Охота на либерею - Михаил Юрьевич Федоров
— Не знаю, — ответил тот.
— Значит, не найдёшь.
Он почесал под бородой и, подумав, сказал:
— Хорошо. Устрою я тебя в царских палатах. Чай, не развалятся от одного лишнего отрока. Пойдём. Только вот ужина не будет.
Ночевал в ту ночь Егорка хоть и на голодный желудок, но в тепле. Ещё перед царскими палатами заприметил он чуть в стороне конюшню — туда и сбегал, притащил себе на лежанку охапку сена. Конюхи-то — раззявы, и не заметили ничего!..
…А после заутрени отвёл его боярин на Малый Оружейный двор, что стоял на берегу Яузы и сдал мастеру Никите по прозвищу Ухарь. Был мастер молод, ростом выше среднего, худощав и жилист. Не плечист, но руки его, обвитые толстыми венами и бугрившиеся мышцами, ясно говорили о его силе. Сидел он на чурбаке, закатав по локоть рукава рубахи и сложив руки на кожаный передник, а рядом в печи бушевало пламя.
— Прими отрока, Никита, — сказал боярин.
Кузнец внимательно взглянул на него, потом на Егорку. Неторопливо распрямившись, встал перед ними в полный рост.
— Можно и принять. Только что это за отрок такой, коль за него сам боярин Михаил Семёнович Микулинский хлопочет?
— Это не я хлопочу. Отец Алексий из Сергиевой обители просит принять его в Москве и к делу приставить.
— Во как! — удивился Никита. — Надо же. Отец Алексий зазря не попросит. Выходит, так нужно. Чистой жизни и помыслов человек. Что ж, пусть остаётся. Посмотрю, есть ли у него склонность к кузнецкому ремеслу.
— Я валяльное ремесло знаю, — встрял Егорка, — могу войлоки валять, могу шапки.
— Войлоки сейчас не нужны. Видел, с Москвой что стало?
— Видел.
— А как татары будущей весной придут — то и сожгут всё, что нынче не дожгли. Кремль вон — не смогли взять, так захватят с собой людей, знающих осадное дело — и возьмут, и земли разорят вчистую. И не станет тогда Святой Руси. А войлоками от них не отобьёшься, тут пищали да сабли нужны.
— Ты смотри за мальцом, — сказал боярин, — я отцу Алексию обещал, что его пристрою, а его обманывать — большой грех. Я и сам буду подходить, смотреть, что тут да как.
— Да ты, Михаил Семёнович, и без того подходишь. Пищали-то мои всегда нужны.
— Так ещё больше подходить стану, Никита. А тебе я его отдал, потому что мастер ты хороший да человек разумный. С помощником дело у тебя быстрее пойдёт.
Никита в сомнении почесал затылок.
— Учи его дельно, мастер, а мне пора.
— С Богом, Михаил Семёнович, — сказал кузнец.
Боярин, не произнеся больше ни слова, ушёл, а Никита, повернувшись к Егорке, сказал:
— Ну что, отрок, ты дело пытаешь или от дела лытаешь?
Егорка насупился:
— От работы никогда не бегал. Войлок какой угодно сам сваляю, без помощи. Хоть плотный, хоть мягкий, хоть толстый, хоть тонкий. Хотя тонкий да плотный труднее, конечно. Но всё равно сделаю, не раз делал уже. Хочешь, шапку тебе сваляю? Была бы шерсть да валяльная снасть.
— Забудь про войлок, Егор. Забудь, пока татар не отгоним. Сейчас для нас важнее железное ремесло. Ты пока смотри да запоминай, что и как я делать буду. А потом, после работы, и поговорим.
Он подошёл к горну и поднёс ладонь с растопыренными пальцами к топке. Пламя уже начало гаснуть.
— Прогорело, кажись, пора и за дело.
Никита клещами вытащил из печи железную крицу. Положив её на наковальню, принялся молотом обрабатывать металл. Прищурившись от летевших во все стороны искр, он бил и бил по крице, пока из ноздреватого комка не стала получаться однородная плотная масса.
Егорка, раскрыв рот, смотрел, как Никита расплющивает крицу на наковальне, превращая её в толстую и широкую железную полосу Даже подошёл поближе, чтобы лучше разглядеть волшебное действо. И надо же такому случиться: засмотревшись завороженно на кузнецкое священнодействие, он споткнулся и полетел носом вперёд, чуть не уткнувшись в наковальню.
Но это ещё полбеды! В тот же самый момент Никита, переворачивая крицу на наковальне, неловко перехватил её клещами, не удержал и она полетела туда же, куда только что кувыркнулся Егорка.
Тяжёлая раскалённая болванка угодила на правую руку, чуть повыше кисти. Могла бы и голову задеть, да Егорка в последний миг сумел увернуться, а вот руку не уберёг. Послышался мерзкий хруст. Егорка взвыл от боли и вскочил, словно ошпаренный. Да что там ошпаренный! Раскалённая докрасна железяка была горячее самого крутого кипятка.
Егорка стоял, на его глазах против воли наворачивались слёзы. Бывает и так: вроде и не хочешь плакать, а они текут и текут. Стыдно даже. Левой рукой он придерживал кисть правой, которая болталась свободно, как плеть. Он уже не кричал, а только тяжело дышал.
Никита быстрым движением закинул остывающую болванку в печь, а сам внимательно осмотрел Егоркину руку:
— Э, да у тебя, кажется, кость сломана. Да и ожог.
Он подошёл к стоящей в углу кадке с постным маслом, в котором закаливал булатные клинки и, зачерпнув немного, осторожно размазал по ожогу.
— Вот так. Главное — сразу, как обожжёшься, маслом смазать, потом лучше заживать будет. Кость я тебе срастить не смогу. Знаешь что? Давай-ка беги в кремль. Там у меня брат Данил лекарем у царя служит. Спросишь стрельцов на воротах, они покажут, куда идти.
Егорка кивнул и вышел из кузни. Никита уже на пороге накинул ему на плечи кафтан. А то мало ли: вдруг не вернётся сюда, а без кафтана зябко. Да и вернётся ли? Какой из него работник, со сломанной-то рукой?
Короткий в общем-то путь от устья Яузы до кремля показался Егорке длиннющим. Чуть ли не длиннее, чем тот, что они с сестрой проделали от их села до Сергиевой обители. Ожог огнём горит, боль от сломанной кости немного поутихла, и лишь с каждым шагом отдаётся не только в руке, но, кажется, и в голове, и даже во всём теле. Как будто накатывает горячая упругая волна боли. Шагнул — волна, ещё шагнул — ещё волна. Всю его спину покрыла испарина, а с кончика носа капал пот. Временами он останавливался, чтобы передохнуть. Оказывается, терпеть боль — это тоже работа, причём очень тяжёлая.
Егорка шёл по берегу Москвы-реки, думая только об одном: поскорее бы добраться до кремля. Вроде вот он рядом, но когда каждый шаг отдаёт болью во всём теле, а кажется, что идти ещё — ой-ой-ой сколько.
Но вот наконец и стены. Ещё чуть-чуть… Он подошёл к воротам при Тайницкой
