Колин Маккалоу - Женщины Цезаря
— Идеальная работа для Магна, — сказал Красc.
— Конечно. Я понимаю, что он обдумывал этот вопрос больше двух лет. Однако среди сенаторов подобное назначение не будет популярным, не так ли?
— Включая Катула и его мальчиков.
— Катула поддержит большинство членов Сената, вот увидишь. Они никогда не простят Магна за то, что он вынудил их сделать его консулом.
— И я тоже, — решительно заявил Красc. Он глубоко вдохнул. — Значит, ты думаешь, что Катул попросит меня изъявить желание выполнить эту работу, выступив против Помпея, да?
— Обязательно.
— Заманчиво, — сказал Красc.
Его внимание опять отвлекла школа, потому что маленький мальчик плакал, и педагог пытался предотвратить всеобщую свалку учеников.
— Не дай себя уговорить, Марк, — мягко сказал Цезарь.
— Почему?
— Это не сработает. Поверь мне, это не сработает. Если Магн подготовился так, как я думаю, — пусть он и получит это поручение. Твои торговые операции страдают от пиратов, как и любые другие. Если ты достаточно умен, ты останешься в Риме и воспользуешься свободными от пиратов водными путями. Ты знаешь Магна. Он выполнит это задание, и выполнит хорошо. А все остальные будут сидеть сложа руки и ждать. Ты можешь использовать все эти месяцы, которые предоставит тебе всеобщий скептицизм, чтобы подготовиться к лучшим временам, — сказал Цезарь. — А лучшие времена непременно наступят.
Цезарь отлично знал, что это — самый убедительный аргумент, какой он может выдвинуть. Красc кивнул и выпрямился.
— Ты убедил меня, — произнес он и поглядел на солнце. — Время еще немного поработать со счетами, а потом я отправлюсь домой, чтобы принять Катула.
Оба спокойно прошли сквозь хаос, возникший в школе. Цезарь с сочувствием посмотрел на маленькую причину сумятицы — смуглую девочку — и улыбнулся.
— До свидания, Сервилия! — сказал он ей.
Красc, уже готовый расстаться с Цезарем, был поражен.
— Ты знаешь ее? Она — из рода Сервилиев?
— Нет, я ее не знаю, — громко крикнул Цезарь, уже успевший отойти далеко. — Она просто очень напоминает мне будущую свекровь Юлии!
Так и получилось, что, когда Пизон-консул созвал Сенат на рассвете следующего утра, лидеры этого органа не нашли другого полководца, чтобы противопоставить его Помпею. Беседа Катула с Крассом потерпела крах.
Конечно, новость о том, что происходит, быстро распространилась по всем рядам Палаты, и оппозиция со всех сторон ожесточилась — к большому удовольствию boni. Сулла умер совсем недавно, и большинство еще не забыли, как он, несмотря на свои милости к аристократии, требовал от Сената выкупа. И Помпей был его любимцем, его палачом. Помпей убил много сенаторов, сторонников Цинны и Карбона, а затем убил Брута и принудил Сенат позволить ему избираться в консулы, не будучи сенатором. Это последнее преступление было самым непростительным. Цензоры Лентул Клодиан и Попликола, сторонники Помпея, все еще пользовались влиянием, но его самых сильных наемников, Филиппа и Цетега, уже не было. Один ушел в отставку и стал вести бурный образ жизни, другой умер.
Неудивительно, что, войдя этим утром в курию Гостилия в своих тогах цензоров, Лентул Клодиан и Попликола по суровым лицам присутствующих поняли: сегодня им не следует говорить в пользу Помпея Великого. Такого же мнения придерживался и Курион, еще один наемник Помпея. Что касается Афрания и старого Петрейи, их ораторские способности были настолько ограниченны, что им было приказано даже не пытаться заговорить. Красc и вовсе отсутствовал.
— Разве Помпей не собирается в Рим? — спросил Цезарь у Габиния, когда понял, что самого Помпея тоже нет.
— Он на пути сюда, — ответил Габиний. — Но не появится, пока его имя не назовет плебс. Ты же знаешь, как он ненавидит Сенат.
После того как авгуры истолковали знаки, а Метелл Пий, великий понтифик, прочитал надлежащие молитвы, собрание открыл консул Пизон, у которого были фасции на февраль.
— Я понимаю, — начал он со своего курульного кресла, стоящего на возвышении в дальнем конце Палаты, — что сегодняшнее собрание, согласно последней законодательной инициативе плебейского трибуна Авла Габиния, посвящено не традиционным делам февраля. В одном отношении это именно так! Но в другом, поскольку дело касается командования за пределами Рима, оно своевременно. Однако все эти рассуждения не относятся к делу. Ничто в lex Gabinia не может помешать нашему собранию обсудить неотложные дела!
Он поднялся. Типичный Кальпурний Пизон — высокий, очень смуглый, с густыми бровями.
— Этот самый плебейский трибун, Авл Габиний из Пицена, — он четким жестом указал на затылок Габиния, сидящего ниже его, в дальнем левом конце скамьи для трибунов, — вчера, не известив предварительно Сенат, созвал Плебейское собрание и поведал его членам, — или тем немногим, кто присутствовал, — как отделаться от пиратов. Не посоветовавшись ни с нами, ни с кем-либо другим! Он заявил, что надлежит предоставить одному-единственному человеку неограниченный империй, все деньги и всю военную силу! Он предложил это, не называя никаких имен, но кто из нас может сомневаться, что в голове этого пиценца застряло только одно имя? Этот Авл Габиний и его земляк из Пицена, плебейский трибун Гай Корнелий — не из знаменитой семьи Корнелиев — с тех пор, как вступили в должность, уже доставили нам, истинным наследникам великого Рим, более чем достаточно неприятностей. Я, например, был вынужден выдвинуть законопроект о взятках на курульных выборах. Я, например, был хитро лишен моего коллеги-консула. Я, например, был обвинен в бесчисленных преступлениях, и в частности в подкупе электората на выборах. Все вы, присутствующие здесь, сознаете серьезность нового предложенного нам lex Gabinia. Вы также знаете, как сильно он нарушает каждый аспект mos maiorum. Но в мои обязанности не входит открывать дебаты, я только должен направлять их. По той причине, что кому-либо из вновь выбранных магистратов слишком рано еще присутствовать здесь, я обращаюсь к преторам нынешнего года и прошу назначить спикера.
Поскольку порядок дебатов уже был разработан, ни один претор не предложил своих услуг. Гай Пизон перешел к консулярам, сидящим в первых рядах по обе стороны Палаты. Это означало, что первой выстрелит самая мощная артиллерия — Квинт Гортензий.
— Почтенные консул, цензоры, магистраты, консуляры и сенаторы, — начал он. — Пора раз и навсегда покончить с этими так называемыми «специальными военными назначениями»! Мы все знаем, почему диктатор Сулла внес этот пункт в свою исправленную конституцию. Ему необходимо было купить услуги одного человека, который не принадлежал к нашему достойному и почтенному органу. И он купил всадника из Пицена, который в возрасте двадцати лет имел наглость вербовать войска и командовать ими, состоя на службе у Суллы. Вкусив сладость этой вопиющей неконституционности, он продолжает наслаждаться ею, упорно отказываясь стать членом Сената! Когда Лепид восстал, этот человек находился в Италийской Галлии и проявил безрассудство, приказав казнить члена одного из старейших и превосходных семейств в Риме, Марка Юния Брута, чье предательство — если это действительно было предательством — определил Сенат, включив Брута в свой декрет, согласно которому Лепид объявлялся вне закона. Декрет Сената, однако, не давал Помпею никакого права отрубать голову Бруту на рыночной площади в Регии. Помпей не смел кремировать голову и тело казненного, а потом присылать его прах в Рим, сопроводив урну короткой, полуграмотной запиской с объяснениями! После этого Помпей разместил свои драгоценные пиценские легионы в Мутине и держал их там до тех пор, пока не заставил Сенат дать ему специальное назначение — не сенатору, не магистрату! — с империем проконсула, дабы управлять Ближней Испанией от имени Сената и воевать там с ренегатом Квинтом Серторием. Но все это время, почтенные отцы, в дальней провинции находился замечательный человек из хорошей семьи, человек прекрасного происхождения — Квинт Цецилий Метелл Пий, великий понтифик. И он уже воевал с Серторием. И добавлю, этот человек сделал для поражений Сертория больше, чем смог временно назначенный Помпей, не входящий в состав Сената. Но именно Помпею достались все лавры, именно Помпею досталась слава победителя!
Красивый и импозантный, Гортензий медленно повернулся кругом и, казалось, каждому посмотрел в глаза — трюк, которым он с успехом пользовался в судах уже больше двадцати лет.
— И что же затем делает это пиценское ничтожество, Помпей, когда возвращается в нашу любимую страну? Против всех установлений конституции он переводит свою армию через Рубикон, входит в Италию и начинает шантажировать нас, требуя, чтобы мы разрешили ему выдвинуть свою кандидатуру на должность консула! У нас не было выбора. И Помпей стал консулом. И даже сегодня, почтенные отцы, каждая клеточка моего тела восстает против отвратительного прозвания «Магн», которым он наградил себя! Ибо он — не «Великий»! Он — фурункул, карбункул, гнойник на коже нашего Рима! Как смеет Помпей соображать, будто он может опять шантажировать Сенат? Как смеет он подстрекать на это своего верного приспешника Габиния? Неограниченный империй, неограниченные силы, неограниченные деньги — как вам это нравится? Когда Сенат уже имеет на Крите способного командира, который отлично выполняет свою работу! Повторяю, отлично выполняет! Отличная работа! Отличная, отличная!
