История Германии в ХХ веке. Том II - Ульрих Херберт
Федеральное правительство столкнулось с такой же вынужденной ситуацией во время переговоров о вступлении в ОЕЭС. Де-факто оно было лишено права принимать решения по внешнеэкономической политике, но в то же время получило возможность реинтегрироваться в мировую торговлю. Аналогичная картина возникла в ходе переговоров о приеме в Совет Европы: федеральное правительство стремилось к вступлению, рассматривая это как признание государственного суверенитета, но была одна проблема. Саар, временно переданный под французский контроль, также должен был стать членом этого органа. По мнению Шумахера, это узаконило бы отрыв Саарского региона от немецкой территории. Тем не менее Аденауэр согласился – и, как оказалось, был прав.
Если в качестве отправной точки и мерила взять прежде гораздо более далеко идущие цели Франции, то становится ясно, что политика уступок, безусловно, принесла ФРГ свои плоды. Франции не удалось ни отделить Рур от Германии, ни помешать созданию западногерманского государства. Даже ограничение производства стали в Германии не могло долго сохраняться в условиях усугубляющегося международного кризиса. Международное Рурское управление также не оправдало французских надежд; более того, оно настолько вопиющим образом ущемляло интересы немецкой стороны, что это соглашение не могло просуществовать долго. Однако, прежде всего, американцы оказали сильное давление на французское правительство и в конце концов убедили его отказаться от сдерживающей политики и способствовать быстрой и окончательной интеграции ФРГ в Западную Европу.
Если Франция хотела помочь в формировании путей интеграции ФРГ в Европу, она должна была взять на себя ведущую роль – такова была основная идея так называемого «Плана Шумана». Он предусматривал, что Франция, ФРГ, страны Бенилюкса и Италия образуют общий рынок угля и стали. Это должно было стать первым шагом к более масштабной координации и интеграции европейских экономических отношений, а также, возможно, к политической интеграции. Нет сомнений, что первоначально план соответствовал, прежде всего, французским интересам, в частности обеспечению поставок угля Германией. Но поскольку таким образом были бы устранены дискриминационные положения Международного Рурского управления, такая интернационализация всего угольного и металлургического сектора в шести европейских странах – а не только в Рурской области – могла подходить только для немецкой стороны. Но и здесь правительство Германии отказалось от суверенных прав, хотя и не пользовалось ими ранее. Это облегчило утверждение проекта, несмотря на то что СДПГ настаивала на необходимости отклонить его.
Несомненно, соглашение о создании Европейского объединения угля и стали, подписанное 18 апреля 1951 года, ознаменовало собой новый, революционный путь в европейской политике. Европейская интеграция, начатая ОЕЭС (созданной под давлением Америки), теперь, казалось, стала реальностью и не была лишь пустыми словами, хотя и в форме органа экономической координации, выполнявшего исключительно прагматические задачи. Это, конечно, явно противоречило честолюбивым планам относительно Европы, не в последнюю очередь среди молодого поколения – от панъевропейцев до сторонников оксидентализма, которые пропагандировали своего рода общеевропейский национализм или «каролингскую» Европу под влиянием католицизма. Но в перспективе это было скорее преимуществом»[14].
После вторжения северокорейских войск, поддержанных Советским Союзом и Китаем, в Южную Корею 25 июня 1950 года, военно-политическая ситуация в мире резко изменилась. Корейская война подтвердила точку зрения, которая признавала непрерывную линию агрессивной экспансионистской политики Советского Союза или коммунистов во всем мире – от установления советской власти в Восточной Центральной Европе, через государственный переворот в Праге в феврале 1948 года, испытание первой российской атомной бомбы 29 августа 1949 года, победу коммунистов в гражданской войне в Китае 1 октября 1949 года и теперь нападение на Южную Корею. Есть веские причины не интерпретировать эти различные события в строгих рамках, предполагающих единую стратегию, а понимать советскую политику скорее как реакцию на успешные действия американцев. Тем не менее восприятие мировой советской угрозы стало важным политическим фактором и в Западной Европе – не в последнюю очередь потому, что коммунистическая сторона также подтверждала наличие такой угрозы, как, например, заявил Вальтер Ульбрихт вскоре после нападения Северной Кореи: «Корея учит, что такое марионеточное правительство, как в Южной Корее, или можно еще назвать правительство в Бонне, рано или поздно будет сметено волей народа… И патриотические силы народа будут всеми силами [sic!] бороться за ликвидацию очагов военных провокаций, как это сейчас происходит в Южной Корее». В ФРГ еще весной 1950 года на вопрос, беспокоит ли их возможность начала новой мировой войны в этом году, три четверти опрошенных граждан ответили отрицательно. В июне того же года 53 процента ответили утвердительно[15].
В такой конфронтации, по мнению Запада, Советский Союз, имеющий значительный перевес в обычных вооружениях, будет иметь преимущество, тем более что у Великобритании в Малайзии и у Франции во Вьетнаме мощные военные группировки были заняты в колониальных оборонительных войнах. Поэтому неудивительно, что в этой ситуации возникла мысль об усилении западных войск немецкими солдатами. Черчилль был первым, кто открыто призвал к этому в марте 1950 года. В сентябре 1950 года британцы и американцы быстро договорились о том, что ФРГ должна участвовать в европейской обороне в рамках НАТО с двадцатью дивизиями. Только при этом условии американцы были готовы увеличить численность своих войск в Европе[16].
Аденауэр, который до этого неоднократно высказывался категорически против создания немецкой национальной армии, увидел здесь возможность сделать большой шаг вперед в вопросе о правах суверенитета и разработал концепцию, в которой Западная Германия заявила о своей готовности «внести вклад в виде немецкого контингента в случае создания международной западноевропейской армии» – но при условии отмены Оккупационного статута и восстановления полного суверенитета ФРГ. Населению Западной Германии должна была быть предоставлена «такая степень свободы действий и ответственности, чтобы выполнение этих обязательств представлялось им разумным»[17].
В первую очередь Франция оказалась под давлением, поскольку создание западногерманской национальной армии не принималось здесь ни при каких обстоятельствах. В точной параллели с созданием «Плана Шумана» весной того же года (и разработанный той же группой людей вокруг Жана Монне, главы французской Генеральной комиссии по планированию), «План Плевена», представленный 24 октября 1950 года и названный в честь министра обороны Франции, предусматривал создание европейской армии с участием Германии. Следует признать, что и в этом предложении немецкая сторона была явно дискриминирована – речь шла скорее о наборе немецких солдат для обороны Запада, чем о предоставлении немцам реальных возможностей для участия; «наемники», так вскоре прозвали немецких солдат. Тем не менее Аденауэр был готов согласиться на это предложение, но только при условии полного равноправия Западной Германии. Для него решающим фактором стало то, что
