Геннадий Семенихин - Новочеркасск: Роман — дилогия

— Ой, Андрейка, давай только не спешить. Не ровен час, они нас на тракте еще дожидаются.

Лишь ночью глубокой продолжили они путь. Шли по тракту мимо сонных деревень, пугаясь даже собачьего лая. Опасность удваивала силы. Уже занялся яркими красками новый день и откричали последние петухи, когда вошли они в большое село, разрезанное пополам длинной улицей, с площадью, широкой и чистой, перед двуглавой церквушкой с зелеными куполами. Село как село, лишь не совсем обычными были деревянные домики под камышовыми, черепичными и железными крышами. У колодца-журавля, срубленного посередине улицы, стоял человек в расстегнутой белой неподпоясанной рубахе и синих шароварах. Низко на лоб была нахлобучена барашковая шапка, из-под которой свисал светло-рыжий чуб. У ног стояло новенькое жестяное ведерко. Расстегнутая рубашка открывала сильную грудь с впечатанным в нее белым крестиком.

— Дяденька, что это за село? — спросил нерешительно Якушев.

Человек равнодушно почесал волосатую грудь и презрительно сказал:

— Это не село, родимые. Это станица.

— А почему не село? — нелепо проговорила растерявшаяся Любаша.

— А потому, — продолжал человек, пристально разглядывая незнакомую девушку и все добрее и добрее улыбаясь, — что села и деревни остались на кацапщине, а вы зараз на земле Войска Донского находитесь, и у нас большие поселения завсегда станицами именуются. Вот так-то, родимые. А вы откуда бредете?

Было в этом еще молодом казаке что-то нагловато-веселое и до того доброе вместе с тем, что Андрейка всем своим существом почувствовал: правду надо говорить. Всю как есть, кроме той ночи, при воспоминании о которой у него стыло тело и обрывались мысли.

— Беглые мы, господин казак.

— Ишь ты, величаешь как, — ухмыльнулся детина со светло-рыжим чубом. — Да будет тебе известно, что я никакой тебе не господин, а казак Войска Донского Митрий Бакалдин. Понимать надо, любезный. От барина, что ли, бежали?

— От барина, — вступила в разговор Любаша, опасаясь, что Якушев начнет вывираться и они сразу потеряют у неожиданного знакомого доверие. — Уж такой он у нас лютый! Посмотрите, как по его приказанию Андрейке спину исполосовали.

Желая, чтобы у казака не возникли сомнения, Якушев задрал рубаху. Бакалдин без особого интереса скользнул глазами по темным следам от давно заживших рубцов, в короткие пшеничные усы буркнул «да-а», потом оживился и грубовато спросил:

— А чего ж ты его саблей не зарубил?

— Так у меня и сабли нету, — растерялся Андрейка, — какая сабля, я же как есть крепостной.

— Да-а, — вторично бормотнул Бакалдин и вдруг повеселел. — Голодные небось, как собаки, а?

— Есть немного, — подтвердил Андрейка, тогда как Любаша стыдливо отвела глаза.

— Послушай, хлопец! — воскликнул казак. — Да ведь ты такой богатырь, что голой рукой подкову сломать мождешь. Пособи-ка чуток. У меня жинка по характеру добрая, она только для виду кричит. А тут промашка вышла. Загулял вчерась до петухов, вот она, будто атаман какой станичный, условие и поставила. Залей бочку водой, тогда и прощение от меня получишь. А мне воду ох как таскать с похмелья трудно. Слушай, парень, христом богом прошу — пособи, а потом у нас в курене и поснедаем.

— Где бочка-то? — спросил Андрей.

Казак указал на ворота ближайшего дома и открытую калитку, через которую просматривалось подворье и распряженная телега с поставленной на нее новенькой, ведер на сто бочкой, крепко сбитой обручами.

— Полную наливать будем, что ль? — дрогнувшим голосом спросил Андрейка, но казак усмешливо покачал головой.

— Сдурел? Ты что, мою Нюшку не знаешь? Зачем полную? Ей не ведра, а мое уважение надобно. Ведер по двадцать каждый снесет, и баста.

— Я вам тоже буду помогать, — встрепенулась было Любаша, но казак ее решительно осадил:

— Сиди, длинная коса — девичья краса. Отдыхай с дороги.

Он ловко подцепил ведро и бросил его вниз. Ведерко долго неслось в жуткую темь колодца, пока наконец не шлепнулось глухо о воду.

— Давай вытащу, — предложил Андрейка.

— Не возражаю, — согласился Митрий Бакалдин, — мне зараз знаешь как покурить захотелось. Аж руки чешутся. Ты пока поноси, а я табачком побалуюсь. Сам-то не куришь?

— Нет.

— Вот и правильно делаешь.

Андрейка раз двенадцать успел пройтись с полными ведрами от колодца к бочкам, прежде чем Бакалдин явился на подмогу.

— Зараз каких-нибудь восемнадцать ходок осталось, — заметил он рассудительно. — По девять на брата. Мы это быстро. — И, поплевав на руки, он потянулся к ведрам.

За неполный час они выполнили работу, и казак веско изрек:

— Вот теперь все справно. Посидите чуток туточки, а я до бабы своей, вроде бы как парламентер перед штурмом неприятельской крепости, схожу.

Но штурмовать крепость ему, видимо, не пришлось. Высокая, осанистая казачка в пестром платье с широкими раструбами коротких рукавов выбежала со двора и, бегло оглядев незваных гостей черными косящими глазами, подбоченясь, воскликнула:

— Странники мои бедные! Да чего ж это вы стоите туточки как неприкаянные? Да идите в горницу, накормлю я вас чем бог послал, ничего не жалеючи. Ведь сами мы с Митрием бежали лет пятнадцать назад вот так же из-под Воронежа. Как же не помочь вам, мои хорошие.

Она не только щедро их накормила и снабдила узелком с продуктами на оставшуюся часть пути, но и дала адрес проживавшего близ становища Хутун брата Сергея, а когда Любаша застенчиво высказала предположение, что тот может усомниться, от нее ли они, казак Митрий хлопнул ладонью по столу.

— Слышь, Нюша, жена моя верная и разлюбимая. А ведь деваха-то истину гутарит. Серега мужик отличный, ан может и засумлеваться. А если убедится, что с нашего согласия они пришли, станет им лучшим советчиком и помощником. Словом, погодьте.

Он выбежал в соседнюю комнату и быстро возвратился оттуда с табакеркой, отделанной дорогими каменьями.

— Эка переливаются! — восхищенно воскликнул Андрейка. — Ни дать ни взять, такая не меньше сотенной стоит.

— Может, и более, — польщенно откликнулся Бакалдин. — В бою с басурманами взял. А что с бою взято, то свято. Так ты возьми эту табакерку и у Сереги, когда свидишься, оставь. Мы так часто делаем. Если табакерку с кем передаю, значит, тому человеку должен он беспрекословно верить.

— Позволь! — закричал ошарашенный Андрейка. — Это ты мне, незнакомому совершенно парню, так доверяешь? А если я ее вдруг тово?..

— Что «тово»? — передразнил Бакалдин.

— Сопру, одним словом.

— Эх ты, — вздохнул хозяин куреня укоризненно. — А еще в казаки собираешься. Да ты знаешь, что у нас, у казаков, по станицам воровство давным-давно извели. Мы хат не запираем, когда на поле работать уходим. Даже распоследнему горькому пьянице кошель пустой домой принесут, ежели он его утеряет. Все за одного, один за всех. Вот, стало быть, как! — И тыльной стороной ладони Бакалдин провел по своим негустым усам.

— Извини, что я невпопад, — пробормотал Андрейка под неодобрительным взглядом Любаши.

— Вы, ребя, вот что… вам пора, — озабоченно поглядев в окно, сказал Митрий. — Тут иногда посты выставляют, чтобы людей ненашенских останавливать да паспорта требовать. А какие у вас паспорта! Зараз вам лучше будет в путь-дорогу собираться. Значит, запомни, парень: как в тот Хутун войдешь, пятый дом слева, Сергей Чумаков. Вот и весь вам мой сказ.

— Запомню, — весело отозвался Андрейка. — Только не знаю, как тебя за это отблагодарить, дорогой Митрий.

— Не торопись, — надевая на белявую голову шапку, вздохнул казак. — Жизнь, она сложная штука. Может, при каких других обстоятельствах свидимся, тогда и отблагодаришь.

Он проводил их до калитки, и там они расстались. Солнце только-только начинало карабкаться в небо. Скот уже прогнали, но станица была еще сонной, и они прошли ее под лай редких, самых бдительных псов. Шагали молча и мрачно, и Андрейка понимал, отчего это происходит. Любаша, угадывая его горькие мысли, сочувственно сказала:

— Зачем терзаешься? Неужто он теперь всю жизнь будет между нами стоять?

— Да я что! Я ведь ничего, — бестолково забормотал парень.

Солнце уже припекало. Бескрайняя чистая степь тянулась во все стороны, рождая представление о просторе и свободе людей, ее населяющих. Серый кобчик лениво завис над дорогой, с удивлением раздумывая над тем, куда в такую рань, когда еще не пробудился нагулявшийся за вчерашний субботний вечер казачий люд, торопятся эти двое. Полоски зеленых посевов возникали то слева, то справа. С маленького болотца заполошно встрепенулась стая уток. Андрей вдогонку ей по-мальчишески озорно свистнул. Любаша укоризненно взглянула на него.

— Зачем шутишь? Не пугай.

— Ладно, не буду, — тотчас же согласился парень с просветлевшим лицом. — Ты только глянь, простор какой перед нами. Задохнешься тут от приволья. Эх, дали бы полоску земли да топор с пилой, чтобы хатку соорудить. Вот бы зажили.