Гюстав Эмар - Береговое братство
— И чему всего легче исполниться, — с улыбкой ответил молодой человек, — однако искренне благодарю вас.
— Не скажите: иной раз ляжешь в убеждении, что сейчас заснешь — и что же? От бессонницы проворочаешься с боку на бок всю ночь напролет. Для большей верности я бы советовал вам отведать питье, приготовленное на ночном столике, — это чудное средство против бессонницы.
— Не забуду вашего совета; доброй ночи и еще раз благодарю.
Хозяин и гость пожали друг другу руки, и дон Хесус вышел, предшествуемый мажордомом.
— Черт бы его побрал! — вскричал Мигель, запирая дверь на замок и на задвижку. — Я думал, он останется тут до утра. Наконец-то мы от него избавились!
— Признаться, я рад, что он убрался, — ответил дон Фернандо, — он уже начал сильно действовать мне на нервы! Сам не знаю отчего, но мне все время кажется, что любезность его притворная и он скрывает какой-то тайный замысел, которого я не угадываю.
— Говоря по правде, у этого человека физиономия настоящего мошенника.
— Не правда ли?
— Он как две капли воды похож на изображение Иуды Искариота, которое я где-то видел в детстве. Но что за беда! Мы примем меры предосторожности.
— Осторожность никогда не помешает, — заметил дон Фернандо, положив обнаженную шпагу у своего изголовья и пистолеты под подушку.
— Теперь, ваше сиятельство, мы осмотрим комнату.
— Хорошо.
Они взяли в руки по свече и осмотрели всю комнату, приподнимая ковры и простукивая стены. Ничего подозрительного они не нашли.
— Я думаю, мы можем спать спокойно — сказал молодой человек.
— И я думаю так же… Кстати, ваше сиятельство, знаете ли, наем этого дома — замечательная идея, которую вы осуществили преискусно!
— Да, хитрая лисица этот старик, но коса нашла на камень! Мы не могли найти более удобного убежища.
— Сущая находка… Но неужели мы дадим повесить этим собакам-испанцам наших бедных товарищей?
— Ей-Богу, не дадим, если только можно помешать этому! Ведь они и попались из-за нас, думая оказать нам помощь.
— Правда, но через два дня мы будем в Панаме. И хитры же будут испанцы, если мы не высвободим из их когтей наших братьев!
— Что ты думаешь о капитане, дружище Мигель?
— Премилый господин, — ответил буканьер с усмешкой, — но если, как надеюсь, я когда-нибудь ступлю ногой на его корвет, уж покажу же я ему, на что способны грабители, которых он так презирает!
— Это удовольствие я доставлю тебе очень скоро.
— В самом деле, ваше сиятельство? — вскричал Мигель весело.
— Даю тебе слово… но тс-с! Не говори так громко, а то еще, пожалуй, кто услышит.
— Ну вот еще! Все спят.
— И мы отлично сделаем, если последуем этому примеру. Спокойной ночи, Мигель.
— Спокойной ночи, граф.
— Постой, возьми этот напиток и выпей его, если хочешь.
— А вы разве не желаете?
— Нет, я не чувствую жажды.
— А у меня так постоянная жажда. Доброй ночи, ваше сиятельство, я оставлю дверь в туалетную открытой.
— Разумеется, нельзя знать, что может случиться.
Молодой человек лег. Мигель потушил свечи и вышел из комнаты.
Комната теперь освещалась лишь мерцающим светом ночника.
Еще некоторое время Мигель ворочался в кровати, после чего в туалетной воцарилась тишина. Спустя пятнадцать минут дон Фернандо услышал, что товарищ его храпит, словно труба органа, — буканьер спал мертвым сном.
ГЛАВА V. Какую странную ночь провел дон Фернандо на асиенде дель-Райо
Дон Фернандо не спал; напротив, никогда он небывал менее расположен ко сну, чем в настоящее время. Он лежал, закрыв глаза, чтобы, не видя внешних предметов, лучше сосредоточиться. В этом положении он бредил наяву самыми очаровательными сновидениями и убаюкивал себя соблазнительнейшими фантазиями.
В воображении его медленно воссоздавались различные происшествия во время ужина — до того ничтожные, что никто, кроме него, не обратил на них внимания; это взаимное понимание, установившееся между ним и девушкой, немой разговор двух сердец, которые за несколько часов до того обоюдно не знали даже, что существуют, а тут вдруг одним взглядом или улыбкой стали друг друга понимать, эта глубокая любовь, горячая, как электрическая искра, попавшая из глаз в сердце, чтобы воспламенить его тем огнем, что таится в самом сокровенном его уголке, этот союз, так чистосердечно и откровенно заключенный на глазах у всех, — все это, соединяясь в возбужденном мозгу молодого человека, совершенно путало его мысли и рисовало ему, как через призму, картины счастья и невыразимых наслаждений.
Как же все случилось? Он этого не знал, да и не пытался понять. Он довольствовался убеждением, что нельзя быть более уверенным в любви женщины, чем он был уверен относительно доньи Флоры, но если бы он доверил кому-нибудь свою тайну и был спрошен, на чем основывалась эта уверенность, то не только не объяснил бы ее, но и не сумел бы сказать, откуда она взялась.
Он чувствовал, что с любовью растет и обилие его мыслей: цель, которую он себе поставил, показалась ему достойной презрения в сравнении с той, которую открывала ему вспыхнувшая страсть, и перед ним понемногу раскрывалось лучезарное будущее.
Но ночные часы шли, и усталость брала свое, молодой человек чувствовал, что его веки начинают тяжелеть, мысли становятся менее ясными и исчезают, прежде чем он успевал бы логически их связать. Он перешел в такое состояние, которое нельзя назвать бдением, хотя это еще не сон; он уже готов был окончательно уснуть.
Но вдруг среди оцепенения, в котором находился, он внезапно вздрогнул, привстал, открыл глаза и осмотрелся.
Комната была погружена в почти совершенный мрак, ночник потух, а луч месяца, скользивший через стекло, отражался на паркете белой полосой голубоватого оттенка.
Молодому человеку послышался звук, точно где-то сильно щелкнула пружина.
Напрасно он старался проникнуть взглядом в темноту — ничего не было видно; насторожив слух, он слышал одно только храпение своего товарища.
— Я ошибся, — пробормотал он, — однако мне так явственно послышалось…
Он протянул руку к изголовью, взял пистолет и, схватив в другую руку шпагу, мгновенно прыгнул на середину комнаты.
Но в ту же секунду, хотя ничего не видел и не слышал, он был мгновенно схвачен за руки и за ноги и после отчаянного сопротивления повален на пол, обезоружен и лишен возможности пошевелиться.
— Измена! — закричал он хриплым голосом. — На помощь, Мигель! Измена, брат!
— К чему звать того, кто не может ответить? — произнес ему на ухо тихий мелодичный голос. — Ваш товарищ не проснется.
— А это мы еще посмотрим! — отвечал он, начав кричать с новой яростью.
— Вам не хотят зла, — возразил голос, невольно заставивший его дрожать, так как он казался ему знакомым, — вы в нашей власти, и ничего не было бы легче, как перерезать вам горло, если бы мы имели это намерение.
— Это правда, — пробормотал он, уступая этим доводам, — будь проклят дьявол, который меня сюда занес!
Звонкий смех был ему ответом.
— Смейтесь, смейтесь, — сказал он угрюмо, — сила на вашей стороне.
— Признали, наконец!
— Я думаю, черт возьми: ваши пальцы и ногти впиваются мне в тело!
— Гастон, — тихо продолжал голос, — дайте слово дворянина, что не будете стараться узнать, кто мы, и бросите бесполезное сопротивление, тогда вас тотчас же освободят.
— Зачем называете вы меня тем именем, которое я и сам позабыл? — возразил он с гневом.
— Потому что это ваше имя. Так согласны вы на условие, которое от вас требуют?
— Поневоле придется согласиться.
— Дайте слово.
— Клянусь честью дворянина.
— Вставайте, — произнес тихий голос.
Дон Фернандо не заставил повторять приглашения и в один миг уже был на ногах.
Ощупью подошел он к кровати, взял платье, лежавшее на стуле, и оделся.
В комнате по-прежнему царила полная тишина.
— Теперь, когда вы оделись, — продолжал тот же голос, — ложитесь на кровать и не делайте ни малейшего движения — речь идет о вашей жизни.
— Да кто вы?
— Что вам до этого? Повинуйтесь!
— Не раньше чем узнаю, кто вы, черт побери!
— Друзья.
— Гм! Друзья с очень странным обращением.
— Не судите опрометчиво о том, чего не можете знать.
— Ну хорошо! — вскричал он. — Я не прочь в конце концов узнать, что мне думать обо всем этом.
— Вы храбры, это похвально.
— Большое диво, нечего сказать, при моей-то профессии! — пробормотал он сквозь зубы и лег на постель.
В ту же секунду он почувствовал легкое сотрясение, ему показалось, что кровать уходит в паркет.
«Вот тебе и на! — подумал он. — Достойный дон Хесус Ордоньес и так далее едва ли знает более половины своего дома и занимает-то его не один!»
