Княгиня Ольга - Елизавета Алексеевна Дворецкая
Перед воротами еще виднелись горелые пятна от разлитого дегтя. Тут же валялось обугленное бревно, которым былемиричи, научившись у самого же Кощея, пытались выбить створки.
– Позови, – велел Торлейв Красену.
Тот стал кричать, призывая дозорных показаться. Первые двое отроков, появившихся на валу, судя по недоумевающим лицам, были из мери и не понимали по-славянски. Мергуш, мерянин, понимавший по-русски, был убит на реке, а прочие отроки, набранные на озере Келе, где русов не было, их языка не знали. Позвали кого-то из славян, объяснили, что вызывают Кощея на переговоры.
Наверное, всем стоявшим под воротами мгновения ожидания показались долгими, ни одно сердце не осталось спокойным. Даже Торлейв и Бер, знавшие, что здесь засел никакой не Кощей, а всего лишь Игмор, Игмоша, Желькин сын, и то с внутренним трепетом ожидали его появления. «Игмор и правда стал немножко Кощеем после всего, что натворил», – как-то сказал Бер, и сейчас Торлейв, видя Кощеево гнездо, где их враг обосновался, согласился с братом. Может, даже не немножко… Тот, кто по сути сделал князя русского братоубийцей, родился не в добрый час. Игмор, считавший и себя сыном Ингвара, то есть кровным братом Святослава, когда-то спасший его, а потом погубивший, родился быть тенью Святослава, как Локи – тень Одина. И здесь, в этом зловещем навьем городе, он, пожалуй, обрел свое настоящее место. Уже зная, что смерть Игмора потянет за собой смерть Святослава, Торлейв все же не удержался и пожелал: пусть бы Игмор здесь и остался.
Все знали, чего следует ожидать. Но когда Кощей появился – на валу, словно на спине каменного ящера, огромный, черный, косматый, в жуткой личине, выше человеческого роста – не вздрогнул только привыкший к этому зрелищу Красен. И Добрована, и Бера, и Торлейва пробрало холодом при виде этой огромной фигуры, хромающей, опирающейся на копье. Торлейв не сразу собрался с духом, чтобы обратиться к нему. В этом Кощее невозможно было узнать хорошо ему знакомого Игмора сына Гримкеля, и он помедлил, напоминая себе, что Игмор должен быть внутри этой громады.
– Долго же ты заставлял нас за тобой гоняться… Кощей! – крикнул Торлейв. – Узнаешь меня? Видишь ли ты что-нибудь из-под этой страшной рожи – черной, как твое сердце, Игмор сын Гримкеля? Это я, Торлейв сын Хельги. Здесь со мной мой брат, Бер сын Тородда. Целых полгода мы искали тебя – ты знаешь почему. Не прячься, я знаю, что это ты. Покажи нам твое лицо.
Кощей не отвечал. Не двигаясь, он уставил нарисованные на личине круглые глаза на братьев, а рассматривал их, вероятно, через щель, расположенную в пасти личины, среди зубов. Он молчал, как молчит мертвец среди живых, но Торлейв надеялся, что Игмор просто не находит слов. Он ведь, скорее всего, не знал, кто разбил его людей на Оке.
– Отзовись, Игмор! – продолжал Торлейв. – Весняков пугай этой жуткой рожей, но меня тебе не напугать. Я знаю, кто ты на самом деле. Ты убийца и жалкий беглец. Полгода ты бежишь, как всякий вне закона, петляешь, как заяц, забиваешься под коряги, как змея. Отсюда тебе не уйти. Попробуй найти в своей голове немного ума. Вот твой побратим, Красен, узнаёшь его?
Кощей молча двинул личиной, обозначая кивок.
– У тебя в городе – девушка, племянница вот этого человека. – Торлейв показал на Доброван. – Она жива?
Кощей снова помедлил, соображая, что за девушка, потом опять кивнул.
– Отпусти ее, и получишь назад Красена.
– Не соглашайся, брат! – вдруг крикнул Красен. – Мы вдвоем не отобьемся, а пока девка у тебя, они тебя не тронут!
Разъяренный Торлейв мигнул Агнеру: тот живо сбил Красена с ног, опрокинул и вжал лицом в снег, а сам уселся сверху.
– Мы оставили ему жизнь, чтобы обменять на твою заложницу! – крикнул Бер. – Если ты откажешься от обмена, он станет нам не нужен. Он тоже был среди убийц Улеба, и мне не терпится отправить его вслед за остальными пятью!
– Нет, – не сразу ответил Кощей.
От звука его голоса – низкого, хриплого, глухо звучащего из-под личины, совсем потустороннего, – все слышавшие его снова вздрогнули.
– Я вам ее не отдам. Эта дева – добыча Перуна. Я взял для него эту землю и эту деву. Он придет сюда и получит то и другое.
– Ётунов ты свет, Игмор! – в ярости закричал Торлейв, видя, что его призыв не сработал и упрямство Игмора сильнее рассудка. – Ты не сможешь просидеть на этой скале до прихода Святослава! До тех пор еще полгода! И то если он хоть когда-нибудь здесь покажется. Мы обложим тебя, ты и твои щенки не смогут носа высунуть! Будешь есть свою ётунову рать?
– Если так… то первой я съем вашу девку, – ответил Кощей, и вот теперь Торлейв явственно узнал голос Игмора. – Она хоть и тоща, но на сколько-нибудь хватит.
Он ведь прав, мельком подумал Торлейв. Пока Дединка у них там, они не решатся морить навцов с их владыкой голодом – ведь девушка пострадает вместе с другими. И с Игмоши станется ее съесть – от его человеческого облика и так почти ничего не осталось.
– Игмор… – Торлейв постарался взять себя в руки, голос его зазвучал ровно, однако в нем сквозила убийственная ненависть. – Ты трус, Игмор. Зря ты брешешь, будто ты, мол, тоже сын Ингвара. Ингвар был самым храбрым человеком в Киеве, и оба его сына – настоящих его сына! – ему в том не уступали. Улеб бился сам-третий против семерых и сумел убить двоих из вас. Вы задумали предательство, вы напали на него всемером, а потом сбежали, как крысы. Ты сын рабыни, Игмор, и теперь прикрываешься женщиной, как в обычае у таких, как ты. Теперь Кощеем рядишься, не хочешь нам свою морду показать, чтобы мы не увидели, что ты от страха бледен, как вот этот снег.
Кощей колыхнулся – будто содрогнулась скала, – выпустил копье, поднял руки и медленно стащил личину.
При виде его лица все стоявшие внизу содрогнулись заново. Доброван – от встречи с тем, что в его глазах было некой священной тайной темного света. Бер – увидев лицо своего главного врага. А Торлейв – от того, как сильно Игмор изменился. «И правда, мертвец восставший», – мельком подумал он. Игмор сильно исхудал, его некогда полные щеки обвисли, под глазами темнели мешки, кожа обтянула скулы, длинные волосы и борода, нечесаные, свалялись. Они с Бером так стремились его убить, а в собственных глазах он давно уже пребывал на
