Охота на либерею - Михаил Юрьевич Федоров

— Мне… к лекарю, — едва слышно произнёс он. — Рука.

Один из стрельцов повернулся к нему:

— Эй, малец, что с тобой?

— Да ты глянь, — ответил ему другой, — хворый он.

— Мне к лекарю Данилу.

Старший из стрельцов подошёл к Егорке:

— Что с тобой?

— Болванка… раскалённая на руку упала. Кость сломана, кажется.

Стрелец посмотрел на его руку, махнул своим:

— Пропустите.

Потом снова Егорке:

— Знаешь, куда идти?

— Нет.

— В Большую палату. Это…

— Я знаю, где. Был уже здесь.

— Иван, — крикнул старший, — проводи мальца! Плох больно.

Рослый рыжий стрелец кивнул и сказал:

— Пошли. Как тебя звать-то?

— Егорка.

— Пойдём, Егорка. Помогу лекаря найти, а то ты по незнанию долго здесь мыкаться будешь.

Найти Данила-лекаря оказалось несложно. Спустя совсем небольшое время рыжий стрелец сдал больного высокому рыжебородому молодому мужчине в синем кафтане. Жил он рядом с царскими палатами в отдельной светёлке. Едва завидев Егорку, спокойно и деловито сказал:

— Вижу, ожог. Брат прислал, что ли?

Егорка кивнул.

— Кажется, ещё что-то?

— Наверное, кость раздроблена.

Данил взял его руку и пробежался пальцами от запястья до локтя, отчего Егорка чуть не застонал, крепко стиснув зубы.

— Плохо дело, — задумчиво произнёс Данил, — похоже, что кость не только сломалась, но ещё и края сместились. Долго тебе лечиться придётся.

Видя, что Егорка едва держится на ногах, спохватился:

— Да ты садись на лавку.

Он вышел куда-то, но вскоре вернулся, неся четыре небольшие дощечки. Положил их на лавку возле Егорки, достал с полки склянку с притиранием и обработал место ожога. Потом наложил кусок чистого холста, а сверху принесённые дощечки, сложив их таким образом, что рука оказалась внутри, словно меч в ножнах. Егорка терпел боль из последних сил, едва не впадая в беспамятство. Данил плотно перевязал дощечки тонким прочным шнурком и сказал:

— Вот теперь хорошо. Молод ты, кости быстро срастутся. Сейчас главное — ничего тяжёлого не поднимать, даже здоровой рукой. А то вдруг споткнёшься, упадёшь. Кости ещё раз сместятся — калекой навечно останешься.

Егорка уже даже говорить не мог, только кивал вслед словам головой.

— Ну всё, — сказал Данил, — иди теперь домой.

— Нет….

— Что?

— Нет дома.

— Татары сожгли?

— Наверное. Я в Москве второй день. Идти некуда. Из Сергиевой обители с боярином Микулинским пришёл, он меня к твоему брату и определил.

— Вот как… — озадаченно сказал Данил.

— Не знаю, куда идти.

Данил задумался. Потом вздохнул:

— Ну, стало быть, деваться некуда. Пока кость срастётся — у меня жить будешь. А там — кто знает? Жизнь сейчас такая — неясно, чего ждать от завтра. Чай, не обеднею, прокормлю тебя.

Так и остался Егорка при лекаре. Вечером тот дал выпить какой-то горький отвар, говоря:

— Попей, боль-то и поутихнет. Без этого не заснёшь ведь.

Вскоре, действительно, Егорка почувствовал, как накатывает на него сонная усталость, а глаза против воли начинают смыкаться. Данил уложил его на широкой лавке, укрыв кожушком, хотя в этом не было необходимости: в помещении от хорошо протопленной печки стояла теплынь.

— Ничего, ничего — ночью у тебя жар может быть. Не помешает.

Но жара не было. Видно, лечебный отвар оказался очень хорош: не было у Егорки ни жара, ни озноба. Только рука болела по-прежнему. Он с трудом свернул свой видавший виды кафтан и положил его под голову. И сон пришёл мгновенно — словно бродил-бродил рядом, ожидая, когда же Егорка уляжется на скамью, что выделил ему Данил, а дождавшись, набросился и одолел сразу, без борьбы.

На следующий день, в обед, Данил принёс овсяной каши в горшке, а когда Егорка поел, сказал:

— Здесь без дела сидеть не принято, коли ты на государевой службе.

— Как это?

— Ну, я на государевой службе, а ты вроде как у меня на службе. Стало быть, тоже на государевой. Или не согласен?

— Согласен, согласен.

— Вот и хорошо. А посему вот тебе ступка с пестиком — натрёшь мне к вечеру вот этих зёрен.

Он достал из сундука, что стоял в углу светёлки, небольшую медную ступу с пестиком и холщовый мешок, плотно набитый сухими плодами репейника.

— Вот это всё натереть? — ошарашенно спросил Егорка.

— Да.

— Так зёрна из колючек ещё нашелушить надо!

— Ну так нашелуши.

— А как же я — одной-то рукой?

— Так ты постарайся.

Егорка только растерянно кивнул: а как тут откажешься? Данил ему руку лечит, жить к себе пустил. Получается, кругом Егорка перед ним в долгу.

После обеда Данил куда-то ушёл, а Егорка принялся за репейник. Понятно, что до вечера все семена не перетрёшь, но надо сделать хоть что-то, чтобы его усердие было видно. Он принялся одной рукой шелушить репейные плоды, тщательно отделяя семена от плевел и отгребая их в сторону. После того как набралась изрядная кучка, взял в левую руку пестик и придерживая ступку локтем больной правой руки, начал тщательно толочь зёрна. Когда те оказались перетёрты достаточно мелко, поискал, куда бы можно их высыпать. Никакой ёмкости не нашёл, однако на сундуке увидел холст, от которого Данил вчера отрывал кусок, что положил под дощечки на рану. Решил, что оставшегося вполне достаточно, чтобы высыпать на него перетёртое. Освободив таким образом ступку, принялся снова шелушить репейник…

Когда с заходом солнца Данил вернулся в светёлку, на холсте оказалась внушительная куча перетёртых репейных зёрен. Он сначала с недоумением рассматривал: что же это такое, потом, вспомнив о задании, которое дал своему больному, и улыбнулся.

— Сообразил, выходит, как лучше сделать?

— Ну да, — ответил Егорка.

— Ты всегда такой сообразительный?

— Не знаю.

— Если не знаешь, значит, всегда.

Егорка не понял, почему Данил так сказал, но спрашивать не стал. Хочет так считать — пусть считает. Лишь бы от себя не гнал.

Засиживаться они не стали. Уже стемнело, Данил запалил лучину, собрал натёртые Егоркой семена и высыпал их в берестяной туесок, который тут же спрятал в сундук. На сундук же и улёгся, подложив под голову подушку из плотного холста, набитую соломой.

Перед тем как гасить лучину, оглянулся на Егорку:

— Ты как там? Удобно?

— Удобно.

— Может, под голову что положить?

— И так хорошо.

Данил встал, взял свою подушку и кинул Егорке:

— Лови. Тебе сейчас поудобнее лежать надо, чтобы во сне руку не повредить.

— А ты как?

— Завтра новую принесу. Спи.

И задул лучину. Егорка сначала хотел спросить — чего он вчера-то ему подушку не дал, если надо, чтобы было удобнее? Потом