Вечная мерзлота - Виктор Владимирович Ремизов
Горчаков постоянно выезжал с санитарными комиссиями.
На этот раз спор вышел между начальником санотдела Строительства-501 Сыромятниковой и начальником всего Строительства-503 Боровицким. В приемо-сдаточном акте санитарное состояние Строительства-503 было признано «удовлетворительным, за исключением лагерных пунктов 4, 10, 19, 31 и Дома младенца, где имеется заклопленность». Боровицкий потребовал убрать эти «мелочи». Тогда Сыромятникова пошла на принцип и составила новый акт, в котором больничные корпуса были не готовы к зиме и требовали ремонта, инфекционные больные лежали вместе с соматическими, родильное и гинекологическое отделение не были отделены от гнойной хирургии. То же было и с хранением мединвентаря и медикаментов: «Приспособленные складские помещения абсолютно не пригодны к дальнейшей эксплуатации — крыши протекают, потолки прогнулись, а часть их обвалилась, полы и стены сгнили и провалились, часть медикаментов, мединструментария и мединвентаря хранится в гнилых палатках, которые совершенно не защищают от дождя и снега. Хранение на лагпунктах организовано неправильно. Медикаменты и хирургический инструментарий хранятся в застекленных шкафах, а запас медикаментов, в том числе и сильнодействующие, в комнатах, не оборудованных решетками, надлежащими замками и не опечатываются. Яды хранятся у инспекторов-фельдшеров на квартире».
Сыромятникова была права, все так и было, но прав был и Боровицкий — по-другому тут и быть не могло. И если проверить, как хранятся медикаменты у Сыромятниковой на 501-й Стройке, то так же точно они и хранились. И клопов там тоже хватало.
Но делать было нечего — стены белили, насекомых засыпали дустом и выкуривали серой.
На этот раз Георгия Николаевича отправили на аптекобазу за три дня до приезда комиссии. Исправить все, как того требовали инструкции и Сыромятникова, было невозможно, поэтому создавали видимость порядка. Просроченные лекарства, которых оказалось едва ли не треть, вывозили и топили в ближайшем болоте, латали текущие крыши, ставили решетки на окна... Горчаков «контролировал».
Начальник санотдела Строительства-503 майор Синепупов — знающие люди говорили, что воровал он вагонами и баржами, — ценил Горчакова как проверяющего. Горчаков никогда не имел своей выгоды, но главное — очень правильно понимал тонкое устройство лагерной жизни. Не лез в мелочи и точно знал, сколько и где туфты допустимо и как она должна выглядеть.
Аптекобаза, куда приехал Горчаков, была устроена в обычном лагерном бараке. Они обошли ее с начальником. Чтобы навести здесь порядок, надо было все снести и построить заново. Но начальник аптекобазы Михаил Борисович Злотник так не считал. Крыши у него не текли, а сам он отлично ориентировался в своих закоулках, коробках и ящиках. Для проверяющих у него всегда был спирт в бочках и бабы с женского лагпункта, работавшие на базе. Много женщин и много спирта решали любые вопросы с нарушением инструкций. Никакие комиссии никогда ничего не находили на его базе.
Михаилу Борисовичу было лет пятьдесят, худощавый, в очках и плешивый, с большим носом и курчавой бородкой. Его папа и его дедушка были провизорами, и он знал про лекарства все. Он уже два года как освободился, но все состоял при своем складе. Все звали его Миша-аптекарь. Спирт он не пил, в распутстве замечен не был, в воровстве тоже, и единственное, что могло держать его там, — это большая зарплата, которую он отправлял родственникам, и относительная безопасность — дальше, чем его загнала судьба, загонять уже было некуда.
Он, недовольно наморщившись, выспрашивал у Георгия Николаевича, кто такая Сыромятникова и как выглядит. Горчаков его расстроил — Сыромятникова болезненная и тощая старуха, матерится, курит самые дешевые сигареты, водки не пьет и ест одну овсянку.
Закуривая, они вышли из помещения склада, уже смеркалось, какой-то мужичок у порога лениво сбивал лопатой застывшую грязь.
— Гражданин начальник... закурить...
— Шура! — тихо удивился Горчаков. — Ты?!
— Да не-е, я в бригаде... — Шура Белозерцев протянул руку. — Папироской угостите?
Горчаков достал папиросы, рассматривал и как будто не угадывал Шуру, он тут же отпросил его у начальника базы до вечера. Пришли в комнату Горчакова. Шура сильно похудел, осунулся, глаз уже не блестел по-боевому, как он всегда блестел у неунывающего санитара Белозерцева.
Закурили. Без фуфайки, в серой робе и при свете лампочки Шура выглядел стариком.
— Года полтора не виделись... — Георгий Николаевич рассматривал его, пытаясь понять, что за перемена произошла. — Ты не болеешь, Шура?
— Да нет вроде...
— Санитаром в лазарет не хочешь?
— Ничего я не хочу, Николаич. Даже домой уже не хочу... — ответил Шура равнодушно.
— Спирту выпьем?
Шура глянул без особого интереса, подумал о чем-то:
— Без закуси упаду... Сил во мне нет, Николаич.
— Посиди, печку растопи! — Горчаков встал.
— Тогда и бригадиру грамм сто нальешь? — попросил Шура.
Горчаков ушел в столовую и вскоре вернулся с котелком горячей каши, банкой тушенки и буханкой хлеба. Шура сидел на корточках у печки. Там уже разгорелось, он закрыл дверцу.
— Может, у меня и правда какая болезнь, Николаич! — предстоящая выпивка и еда расшевелили Шуру, он даже улыбнулся. — Давно не пил, последний раз с ребятами одеколону засосали, одному лейтенанту ремонт сделали, он нам и купил ящичек «Тройного», ребята сами попросили, чтоб одеколону. Не застукают нас здесь?
— Тут нет никого, расскажи по порядку... — Горчаков достал из-под кровати бутылку спирта и стал разводить.
— Хороший ты мужик, Николаич, — Шура следил, как мутнеет спирт. — Я часто тебя вспоминаю. — Он взял папиросу, смял вдумчиво, чиркнул спичкой. — Жизнь во мне кончается, вот что. Раньше я ее чувствовал, во все стороны расплескивал, а теперь... может, и совсем уже кончилась? Такое может быть?
— Ну ладно-ладно, кончилась... — Горчаков вывалил тушенку в кашу и пристроил на печку.
— Меня Иванов на усиленный режим отправил, после нашего лазарета — чистая каторга! Барак весь в решетках, под замком, везде водят строем... Самое поганое, что не знаешь, сколько в этом БУРе сидеть. Могут и год продержать. Я семь месяцев оттянул. Бо́рзый был поначалу, правды добивался... Давай уж,
