Михаил Ишков - Марк Аврелий. Золотые сумерки
Стоя на опушке, Марк Аврелий невольно попытался отыскать в глубине вражеских порядков вымпел Ариогеза. Римлян ждал жестокий бой с превосходящим по численности противником, который при умелом командовании мог прорвать фронт или, своевременно сманеврировав, зайти во фланг наступавших легионов.
Сумеет ли царь квадов вовремя почувствовать опасность и дать команду на прорыв боевой линии римлян? Дано ли ему мгновенно оценить положение и найти верное решение? Или, как утверждали опытные, имевшие дело с германцами военачальники, с началом битвы каждый из князей начинает действовать на свой страх и риск. Каким бы чутьем не обладал Ариогез, с началом схватки ему уже не удержать бразды управления боем в своих руках. Рассчитывать он может только на своих квадов — на собственные дружины и племенное ополчение, но при стесненности рядов ему вряд ли удастся развернуть, тем более повернуть боевой порядок.
Хотелось в это верить, вздохнул Марк.
В следующее мгновение зазвучали тубы, заиграли корницины, и Двадцать первый легион Сабина начал выдвигаться из лагеря.
Общий настрой, нетерпение, жажда померяться силами с теми, кого не звали на этот берег, передались и юному Бебию Лонгу. Мечом его владеть научили, но до той минуты упражнялся только на чучелах, пилум метал в деревянную мишень — пробивал три доски насквозь, боролся исключительно со сверстниками, с ними же бегал на перегонки. Теперь на его глазах начиналось настоящее дело. Ему бы в строй, но он уже ходил в начальниках, пусть квестор — должность тыловая, интендантская, но все же это был первый офицерский чин, вполне соответствующий его достоинству всадника. К тому же он был приписан к окружению Септимия Севера и не мог покинуть его без приказа командующего войском.
Он стоял в толпе трибунов, толпившихся возле легата, который, сняв шлем, поминутно вытирая лицо, наблюдал за происходящим на поле брани. Двадцать первый легион сомкнул когорты в четырехрядную фалангу. Впереди первые, наиболее опытные центурии и самые храбрые офицеры.
Германцы, ожидавшие вылазки, и по этой причине оттянувшие своих воинов подальше от предмостных укреплений, никак не ожидали, что Двадцать первый в полном составе выйдет в поле. Они яростно взревели, приставили щиты, и над полем битвы вновь разнесся вибрирующий, доводящий до исступления гул. Спустя несколько мгновений дружины северных варваров, составлявших первые ряды, ринулись в атаку. Редкие конные отряды попытались обойти правый фланг легиона, но угодили в волчьи ямы и попали под решительный обстрел лучников и пращников, после чего отхлынули. Пехота, не отставая от всадников, бегом мчалась в атаку. Первые ряды римлян метнули в них копья и, по команде обнажив мечи, вступили в схватку.
Еще не время, еще рано…
Септимий неожиданно обернулся, поискал взглядом в толпе помощников подходящего офицера и, остановив взгляд на Бебии — все‑таки любимчик императора, — подозвал его.
— Доложи принцепсу, что еще рано. Пусть варвары увязнут. У нас все готово, скоро начнем. Вот еще что, передай командиру Двенадцатого Молниеносного Плавту, чтобы его первая когорта еще более сместились на правый фланг. Еще ближе подошла к союзникам. Затем скачи к префекту претория и Фульву. Передай приказ, пусть преторианцы встанут за первой когортой Двенадцатого.
Север вдруг помягчел лицом, усмехнулся и добавил.
— Можешь остаться с преторианцами. Скачи.
Корнелий Лонг первым делом отыскал Плавта, затем добрался до боевого расположения преторианцев и передал Приску и стоявшему рядом префекту гвардейской конницы Фульву приказ Севера. В следующий момент с опушки леса долетел пронзительный разноголосый рев боевых туб. Этот сигнал, подхваченный свернутыми в спирали корницинами, был передан по всему длинному, в несколько тысяч шагов строю. Приск отдал распоряжение, Корнелий Лонг вызвался передать его и после кивка префекта претория бросился к коню. Возле центурий, которым следовало переместиться еще правее, спешился, отдал приказание. Центурион Двенадцатого Молниеносного легиона Гай Фрукт окинул юношу недобрым взглядом, сплюнул и отдал команду.
Появление первых когорт, выдвинувшихся из леса неподалеку от лагеря, казалось, не произвело никакого впечатления на уже почуявших запах победы германцев, однако каждая новая центурия, рысцой выбегавшая из леса и с ходу вступавшая в сражение, все более и более вразумляла варваров. Сначала враги остановились, ослабили напор на Двадцать первый легион, кое — где германцы начали поворачиваться лицом к набегавшим легионерам, но те толпы, которые внезапно оказались в вершине острого, очень быстро сомкнувшего вершину угла, дрогнули, подались назад, смешали ряды. В скоплении вражеского войска закружил водоворот, и если бы не резерв, припасенный Ариогезом, а также десятитысячный отряд готов, оказавшихся напротив союзников, очень скоро сражение превратилось бы в постыдное избиение и резню.
Готы еще не успели вступить в битву. Они держались особняком, возле своих повозок. По сравнению с другими германцами это было особенно рослый и крепкий народ. Держались они кучками по три, четыре, пять человек, редко десяток — вероятно, все они были родственники. Сражались длинными двуручными мечами. Мало кто из северян был облачен в броню или кольчугу, в большинстве своем они были полуголы, в широких штанах, за плечами короткие накидки, головы не прикрыты. Только вожди и воины из знатных родов отличались роскошной броней и рогатыми шлемами. Их толпа, образовывавшая неправильный квадрат менее всех других союзников обнаружила страх и растерянность. Издали было видно как их отряды перестроились клиньями и умело развернулись против подступивших к ним маркоманов и котинов. Обнаружив, что они атакованы соотечественниками, взвывавшими к Вотану и Донару, призывавшими на помощь валькирий, проклинавшими противников теми же заклятьями, что и они сами, — готы вмиг пришли в бешенство. Рубились они крепко, теми же тройками, четверками, пятерками, где каждый прикрывал соседа со спины. Их напор буквально смял передние ряды маркоманов. Еще несколько усилий, и готам удалось бы прорвать строй римского войска и, вырвавшись на свободное пространство, где их длинные двуручные мечи превращались в грозное оружие, ударить римлянам в тыл.
Преторианцы поспели вовремя. Раздался зычный голос Фрукта, его окрик поддержали звуки сигнальных рожков — корнов, воины на ходу перестроились и бегом, нарушая порядок, бросились к угрожаемому участку. Лонг пристроился рядом с Сегестием, тот крикнул юнцу: «Держись сзади!» — и на ходу, опять же по команде Фрукта и по звуку рожков, вперед выдвинулось с десяток преторианцев. К каждому из них был приставлено по два помощника, тащивших связки тяжелых, с длинными железными наконечниками дротиков. При виде набегавших клинообразной колонной преторианцев, союзники расступились. Место прорыва совершенно обнажилось.
Готы теснее сомкнули ряды и, взревывая и торжествуя, скорым шагом атаковали преторианцев. В следующее мгновение отобранные из римлян легионеры по команде метнули первые тяжелые дротики. Те из маркоманов, кто не успел отбежать в сторону, были буквально отброшены угодившими в них метательными снарядами. Первый ряд готов почти полностью повалился на землю, однако это не остановило германцев. Они надвигались по — прежнему грозно, словно боги войны. В какое‑то мгновение все разом замолчали, и в этой тишине особенно жутко раздавался посвист поражающих их пилумов. После каждой команды Фрукта и каждой порции дротиков, готы ложились десятками.
В следующее мгновение готы запели боевую песню и, ускорив шаг до бега, навалились на римлян. Их встретили мгновенно сомкнувшие ряды копейщики. Германцы, пытаясь смять вражеский строй, телами навалились на острия, хватали их руками, рубили мечами, но римляне тут же добавили копий, уперли их тупыми концами в землю. Сегестий и другие мастера метать пилумы отошли в задние ряды, откуда продолжали поражать врагов. Копья насквозь пронзали обнаженные груди готов, порой сила удара была такова, что на острие оказывались насажанными по два германца. Те же, кто успевал прикрыться круглыми щитами, под тяжестью угодивших в них пилумов вынуждены были бросать их. Бебий не мог оторвать взгляда от Сегестия. Преторианец, на первый взгляд, действовал неторопливо — плотно захватывал древко, откидывал корпус назад, потом с силой подавал плечи вперед. Темп метаний был ужасающим, только успевай подавать дротики. Снаряд на лету издавал низкий, едва слышный гуд.
Готам наконец удалось прорвать линию копейщиков, тогда преторианцы и пришедшие в себя маркоманы бросились в мечи. Воинов с севера вновь стеснили, и теперь резали на выбор, ибо работать в толчее коротким римским мечом, было куда легче, чем рубить с размаха. В подобной сутолоке преимущество получал тот, кто использовал колющий удар. При этом преторианцы, более подвижные и искусные, чем золотоволосые великаны, успевали подставлять щиты под германские мечи. Отведя удар, они вспарывали врагам животы.
