Атаман всея гулевой Руси - Полотнянко Николай Алексеевич

– Жалую я тебя, казак, своей силой, гуляй-веселись по всей Волге, от Низа до верха да не забывай и меня, старого, своими дарами…

Проснулся Стенька и почувствовал себя таким могучим, будто в живой воде искупался. Вскочил на ноги, распростер руки и так вскрикнул, что все люди в граде Царицыне это услышали, а те, кто знал своего атамана, возрадовались, что пришла пора веселиться-радоваться всем гулящим людям, началась воровская путина, и у каждого на всякий день будет сытная пища, а порой и море разливанное зелена вина.

Пыля красными сапогами по сухой глине, Стенька сбежал с бугра и уже из ворот увидел, что возле крыльца атаманской избы столпились лучшие казаки. Его ждали.

– Чую, вести недобрые дошли до Царицына? – сказал Разин, оглядывая своих ближних острым взглядом.

– Только что явился казак из дозорного разъезда, – ответил Фрол. – А какие вести, добрые или злые, ты сам рассуди.

– Где дозорщик?

– Да вот он, – Ус указал на молодого казака, который тотчас выступил вперед.

– Говори! – велел Разин.

– Идут, атаман, по ближней к нагорной стороне протоке шесть стругов с воинскими людьми, – сказал казак.

– И где они?

– К вечеру будут у Денежного острова.

– Добро, – сказал Разин. – А что за ратные люди, стрельцы или солдаты?

– Стрельцы московские, в красных кафтанах.

Стенька вздрогнул, ему послышалось, как чей-то голос явственно произнёс: «Как раз тебе, атаман, будет, чем отдарить Гориныча…» Он зажмурился и, как конь, потряс головой, прогоняя наваждение. Муть в очах исчезла, и сразу пришло решение, как поступить.

– Бейте сполох! – велел Разин и обратился к ближним людям: – Давайте, казаки, думу думать, как стрельцов повоевать.

– Годи, Степан Тимофеевич, – сказал черкас Очерет и указал рукой на крепостные ворота, через которые на взмыленном от долгой скачки коне промчался всадник и резко остановился перед крыльцом атаманской избы.

– Скликай громаду, атаман! – прохрипел запыленный с ног до головы казак. – Товарищ астраханского воеводы князь Львов с двумя с половиной тысячами стрельцов подошёл к Чёрному Яру и стоит там уже два дня.

– Не беда, что пришёл, – усмехнувшись, сказал Разин. – Князь – мой друзяк, прошлой осенью пировали с ним оба два, он нам лиха не сотворит.

– С верху идёт тысяча ратников, с низу – две с половиной, – осторожно заметил есаул Корень. – Как бы они нам не повредили. Особенно московские стрельцы.

– С этими крепко воевать надо, – согласился атаман. – Что до астраханских стрельцов, то князь Львов привёл прибавление к нашему войску. Астраханцы переметнутся к нам и своих начальных людей приведут на веревках.

Колокол на башне ударил тревожно и часто. Услышав набат, казаки и прибывшие к ним со всех сторон бунташные люди, расположившиеся станами подле Царицына, всполошились, похватали в руки оружие и устремились к крепости. Ещё не ведая, зачем их кличет атаман, они все были радостно возбуждены, догадываясь, что началась, наконец, гулевая путина.

Вскоре всё пространство против атаманской избы и вокруг неё было заполнено вооруженными людьми. В крепости все не поместились, многие стояли за воротами и ждали, когда до них донесётся повторяемое многими людьми слово атамана. И Разин знал, что жаждут услышать от него люди.

– …Бояре изводят семью царя, царевича Алексея Алексеевича они пытались извести ядом, но тот спасся и скрылся под нашу защиту! Как, казаки, не выдадим боярам царевича?

– Не выдадим! Не выдадим!

Ближние Стенькины люди были поражены, до сей поры они не слышали от атамана таких слов. Ус глянул на Корня и встретил недоумевающий взгляд есаула, для которого весть о царевиче, скрывающимся у казаков, была тоже новостью. Смешливый Васька Ус потупился, чтобы не хохотнуть. Черкаса Очерета интересовали не московские дела, а добыча, Фрол Разин внимал с обычной для него пустотой во взгляде, он верил брату всегда и во всём.

– …Наши люди опростали из монастырского заточения, куда его бросили бояре, патриарха Никона! – продолжал витийствовать Разин. – И скоро святейший патриарх явится в наше войско.

На этот раз люди восприняли неслыханное известие с меньшим шумом, многие из них уже давно жили вне церкви и вспоминали о Боге, когда их ужалит какая-нибудь беда.

– Бояре своими неправдами затуманили очи царю и наслали на нас стрельцов. Они сейчас вблизи Царицына! – повысил голос Стенька. – Потому разбирайтесь каждый по своим есаулам и сотникам, седлайте коней и готовьтесь попотчевать незваных гостей саблями и пулями. Я – буду с вами!

Толпа возвопила так оглушающее сильно, что своим криком погасила лампаду перед надвратной иконой Святителя Николая. Люди, толкая друг друга, кинулись по своим станам готовиться к боевому выходу. Площадь перед атаманской избой стремительно пустела.

– Как же так, Степан Тимофеевич, – сказал Корень. – Мы, твои ближние люди, про царевича Алексея и патриарха Никона до сего часа не ведали?

– Много чего вам не ведомо, – снисходительно молвил Разин. – Царевич уже здесь.

– Как уже здесь! – поразился Ус. – Меж нами, атаман, не было уговору, что-нибудь друг от друга утаивать!

– Я и не таю, – улыбнулся Разин. – А ну, други, садись на коней!

Есаулы молча ехали по берегу Волги следом за атаманом, гадая, чем надумал удивить их предводитель. Версты через две атаман повернул к берегу, и все встали у обрыва. Перед ними в саженях пятидесяти на воде стояли два небольших струга. Один был покрыт по верху синим бархатом, другой – красным. Людей на стругах не было, а по берегу в разных местах прохаживались несколько сторожей с пищалями на плечах, их есаулы узнали сразу: одностаничники Разина, которых он держал близ себя.

– Фролка! – велел Разин брату. – Сбегай на струг и ударь челом царевичу Алексею, чтобы он нам явился.

Фрол сошёл с коня, сбежал с берега и скрылся под красным бархатом на струге. Потом выпятился оттуда задом на карачках, а за ним появился невысокий рыжеволосый юноша в лазоревой чуге и повернулся к берегу. Завидев это, Разин одним махом спрыгнул с коня и упал на колени, преклонив голову к земле. Вслед за ним попадали с коней и его есаулы, даже Васька Ус не замешкался и преклонился ниц. Когда они подняли головы, царевича на струге уже не было видно.

– Царевича Алексея являть всему народу рано, – сказал Разин. – Людям достаточно знать, что он есть.

– Но ведь когда-то он должен выйти из своей захоронки, – задумчиво молвил Корень.

– Царевич явится на Москве, – важно сказал атаман. – Явится всему народу царем Алексеем Вторым…

– А где патриарх Никон? – спросил Васька Ус.

– Будет тебе и Никон! – вскричал Разин и ударил каблуками сапогов под ребра своего коня. – Гойда! Пора идти на московских стрельцов!

Федот с силой, невесть откуда взявшейся в столь тщедушном мужике, увлекал за собой Максима всё дальше в кусты, что тот едва успевал переставлять ноги. Ветки хлестали его по лицу, сучки цеплялись и рвали одежду, наконец, они выбежали на ту самую поляну, где стрельцы поймали гулящих людей. Федот остановился, и, отпустив рукав Максима, забежал за куст и вышел оттуда с небольшим кошелём.

– Учись, парень, пока меня ноги носят! – сказал он и потряс находкой, в которой забрякали деньги. – Едва стрельцы приладились в нас стрелять, как я успел выкинуть кошель и упасть на землю.

– Я сразу понял, как впервые тебя увидел, что ты борзой, – пробормотал Максим, утирая ладонью пот. – Попутал ты меня, Федот, по рукам и ногам. Что теперь будет?

– Жить будешь, разве мало? – весело ответил бродяга. – Сейчас схоронимся до сумерек, а потом пойдём по холодку, чтобы не упреть.

– Куда пойдём? – возмутился Максим. – Тебе добро, ты вечно в бегах, а меня Твёрдышев ждёт, люди государевы с первым же встречным стругом донесут в Синбирск, что я упустил вора. Как раз меня и возьмут на пытку.

– А что ты в Синбирск пойдёшь? – удивился Федот. – Твёрдышев таких, как ты, за рубль сотню найдёт.