Вечная мерзлота - Виктор Владимирович Ремизов
— Я не могла врать Клавдии Михайловне, она сама догадалась.
— Ты веришь в высшие силы, а нас просто заложат. — Он повернулся и посмотрел на нее пристально. — Если меня переведут, а вас не тронут, ты вернешься в Москву. Ты не будешь испытывать судьбу второй раз.
— Почему нас должны тронуть?
— Ася, здесь нельзя быть такой! — Горчаков начал одеваться. — Я по всем трем судимостям — террорист и диверсант! Коле пятнадцать! Он уже подсуден! Любой опер за полчаса слепит из нас троих организованную группу.
Ася села в постели. Следила сосредоточенно, как он натягивает штаны. Заговорила спокойно и твердо:
— Мы вместе почти три месяца! Это больше, чем вся наша предыдущая жизнь! Мне важна каждая встреча с тобой. Как глупо об этом говорить! Ты увидел сына, он любит тебя! Разве не это счастье?! Смерть Севы, да... — Она замолчала. — Нет, не трогай меня, я никогда про него не забываю. Но то, что между нами, — это что? Это не любовь?!
Горчаков поднял и привлек Асю к себе.
— Ну-ну, прости! Мы так по-разному на это смотрим, я столько лет здесь прожил, приспособился. Пока был один, я не очень боялся, а теперь боюсь! Опера, стукачей, урок... Ты меняешь мою жизнь, и я не знаю, что с ней будет. Ты тоже не знаешь! Перед нами может быть и пропасть!
— Просто мы немножко чужие друг другу, у нас ведь никогда не было семьи. — Она обняла его. — То есть не чужие, конечно, но нам уже не семнадцать лет, чтобы влюбиться по-настоящему. К тому же я уже старая... — Ася заглянула ему в глаза, забрала из рук рубашку и бросила на лавку. — Ты бы и не взглянул на меня, если бы встретил случайно!
Она все рассматривала его, чмокнула в висок, провела губами по морщинам лба.
— Это я старый! — Горчаков стеснялся ее ласки.
— Старенький ты мой, — она еще поцеловала и потянула за ремень штанов. — Ты зря осторожничаешь, у меня с гибели нашего сына ни разу не было месячных...
Ася выбралась из постели и включила электроплитку:
— Покормлю тебя на дорогу! Это такое счастье — просто покормить мужа! И еще столько продуктов! Никак не привыкну!
— Не надо, Ася, опоздаю, — Горчаков уже одевался.
— Тогда чаю попей и покури! Посиди со мной еще немного. Скоро Коля придет.
— Ты никогда не любила табачного дыма!
— А теперь люблю. Когда тебя долго нет, я готова сама закурить, чтобы пахло твоим «Беломором». Какой зверский кипятильник! — Она сыпала чай в закипевший чайник. — Этот ваш Померанцев настоящий Кулибин! Ты меня с ним познакомишь? С Сан Санычем я уже познакомилась... И почему ты все время в арестантской одежде? Давай купим тебе наконец хороший свитер и полушубок? Я смотрела в магазине!
— Хм, это минимум карцер!
— Почему?
— За зоной — только в лагерном, Ася!
— Да, я забыла, а давай, у тебя здесь будет хорошая одежда. Голубая рубаха...
— Ты меня под монастырь подведешь! — Горчаков взял стакан с чаем, поднес его ко рту, но поставил. — Я сейчас думал про свой лагерь, словно я просто иду туда на работу, а там все по-прежнему — вахта, пропуск, вертухаи и особый отдел. Сейчас еще Коля придет и станет называть меня папой!
— Ты не веришь, что когда-нибудь все это будет. Просто жизнь... семья, дом.
Горчаков не ответил. Он действительно в это не верил, иногда он ясно ощущал близкую развязку этого их краденого счастья.
72
В начале октября пришел денежный перевод из Ермаково. Он был от Али Суховой на имя Михельсон и на огромную сумму в тысячу рублей. Зинаида Марковна зашла с корешком перевода, и Николь разревелась. С ужасом в глазах вцепилась в плащ врачихи. Это мог быть и Померанцев, могли выпустить Сергея Фролыча... но Николь столько мог прислать только он. Но почему деньги, а не письмо? Значит, сам не мог написать, он в лагере! Слезы текли и текли по лицу Николь.
— Не хочу этих денег!
— Ну-ну, ты не одна! И не реви, потом поревешь. Напиши подруге, чтобы помногу больше не посылала. Я за всю свою жизнь в Лугавском ни одного перевода не получила. Да еще из Ермаково... Николь, я с тобой разговариваю, ты что ревешь?! — Зинаида Марковна, однако, и сама достала платок.
— Почему он не написал? Это не от него деньги!
— Мало ли... Узнал твой адрес, послал деньги, они быстро идут.
Письмо пришло на четвертый день, и опять от Али. Николь разорвала конверт, увидела знакомый почерк Сан Саныча и ушла в свой угол. Читать не могла, слезы текли и текли. Она сидела с мокрым письмом на коленях, опустошенная жизнью и этими днями ожидания, за которые она передумала бог знает что...
«Здравствуй Николь!
Меня нашла твоя подруга Аля, и я узнал твой адрес. Не верю в это. Пишу быстро, она сейчас идет на почту отправить тебе деньги и это письмо. Потом напишу все подробно, сейчас скажу только, что я на свободе, но не совсем... Я долго искал тебя, а сейчас Аля как кирпич на голову. Ты пишешь, что у нас родился сын, мне и Померанцев сказал, что ты уехала беременная. Все это время ты была одна... Все, отдаю письмо, Аля уходит. Все. Я больше не женат, мы с тобой поженимся.
Соскучился страшно, не верю, что вы нашлись. Жизнь моя без тебя как во сне была».
Она села писать ответ. Вырвала двойной листок из тетради, перечитала письмецо Сан Саныча. Она не понимала, почему его нашла Аля, а не он ее. Еще раз перечитала. Санино письмо было бестолковым и непохожим на него, холодным, если бы не его почерк, не поверила бы...
«Здравствуй, распрекрасный мой Сан Саныч!»
Николь машинально написала «распрекрасный», как часто его называла, а тут задумалась. То ли написанное слово выглядело иначе, то ли отвыкла от него почти за год разлуки, но она застеснялась, зачеркнула и оторвала испорченный лист.
«Здравствуй, Саша!
Не могу собраться с мыслями, отвечу тебе быстро, а когда получу твое письмо, уже
