Если любишь (сборник) - Курбандурды Курбансахатов
Весело поскрипывая сапогами, Каландар Ханов проследовал в свой кабинет и, едва достигнув стола, сразу нажал кнопку. Мгновенно и бесшумно в кабинете появилась невысокая белолицая, хорошо одетая женщина средних лет. Не поднимая головы от бумаг, он спросил:
— Меня никто не спрашивал?
Секретарша открыла маленький блокнот и, не садясь, начала докладывать обо всем, что произошло после ухода Ханова на бюро райкома.
— Два раза звонили с Хауз-Хана, — сообщила она. — На южном участке снова упала вода.
— Опять!.. Что же мне делать с этими безголовыми! — воскликнул Ханов. Некоторое время он сидел задумавшись, потом схватился за телефон и набрал номер райкома. — Говорит Ханов. Карлыев еще у себя? Давай… Мне, товарищ Карлыев, придется снова съездить на южный участок, иначе — пропадем. Опять воды мало!.. Я вам вот почему звоню: надо с ними как-то решать… Что? Послезавтра? До послезавтра можно полить сотню гектаров… Ладно, поедем вместе. Только с тамошним народом разговаривать вежливо уже ни к чему. Нечего, говорю, с ними церемониться… Ладно.
Ханов положил трубку и вопросительно посмотрел на секретаршу.
— Ну, что там еще?
— Обе хлопкоуборочные машины, отправленные в колхоз «Берекет», прибыли на место. Только одна из них то ли сломалась по дороге, то ли еще что, но завести ее никак не удается.
— Она, уважаемая, не по дороге сломалась, она, наверно, вообще никуда не годится! — назидательно проговорил председатель райисполкома. — А что, — спохватился он, — разве перед отправкой главный инженер управления не проверял их?
— Кажется, проверял.
— Если бы проверял, такого бы не случилось… Ах, бездельник! Сейчас же позвони ему и скажи — пусть немедленно едет и сам исправляет на месте.
Секретарша робко посмотрела на ручные часы.
— Удастся ли найти его теперь?
— Разыщи! Я ведь приказал в дни уборки никому никуда не отлучаться.
— Вы-то приказали, — едва слышно проговорила женщина, — да только люди… Они говорят, что если уж в приказном порядке, так на то у них есть свой начальник.
— Кто же это для них начальник? Не тот ли увалень, по фамилии Сапалыев? Смешно, честное слово! В районе один начальник — Ханов! И пусть они это зарубят себе на носу. Любой, кто меня ослушается, всю жизнь потом жалеть будет… Словом, найти и обязать!
— Хорошо, товарищ Ханов. Найду и обяжу.
— И пусть сам исправит! — Ханов предостерегающе поднял палец. — Ясно?
— Да, товарищ Ханов.
— Давай, что там еще?
— Приходила жена того механика из «Сельхозтехники», которого все зовут Лысый Ширли.
— Ох, и надоела мне эта баба, — досадливо сморщился Ханов. — У этого Лысого золотые руки, а не то я бы и его в два счета выгнал… А зачем она приходила?
— Не знаю. Вообще-то вид у нее был очень расстроенный. Но я думала, что вы сегодня уже не придете, и кое-как спровадила ее.
— Умно сделала! — снисходительно одобрил он. — Знаешь что, ты эту скандалистку больше ко мне не пускай. Если у нее нелады с мужем, пусть обращается в суд, в милицию, наконец, в райком. А у нас и своих забот хватает. Незачем нам встревать в семейные дрязги… Ладно!.. Докладывай дальше.
Секретарша снова заглянула в блокнот, но еще не успела ничего сказать, как из приемной донесся странный шум, будто там произошла короткая схватка.
— В чем дело? — спросил Ханов, сердито глянув в ту сторону.
В этот момент дверь с треском распахнулась, и миловидная полнеющая женщина с толстыми косами, уложенными вокруг головы, с силой втолкнула в кабинет неуклюжего бородатого мужчину в комбинезоне, испещренном пятнами мазута.
— Что это значит, Ширли? — строго спросил председатель райисполкома.
Но бородатый, казалось, не слышал. Он рвался назад и упрашивал женщину:
— Оваданджан! Если ты мне жена, умоляю, не позорь меня!
Не обращая внимания на просьбы мужа, Овадан загородила собою выход и решительно заявила Ханову:
— Либо вы наставите его на путь истинный и сделаете человеком, либо я обольюсь керосином и подожгу себя!..
При этом она неожиданно всхлипнула.
Ханов терпеть не мог женских слез и решил сразу разделаться с непрошеной посетительницей.
— Если ты, молодуха, и впрямь хочешь поджечь себя — валяй, только не здесь! Ты что, не нашла другого места?
— Не нашла! — отрезала Овадан. — Чем кричать на меня, лучше повлияй на моего мужа. А не то сгорю…
И она опять беспомощно всхлипнула.
«Да, была бы ты моей женой, уж я бы нашел на тебя управу!» — подумал Ханов и без всякого выражения сказал:
— Ну что ж, гори. Тебе ведь не требуется моего разрешения…
— Нет, требуется! — со всей решительностью заявила женщина и, шурша своим новым платьем из кетени[10], угрожающе надвинулась на председателя райисполкома. — Знай, если я себя подожгу, то и тебе не жить в этом мире. Уж я так сделаю, что и твоей жене придется тебя оплакивать…
— А ну, замолчи! — рявкнул Ханов и хватил по столу своим огромным кулачищем. — Не смей поминать мою жену, тебе до нее нет дела!
— Нет — так будет! — победно уперла руки в бока Овадаи и насмешливо покачалась на носках. — Это тебе нет дела до моего мужа. Почему позволяешь ему бить поклоны и читать молитвы?
— А при чем тут я?
— А при том, что не воспитываешь его! Разве этот бесстыдник стал бы совершать намаз[11], если бы ты ему запретил? Как начальника тебя прошу — взнуздай его покрепче, прими меры. Он же не человек! Развесил по лицу свою бороду, как торбу лошадиную, и каждый день по пять раз позорит меня перед людьми! Хоть бы разок пропустил — так нет! Аккуратный! А мне каково? Стоит только выйти на улицу, кругом смех. Паршивые бабы, которые мне и в подметки не годятся, и те хохочут. А придешь на работу — тоже хихикают: мол, как поживает твой набожный муженек? Мне теперь из-за этого дурака никуда показаться нельзя…
— Ширли, это верно? — обратился Ханов к механику.
— Ай, Каландар-ага, вредная баба, а вы ее слушаете. Лысый Ширли сидел у краешка стола и не поднимал глаз.
— Обещай мне при начальнике! — Овадан схватила съежившегося мужа за шиворот. — Обещай, что с сегодняшнего дня кончаешь с намазом навсегда! Слышишь? — завизжала она.
— А ну, довольно!.. — поднялся Ханов.
— Нет, не довольно! — Овадан отпустила мужа и ударила по столу пухлым кулачком. — Либо ты заставишь его позабыть про намаз, либо я подожгу себя! — бойко проговорила она свой ультиматум.
— Скажи, пожалуйста! — издевательски покачал головой Ханов.
— Честное слово, подожгу! Лучше уж умереть, чем жить вот так, людям на смех! И еще, — вошла она в раж, — сбрею себе волосы и буду носить платье
