Под знаком тибетской свастики - Фридрих Наумович Горенштейн
- Тоже не читал.
Я не понимал, смеется надо мной барон или говорит серьезно.
- Но Достоевского вы все-таки читали?
- Достоевского читал и люблю очень.
- А я Достоевского не люблю. Он пытается психологией подменить дух. Он враг духа, поэтому его представления о человеке ошибочны. Вы в этом сейчас убедитесь, есаул.
И, обратившись к дежурному офицеру, сказал:
- Пусть войдет.
Вдруг вошла Вера Голубева. Она была бледна, но спокойна.
- Он пытался меня соблазнить и предлагал помощь в побеге, - ровным голосом сказала она.
- По Достоевскому выходит, страдание облагораживает человека, - спросил Унгерн, - так ли?
И, не дождавшись моего ответа, он поднял трость и изо всей силы ударил меня по голове. Потом еще и еще раз. Я потерял сознание. Очнулся оттого, что кто-то стоял надо мной и поливал мое лицо водой. Это был сам Унгерн, стоявший возле моего распростертого тела на коленях. Веры в юрте не было.
- Простите меня, есаул, - сказал Унгерн, - все мы люди грешные и слабые, но грехи эти в каждом проявляются по-разному, потому что люди разные. Есть упрямый бамбук, есть глупый подсолнух, есть несложная лебеда, также и люди, сударь мой, - барон помог мне подняться.
- Что вы хотите выпить: рисовой водки, рома, коньяка?
- Нельзя ли смирновской, ваше превосходительство, и кислой капусты?
Принесли водку и капусту. Мы выпили.
- Идите в госпиталь к доктору Клингенбергу, он приведет вас в порядок. После обеда вы будете мне нужны. И давай, есаул, опять на “ты”, - сказал барон, - забудем о случившемся.
- Женщины не стоят того, чтобы ради них истинные мужчины, воины, защитники России, ссорились между собой. Будем помнить о том, что нам предстоит спасти многострадальную Россию. Но это совсем другого рода страдания, это страдания духа, страдания расы. В первую очередь нам надо спасать дух России.
Барон лег на ковер и закрыл глаза. Происшедшее, видно, тоже подействовало на него. Дежурный офицер показал мне рукой, что пора уходить. Я еще не успел выйти, как вошла Вера Голубева и легла рядом с бароном.
40. Сцена
В госпитале доктор перевязал мне голову и дал выпить порошок.
- У вас легкое сотрясение мозга, - сказал доктор.
- Доктор, любите ли вы Достоевского? - спросил я.
- Конечно, люблю, кроме “Идиота”, где много утопии и отсутствует понимание жизни.
- Нет, Достоевский все-таки хорошо понимал жизнь, - сказал я, морщась от головной боли, - но в одном я согласен с бароном, в одном Достоевский ошибался. Он слишком верил в облагораживающее влияние на человека страданий, особенно материальных, телесных. Конечно, я понимаю, Вера спасала свою жизнь после каким-то образом раскрывшегося нашего разговора или страха, что он раскроется. Однако, не похож ли часто страдающий человек на укушенного оборотнем? Тот, кто укушен оборотнем, сам становится оборотнем и пьет чужую кровь.
- К слову о крови, - сказал доктор, - мне приказано увеличить количество коек в госпитале. Видно, крови предстоит литься широким потоком.
- Да, доктор, - сказал я, - мы выступаем на Ургу.
41. Сцена
Дивизия шла на Ургу. Ее сопровождали присоединившиеся к ней вооруженные отряды монгольских князей. Барон скакал на своей белой кобыле Машке впереди войска под белым знаменем, под свастикой. Недалеко от столицы впереди показался одинокий всадник, скакавший навстречу. Несколько казаков поскакали к нему и, окружив, проводили к барону.
- Кто вы? - спросил барон.
- Хорунжий Немчинов, ваше превосходительство. Делайте со мной, что хотите, но вот вам цианистый калий и деньги, две тысячи, которые китайцы дали мне вперед.
Он вынул ампулу и деньги.
- Я подослан китайцами с заданием отравить вас, ваше превосходительство.
Он отдал ампулу и деньги барону.
- Возьмите деньги и оставьте их себе, - сказал барон, возвращая деньги.
- Ампулу с ядом я беру и с этих пор буду носить ее в халате, чтобы покончить с собой при угрозе плена.
- Такое невозможно, - угодливо улыбнулся Сипайлов.
- Вы, ваше превосходительство, прошли по всей Монголии с великолепием, окруженный преклонениями славы.
- Да, мы у столицы, - самодовольно ответил барон.
- На этот раз удача сопутствует нам. Лагерь разбить на склоне Богдо Ула.
42. Сцена
Со склонов горы барон в бинокль рассматривал столицу и окрестности.
- Первым делом выставить дозоры на Богдо Уле, а затем со средоточить здесь части туземных солдат, - говорил он. - Отсюда город виден, как на ладони. Площадь Поклонения, на которую выносятся главные святыни столицы. В южной части - правительственные учреждения, дальше китайские кварталы, именуемые по-русски Половинка. Отсюда мы можем следить за всеми передвижениями китайцев, но гораздо важнее, господа, другое. Господствующая над Ургой стратегическая высота Богдо Ул - одновременно одна из главных монгольских святынь. Посмотрите, господа, гора покрыта густым заповедным лесом, вдоль гребня растут кедры, пониже лиственницы, сосны, ели, подножие затянуто березой и осиной. Какая красота, господа! Какая таинственная строгая красота! Нигде в Монголии: восточнее, западнее, южнее Урги - нет ничего подобного. Эта гора, господа, поднявшись среди степи и голых камней, есть чудо и недаром почитается как священная. Священные силы - великие силы. Есаул, какова численность китайского гарнизона?
- Десять-двенадцать тысяч, ваше превосходительство, - ответил я, заглядывая в бумаги, - с пулеметами и артиллерией, а вместе с ополченцами численность гарнизона - не менее пятнадцати тысяч.
- У нас две тысячи, включая интендантских, обозных и прочих мертвых бойцов, - сказал барон. - Причем русские составляют не более четверти. Противник обладает огромным, чуть ли не десятикратным перевесом. Зато на нашей стороне, господа, иные силы, не материальные, но могущественные, - он усмехнулся
- Ваше превосходительство, - сказал дежурный, - к вам движется депутация монахов.
Подошли монахи и поклонились Унгерну.
- Вот эти силы, господа - священный дух буддизма. Единственные обитатели Богдо Ула - монахи монастыря Маньчжушари хад, выстроенного среди скал и каменных осыпей. Святые ламы, - обратился он к монахам, - обойти Богдо Ул или даже объехать его верхом значит искупить самые тяжкие грехи. Сюда, к вершине,
