Александр Немировский - Пифагор
— Я вижу, для тебя это дело не новое, — проговорил Никомах, наблюдая, как Пифагор справляется с кормовым веслом.
Пифагор отбросил ладонью к затылку растрёпанные ветром волосы.
— Конечно, — подтвердил он. — Мы сами порой не понимаем, откуда у нас берутся навыки. Одному удаётся сразу, а другого сколько ни учи — бесполезно.
— Взгляни! — воскликнул Никомах. — Показались тирренские корабли. Пасут они нас.
Пифагор начал считать появившиеся на горизонте паруса.
— Интересный народ, — проговорил посидонец. — Второго такого на свете нет.
— А откуда ты тирренов знаешь? — спросил Пифагор. — Ведь твоя родина от их земли далеко.
— Далеко? — удивился Никомах. — А разве тебе не известно, что многие тирренские города находятся в Кампании? От Посидонии до отстроенных тирренами Помпей при попутном ветре полдня плавания. Тиррены — наши соседи. Их у нас сердаями называют.
— Откуда это название? — заинтересовался Пифагор.
Никомах пожал плечами:
— Не знаю.
Сикелийский берег стал понемногу удаляться, когда же Никомах круто повернул своё весло, сразу оказался за кормою. Судно вышло из пролива и, обойдя носок педила, двигалось параллельно подошве.
Берег Италии был гористым, напоминая очертания возвышенного, занятого отрогами Керкетия побережья Самоса. «Я переместился с носа на корму, — подумал Пифагор, вспоминая оплыв. — И сколько произошло за эти два месяца событий!»
— Здесь окончание хребта, перерезающего полуостров по центру, — пояснил Никомах. — С него, называемого Апеннинами, текут почти все реки Италии. Её так называют по Италу, царю обитавших здесь в старину сикелов.
— И это земля Регия?
— Нет, другого эллинского полиса, Локр, расположенных вот за тем ущельем. Их называют Эпизефирскими по открытому зефиру мысу, где они обосновались. Этими берегами ранее владели кротонцы. Рассказывают, что стотридцатитысячное кротонское войско двинулось в эти места, чтобы сбросить пришельцев в море. На реке Сагре оно встретилось с десятитысячным ополчением локрийцев и было вдребезги разбито. В такое трудно поверить. А случилось это будто в тот день, когда в Олимпии открывались игры. С этих пор недруги кротонцев локрийцы и сибариты стали называть своих дочерей Саграми.
— А разве сибариты враждуют с кротонцами?
— Они-то и есть главные их враги. Ведь Сибарис в отличие от Локр могущественный город, с огромной округой. Ему подчинено двадцать пять окрестных городов. У него трёхсоттысячная армия из местных варваров, и к тому же сибариты ведут обширную торговлю с Кархедоном, с Милетом и другими городами Ионии, ныне находящимися под властью персов. В союзе с Сибарисом и тиррены, самый могущественный народ Италии.
— Вот оно что. Значит, Кротону приходится нелегко — он между двух огней.
— Взгляни, Пифагор! — воскликнул Никомах.
Пифагор повернул голову. Прямо над морем высился белоколонный храм.
— Это святыня Геры, — пояснил Никомах.
— Нашей Геры! — воскликнул Пифагор. — Родившись на Самосе, она достигла Италии.
— Здесь её называют Лакинийской по имени обитавшего на этом мысе древнего героя Лакиния, — пояснил Никомах. — Отсюда в пятидесяти стадиях жил его друг Кротон. Напуганный ночью прибытием Геракла с быками Гериона, он бежал сюда и был в суматохе убит Гераклом. Городу дали имя погибшего — как говорят, по воле Геракла, пожалевшего о случившемся.
Демокед
Бухта Кротона имела форму двух соединённых рукоятками, но не сходящихся концами серпов. Она могла вместить и сто кораблей, дав им надёжную защиту, на берегу же можно было построить город не меньший, чем Самос. Но Кротон, во всяком случае на первый взгляд, был невелик.
Внезапно Пифагору показалось очертание бухты знакомым. Решив, что она похожа на какую-либо из посещённых им, он стал перебирать в памяти эллинские города, в каких ему пришлось побывать.
«Откуда мне это знакомо?» — мучительно вспоминал он, направляясь к агоре. Она успокоила его, не вызвав никаких воспоминаний. Он брёл между рядами торговцев. Взгляд его задержался на сосуде с пиявками в окружении медовых сот. Столь странное сочетание заставило его остановиться. Заметив интерес к своему товару, продавец обрушил целый вихрь слов:
— У меня всё необходимое для здоровья! Вот пиявки! Посмотри, какие они свежие! Лучшее средство от всех болезней. Их Демокед рекомендует при отёчности. А это целебный мёд. У меня его покупает сам Милон! Неужели ты не слышал о Милоне?
Молчание Пифагора вызвало новый поток.
— Демокед, сын Каллифонта, несмотря на молодость, величайший из медиков. Милон врачуется у Демокеда.
— А чем болеет Милон? — спросил Пифагор.
— Болеет! — возмутился продавец. — Чем может болеть человек, трижды бывший олимпиоником[40]? Он здоров как бык, которого каждый день носит на плечах. Здоров, потому что выполняет предписания Демокеда. Сейчас Милон в пританее. Кормится за общественный счёт. Демокед же ведёт приём в доме Милона, ибо отец его, Каллифонт, суров. Если хочешь посетить Демокеда, поспеши. Завтра он отправляется на Самос по приглашению Поликрата.
Услышав имя Поликрата, Пифагор решил посетить местную знаменитость и поторопился покинуть слишком словоохотливого собеседника.
— Да куда же ты, чужеземец?! — кричал вслед торговец. — Я же тебе ещё дороги не показал! Живёт он у старой агоры! На другом берегу Эзара.
Пифагор был уже далеко, а продавец всё ещё сыпал ему вслед словами, как горохом.
Старую агору Пифагор нашёл легко. В лесхе перед дверью с изображениями змеи, пьющей из чаши, была очередь из множества больных. От их голосов стоял гул. Говорили о мазях, о диете, исцелениях, хвалили одних лекарей, хулили других.
«Этих людей прежде всего надо лечить от болтовни», — подумал Пифагор, поворачиваясь, чтобы удалиться, но в это время дверь отворилась и вышел больной в сопровождении молодого человека с огромным лбом, увеличиваемым лысиной на полголовы. Увидев Пифагора, Демокед — а это был он — спросил:
— Откуда ты, чужеземец?
— Сейчас из Кархедона. Веду на Пелопоннес корабли.
— Зайдём ко мне.
Входя в лесху, Пифагор оглядел стены, и взгляд его выхватил висевшую у окна кифару.
— Я вижу, тебя удивляет кифара в лесхе, где принимают больных? — сказал Демокед, уловив взгляд Пифагора.
— Скорее радует.
— Это кифара моего друга Милона. Но скажи мне, наварх, каковы твои ближайшие планы?
— Осмотрю Кротон, затем поплыву в Сибарис.
— Сядем, — предложил Демокед гостю.
Они сели друг против друга.
— В отношении Сибариса ты прав, — начал Демокед. — Побывать на этом берегу и не посетить Сибарис — всё равно что высадиться на побережье Аттики и не увидеть Афин. Только зачем вести туда корабли? Выйдешь из Кротона на заре, в Сибарисе будешь через день к полудню. Дорога туда прямиком от нашего акрополя идёт. Как речку перейдёшь — она называется Сирис, — начнутся владения Сибариса.
— Благодарю тебя, Демокед, за совет. Я с удовольствием ему последую. Приятно после стольких дней в море ощутить себя пешеходом.
Взгляд Демокеда упал на ноги Пифагора.
— Да, ноги скучают по твёрдой земле, да и для здоровья это полезно. Но в Сибарис лучше идти в педилах и не одному. Хорошо бы тебе иметь спутником кого-нибудь из кротонцев.
— Я понимаю, что с проводником лучше, чем одному. Но почему в педилах?
— Видишь ли, в этом городе на десять тысяч граждан приходится семьдесят пять тысяч рабов. Сибариты ходят в одеяниях, расшитых золотыми нитями, в педилах, обшитых жемчугом, рабы же их — в отрепьях и босиком.
— Ты хочешь сказать, что меня могут принять за раба?
— Именно это. Неприятно ведь свободному человеку доказывать, что он не раб.
— Неприятно, — согласился Пифагор. — Но я не привык ради кого бы то ни было менять свои привычки. Даже во дворец Поликрата я явился босиком.
— Поликрата?! — воскликнул Демокед. — Ты знаешь самого Поликрата?!
— А что в этом удивительного? Ведь я самосец.
— Удивительно совпадение — я приглашён на Самос Поликратом и завтра отплываю.
— А на какую болезнь жалуется Поликрат? — заинтересовался Пифагор.
— Этого он не сообщил. Но обещал заплатить за лечение два таланта. Это самый большой гонорар, какой мне приходилось получать. Эгинцы заплатили мне один талант за год, афинский тиран Гиппарх — сто мин за месяц.
— Я вижу, ты врачуешь тиранов, — сказал Пифагор.
— Я лечу всех, кто ко мне обращается. Могу поставить диагноз и тебе.
— Благодарю тебя заранее. Вот сейчас, идя к тебе, я увидел, как живого, твоего отца Каллифонта — таким, каким он был в юности.
