Нид Олов - Королева Жанна. Книги 4-5
И тут он не выдержал и, вместо того чтобы сделать сигнальный выстрел, издал нечленораздельный звериный вопль, и лес ответил ему таким же, долго сдерживаемым, ревом. Аркебузный залп ахнул над дорогой.
Люди Баркелона посыпались с откоса, как обвал. На дороге падали скошенные пулями королевские солдаты, началась суматоха. Баркелон обернулся к своему вестовому, чтобы взять повод, и ошеломленно смотрел, как тот медленно оседает на землю; он не заметил стрелы, торчащей между лопаток вестового.
Вторая стрела попала в шею лошади. Животное взбрыкнуло, ударив Баркелона грудью, и полетело вслед за ним с обрыва.
Собачьего лая никто из лигеров не расслышал.
Жанна со своей свитой помещалась на бывшем мрежольском выгоне, откуда хорошо было видно, как развертывается сражение. Она стояла под тем самым дубом. С его ветвей свисали кое-где обрывки ремней и веревок, но она не обратила на них внимания — она ведь не знала, что это за дуб.
Солнце совершило свой круг и светило теперь в глаза королевской армии. Бой шел уже свыше двенадцати часов. Жанна кусала губы. Мрежольский лагерь отвечал на атаки губительным огнем, и груды трупов перед его валами все росли. Юный Адольф Викремасинг только что вернулся с редута Принцепса от маршала и донес, что колонна Альтисоры, не успев развернуться для боя, смята неожиданным нападением лигеров из мрежольского леса. Дело принимало дурной оборот. Жанна внезапно почувствовала какую-то больную усталость. Война, казавшаяся ей прекрасной игрой, предстала вдруг чем-то тяжелым и твердым, с острыми углами, сдавливающими ее со всех сторон. Ей захотелось уехать, все равно куда, лишь бы подальше; но она оставалась на месте, и удерживало ее отнюдь не чувство долга или другие высокие соображения — удерживала ее мысль о том, что надо карабкаться в седло. Это было выше ее сил. Проще всего было бы лечь, где стояла, прямо на плотно убитую землю под дубом, но Жанна подавляла в себе и это желание. Внезапно обнаружилось, что пахнет вокруг дуба чем-то мерзким, не то падалью, не то человеческими испражнениями. «Это война пахнет, — подумала Жанна, закрывая глаза, — Боже мой, до чего же мне плохо!» Она слышала голос герцога Лива на фоне стрельбы; тот непринужденно нес какую-то светскую французскую чепуху и, судя по интонациям (слов она не разбирала), чувствовал себя превосходно. Жанну волной захлестнула неприязнь к блистательному герцогу. «Чего ему, в самом деле, понадобилось у меня? Войны ему, видите ли, не хватает! Это моя война, а он приехал развлечься, посмотреть на то, чего не может увидеть у себя! Ну и ехал бы во Францию, там тоже война, не все ли равно, где на нее смотреть! Она всюду одинакова… Да, для него, но не для меня. Я хочу домой, хочу к Эльвире… Но я не могу, я должна стоять тут, под этим проклятым дубом, и нюхать эту мерзость… Когда же это кончится?..»
Это кончилось около семи часов вечера, когда к ней прискакал самолично милейший принц Гроненальдо с известием, что он привел свой полк по северной дороге и сейчас ударит на Мрежоль с фланга, и почти одновременно с ними появился со стороны редута Принцепса сияющий граф Альтисора.
— Ваше Величество, Респиги разбит! Нам пытались помешать на подходе, но попытка лигеров не удалась! — возбужденно кричал он, выталкивая перед собой какого-то бородатого оборванца с белой повязкой на шляпе. — Вот мой спаситель, Ваше Величество! Капитан крестьянской армии! Они лихо почесали голубых…
— Крестьянской армии?!
Жанна широко раскрытыми глазами смотрела на коленопреклоненного бородача. Шляпы он не снял, но никто не заметил этого впопыхах. Свитские кавалеры наконец все же сообразили и потянулись сорвать шляпу с головы Авеля, но Жанна остановила их.
— Оставьте. Он имеет на это право, — произнесла она королевским тоном и поднесла Авелю руку для поцелуя. — Благодарю вас, мой друг. Где ваши люди?
— Они в бою, Ваше Величество, — хрипло ответил Авель, глядя ей в глаза снизу вверх.
— Я беру вас всех в телогреи, — сказала Жанна. — Поезжайте к своим. Вы на лошади?.. Дать ему лошадь! Идите, мой друг.
Авель еще раз поцеловал ей руку и скрылся. И тогда Жанна резко отвернулась от всех, сунулась лицом в жесткую кору дуба, и плечи ее сотряслись от рыданий. Анхела подскочила к ней. Жанна приняла из ее рук чистый платок и плакала, не скрывая своих слез. Этот взрыв волнения разбил твердые углы войны, которые упирались ей в грудь и в спину. Война снова стала возвышенно-прекрасна, как и надлежало ей быть.
Но прекрасна по-другому. В этой красоте и радости обнаружилась глубина, и в глубине этой находились горе, смерть и позор. Война, как и всякая вещь, была не плоская, она имела объем. Жанна была наверху, но кто-то при этом непременно должен был быть внизу. И вдруг ей с каким-то даже сочувствием подумалось о герцоге Фраме: ведь внизу находился именно он.
Когда Фрам приехал в Мрежоль, в ставку Кейлембара, суровый принц был уже там. Фрам нашел его перед горящим камином, в котором тот собственноручно жег планы, карты и письма.
Кейлембар приветствовал Принцепса кривой усмешкой.
— Обычное занятие заговорщиков, когда их авантюра терпит поражение… Но я предпочитаю сделать это спокойно и без спешки. Иначе обязательно не уничтожишь какую-нибудь самую важную бумажку, а это уж непростительно. Слава Богу, мы не новички…
Фрам отстегнул плащ и шпагу, бросил их на пол и уселся в кресло.
— Только что видел королеву, — сообщил он. — На мрежольской дороге, против садов… Девочка очень была разгневана, грозила мне шпагой, что-то кричала оскорбительное…
Кейлембар молча жег бумаги.
— С ней были ее амазонки, Эльвира де Коссе и эта испанка, — продолжал Фрам, как бы беседуя с самим собой. — Они погнались за мною, но какой-то негодяй из сада подстрелил одну из них… не знаю уж которую… Королева немедленно забыла обо мне. Сейчас бедняжка, наверное, горюет и убивается… Благодарение Богу, что это было сделано не моей рукой…
— Вы не голодны, Фрам? — деловито спросил Кейлембар. — В столовой накрыто.
— Да, — сказал Принцепс, — подкрепиться необходимо.
— Сейчас я закончу, и мы пообедаем вместе. Мы вполне успеем сделать это не торопясь. Наша армия оказалась лучше, чем я ожидал… Перед центральным редутом они дрались, как спартанцы, сат-тана! Если Баркелон еще сломает хребет Альтисоре, мы можем считать, что проиграли драку с большим почетом!
— Да, — снова мертвенно отозвался Принцепс. — В Дилион вы уже послали?
— Послал, — ответил Кейлембар. — Там ведь тоже надо спалить кое-что в башне Дилионского замка… Монсеньер епископ, я полагаю, в данный момент уже удирает, подобравши ряску…
— Удастся нам спасти что-нибудь из армии? — спросил Фрам.
— Крохи какие-нибудь, не больше. Но ведь могло и хуже выйти, басамазенята! Преторианцев мы во всяком случае выведем… Затем — на юг, в Правон и Олсан… или еще дальше… увидим там…
Фрам закусил большой палец.
— Об армии я, впрочем, не сожалею, — сказал он сквозь зубы. — Она того и стоила, чтобы дать ее разбить.
Кейлембар ничего на это не ответил; может быть, потому, что он был занят пересмотром оставшихся бумаг.
— Ну, кажется, все… — пробормотал он. — Это можно и не жечь… надо же и королеве оставить что-нибудь… почитать… Все концы спрятаны, пусть теперь ищут, кому охота…
Фрам взял верхний из оставленных листков. Это был список с манифеста Лиги Голубого сердца. «Истинно говорим вам, что спознается она с выворотом рук, с огнями, клещами, колесами и всеми пытками…» Болезненно оскалившись, он смял лист и швырнул в камин. Кейлембар молча следил за ним.
— Кого вы послали в Дилион?
— Д'Эксме, сир. Золотой человек.
— Да. Мне жаль будет его потерять… Пойдемте обедать, Кейлембар. Перед дальней дорогой… Ночевать в Дилионе сегодня будем не мы.
В половине восьмого мрежольские укрепления перестали отвечать на огонь. Фанфарные сигналы объявили решительную фронтальную атаку. Жанна подбежала к своей лошади и легко вскочила в седло. (От былой свинцовой усталости не осталось и следа.) Эльвиры не было, удерживать ее было некому. Анхела самоотверженно выдвинулась на полкорпуса вперед и жестом велела Адольфу Викремасингу прикрыть королеву с другой стороны.
Так, шагом, под надрывающий душу стук барабанов, они двинулись в последнюю атаку на укрепление, где еще торчал черно-багровый флаг Лиги. Жанна, стиснув зубы, со шпагой у бедра, смотрела на ненавистный флаг. С вала захлопали выстрелы — слабо и негусто; но нервы у всех были на пределе, барабаны сбились с ритма, солдаты стали нажимать, побежали. Крики «ура» покрыли всю окрестность. Жанна тоже закричала что-то нечленораздельное, вздернула шпагу, послала свою лошадь вперед. Через минуту флаг цвета запекшейся крови был сорван и исчез под копытами коней.
