
— Посланец боялся, не хотел, но в конце концов назвал имя.
— Чье же? Говорите! Рresto!
— Ваше, всемилостивая госпожа, — прошептал он.
— Что вы сказали?! Нет! Быть того не может! — вскричала она.
— Если бы это была ложь!.. — вздохнул Алифио.
Но Бона меж тем уже металась по пустому покою, бросая на пол статуэтки, вазы, кубки…
— МаксНгюпе! Проклятие! Вечно я, я! Оттого, что мечтала о большом королевстве, а тут и шага ступить нельзя — везде препоны? Оттого, что кому-то это не по вкусу? Оттого, что думала о Мазовии? Да что толку? И так всюду отпор. Алифио был испуган этим взрывом негодования и собственной неловкостью.
— Простите, ваше величество! — умолял он.
Впервые в жизни она взглянула на него с презрением.
— Простить? Вас? А что остается мне? Как мне убедить короля? Носить в чреве своем его сына и решиться на убийство?! Мать королей — отравительница? Злосчастный день!
У нее вдруг перехватило дыхание, и она поспешила выйти на галерею. Алифио шел за нею следом, не зная, что сказать, чтобы подозрение не преследовало больше женщину, которую он знал так давно, с той поры, когда они оба были еще детьми. Хотел было что-то объяснить, снова просить прощения, но вдруг увидел в дальнем конце галереи тонкую гибкую девичью фигурку. Ядвига бежала по галереям в покои королевы и, встретив ее на полпути, бросилась в распростертые объятия мачехи.
Она не проронила ни слова, но ее худенькие плечи сотрясались от рыданий.
Прижав падчерицу к груди, Бона шептала ей слова утешения:
— Тихо, тихо! Не плачь… Короли не плачут. Никогда. Даже если их ранят сильно и жестоко…
По приказу короля для ведения следствия в Варшаву в сопровождении вооруженной свиты отправились: канцлер Шидловецкий, познанский архиепископ Лятальский, епископ Мендзылеский, Анджей Кшицкий, доверенное лицо королевской четы и примаса Лаского, и Фрич Моджевский, по-прежнему состоявший писарем при канцелярии Лятальского. Недавно прошли дожди, дороги были прескверные — ни пройти, ни проехать. Добравшись наконец до столицы Мазовии, сановники отправились на отдых в отведенные им покои варшавского замка, а Кшицкий тем временем, задержав Фрича, сказал ему:
— Пойди расспроси людей. Варшавяне, как я слышал, позубоскалить и поболтать любят. Тебя никто здесь не знает, можешь заглянуть в собор, постоять у гроба князя Станислава, послушать сплетни.
Комиссия соберется завтра, хорошо бы узнать, что думают люди о преждевременной смерти второго князя.
Уже смеркалось, но на площади перед замком торговки еще не закрывали своих лавок, на прилегающих к площади улицах было полно народу — прихожанки спешили в костелы, которых здесь было великое множество. Моджевский в нерешительности остановился возле собора, не решаясь туда войти до начала богослужения, но вдруг какой-то старик подошел к нему и шепотом спросил:
— Хотите спуститься в усыпальницу? Взглянуть на гроб князя Станислава?
— А это можно?
— Вроде бы так, да только я всех отговариваю, — предостерег он. — Люди короля уже в замке. А ну как придут сюда, а вы им попадетесь? И начнут выпытывать: „Что вам до них, напоенных ядом?“
— Неужто отравлены? Оба? — удивился Фрич. Незнакомец пожал плечами.
— Кто знает, так говорят. Видел я, как в замок к князю Янушу шли музыканты. Покойный страсть как любил слушать игру на лютне. Шли гуськом… вдоль стены, в черных плащах. Лютни к груди прижаты. А один лютню под плащом спрятал. Может, у него не лютня была? Может, он прятал под плащом кинжал, а яд ни при чем? Вы, сударь, ничего не слыхали о музыкантах?
Фрич глянул в расширенные от любопытства и ожидания глаза незнакомца.
— А сами вы кто? — спросил Фрич внезапно. — Служка? Нищий? А может, подосланы кем?
Фрич долго смотрел вслед поспешно удалявшемуся незнакомцу, потом спустился вниз, в усыпальницу, где стоял гроб с останками князя Станислава. Но в подземелье было безлюдно, никто не молился за душу безвременно умершего…
В большом зале королевского замка за накрытым красным сукном столом собралась королевская комиссия. По одну сторону стола сидели королевские посланники и с ни- ми Фрич, записывавший показания, по другую — чиновники и дворяне князей мазовецких. Княжна Анна на дознании не присутствовала, королевские посланники еще не предстали пред ее очами.
Шидловецкий, допрашивая главного свидетеля и напомнив ему, что он дал присягу говорить только правду, спросил:
— Как нам стало известно, вы утверждаете, что виной всему Катажина Радзеёвская из Радзеёвиц, которая, будучи при дворе, разгневала мазовецкую княжну?
— Клянусь богом, так оно и было, — отвечал дворянин. — Сперва она была при дворе князя Станислава и всеми силами ему понравиться хотела.
— Расскажите все по порядку. Как дело было, — вмешался Лятальский.
— Скажу правду, чистую правду. Видя, что дело нечисто, княжна Анна прогнала Радзеёвскую, желая, чтобы князь Станислав с ней порвал. Дочка воеводы и правда вернулась домой, в Радзеевицы, да только вслед за ней князь Януш поехал. Никто этого понять не мог, но, видать, опутала она обоих братьев. Красивая она, что верно, то верно. Случилось так, что князь Януш пригласил брата в охотничий замок в Блоне. Оба они страсть как любили охоту…
— И дочка воеводы там была? — спросил шидловецкий.
— А как же. И, должно быть, решила извести Станислава, в кушанья отравы подсыпала…
Прислуга говорила, что сразу же после ужина он занемог, а вскорости умер в страшных мучениях.
— Князь Януш о преступлении знал? Медиков спрашивал?
— Спрашивал. Одни говорили одно, другие — другое, так толком ничего не узнал. Но Катажина больно уж жадная, на украшения падкая, опостылела князю Янушу. И когда она стала умолять его подарить ей замок в Блоне, в котором они ужинали, он не спешил с подарком, а за советом к сестре пошел. А княгиня Анна сказала: любовницу прогони, а замок подари мне. Сестре отказать князь не мог, и вот тогда-то Катажина и возненавидела его лютой ненавистью. Это все, что я слышал.
