Сергѣй Штернъ - Въ огнѣ гражданской войны
Такъ или иначе, но большевизмъ въ разной степени оказалъ свое тлетворное вліяніе на нравственный укладъ населенія, въ частности — интеллигенціи. Плоды большевистскаго развращенія будутъ еще долго сказываться.
Нужно, при этомъ, различатъ переживанія интеллигентовъ внутри Совѣтской Россіи и внѣ ея — въ изгнаніи. Подобно тому, какъ въ самой Совдепіи многіе, толкаемые нуждой, шли на компромиссы съ совѣстью и отступали отъ общепринятыхъ моральныхъ нормъ, такъ и въ бѣженской средѣ нужда вызываетъ порою уродливыя и темныя явленія. Въ поискахъ заработка, иные бѣженцы доходятъ до поступковъ циничныхъ по своей аморальности, особенно почему-то ярко это сказывалось въ 1920—21 гг. въ Константинополѣ, гдѣ такъ процвѣтали русскіе притоны и русскіе сводники, гдѣ такъ скандальна была уголовная хроника міра бѣженцевъ. Оторванные отъ родины, лишенные живительнаго прикосновенія къ родной почвѣ и родной дѣйствительности, въ бѣженствѣ, какъ это имѣло мѣсто и въ старой, до-революціонной миграціи, стала развиваться — вліяніе бездѣлья — сплетня, клевета, взаимная ненависть, злоба, эгоцентризмъ, мелочная грызня, игра самолюбій, вліяніе больной печени и нервовъ. Этой затхлой и душной атмосферой деморализаціи въ значительной степени зараженъ бѣженскій русскій Парижъ, отъ проявленій жизни интеллигентныхъ круговъ котораго порою отдаетъ запахомъ тлѣнія, разложенія и распада. Иные бѣженскіе круги всю свою энергію отдаютъ на взаимное подсиживаніе, брань, крикливую и неприличную полемику. Все это тоже, въ извѣстной степени, не свидѣтельствуетъ ли о нравственномъ упадкѣ, о моральномъ развалѣ, о нѣкоторой утратѣ чутья дозволеннаго и допустимаго?
Что касается соглашательскихъ теченій, то они и въ бѣженской средѣ не сильны и мало вліятельны. Для растлѣнія душъ большевикамъ пришлось импортировать въ заграничные центры «спецовъ» по сей части, но и ихъ «работа» особаго успѣха не имѣла.
Нѣтъ нужды особливо подчеркивать все то значеніе, которое представляетъ собою для будущаго русской интеллигенціи излеченіе ея отъ той гангренозной язвы, насажденной большевиками. Для той грандіозной строительной работы, которая предстоитъ интеллигенціи въ Россіи, нужны люди морально-сильные и здоровые. Придется считаться съ послѣдствіями физическаго надрыва и нервнаго истощенія, въ области нравственной необходимъ мощный очистительный порывъ. Эта задача моральнаго оздоровленія интеллигенціи, усиленіе въ ея средъ строгости само-требованій — является одной изъ основныхъ предпосылокъ удовлетворенности въ сферѣ религіозныхъ исканій. Укрѣпленіе принципіальности, усиленіе духовнаго начала невозможны безъ предварительной работы по нравственному самоочищенію и оздоровленію. До изгнанія большевистскихъ «бѣсовъ» нечего и помышлять объ исканіи Бога живаго, о высокомъ духовномъ творчествѣ и стройкѣ принципіально-стойкаго и жизненнаго идеала.
IX. Политическое мышленіе и творчество
До революціи политическое мышленіе было въ Россіи, поневолѣ, теоретично и книжно, а политическаго творчества въ сколько-нибудь широкомъ масштабѣ почти не существовало. Всесильная петербургская бюрократія, идя по разъ проторенной дорожкѣ, дѣлала въ тиши канцелярій свое дѣло, не посвящая въ него и не допуская къ нему представителей болѣе широкихъ круто въ населенія. Дѣятельность Госуд. Думы сводилась больше къ оппозиціи и критикѣ, чѣмъ къ положительному творчеству — хотъ сколько-нибудь большого размаха. Послѣдствіями итого порядка вещей и явилась зачаточность политическаго мышленія у широкихъ массъ и теоретичность интеллигентской политической мысли.
Только революція открыла возможность для широкаго развитія политическаго творчества въ Россіи. Было бы неправильно и даже тенденціозно произносить рѣшительныя и окончательныя сужденія объ уровнѣ политическаго творчества русскаго народа по тѣмъ результатамъ, къ которымъ привела пока революція. Безъ всякой предварительной подготовки, въ невиданныхъ еще міромъ обстоятельствахъ, жадно принялся русскій народъ за созиданіе новыхъ формъ политической жизни. Результаты этой дѣятельности получились сугубо-печальными, но на нихъ нельзя не смотрѣть иначе, какъ на ученичество, какъ на ремесленный стажъ. Злорадство по поводу «плодовъ» народнаго творчества — не умѣстно и, просто, не умно, ибо народъ самъ палъ жертвой собственныхъ ошибокъ, преднамѣренности въ его поступкахъ не было никакой. Урокъ предметнаго обученія получился жестокій, но безъ послѣдствій онъ врядъ ли пройдетъ, многое неясное въ 1917 г. теперь стало азбучно-яснымъ.
Революція сняла вѣковыя цѣпи и раскрѣпостила свободное слово. Полился безконечный потокъ рѣчей, ораторское краснорѣчіе переливалось всѣми цвѣтами радуги, порою сбиваясь на простую болтливость. Началось массовое увлеченіе словомъ, сказалась чрезмѣрная вѣра въ его силу. Слово, яркое, манящее и дерзновенное слово, гипнотизировало народное сознаніе. Большевики учли это, они власть и гипнозъ словъ превратили въ великій дурманъ словъ. Демагогическіе лозунги манили призраками мира, земли и хлѣба. Щедро, цѣлыми пригоршнями бросались въ массу обольстительныя обѣщанія. Разрушительные призывы были разсчитаны на грубую и примитивную психологію. Обходя практическія трудности, минуя всю сложность жизненныхъ явленій, не считаясь съ промежуточными положеніями, прелюбодѣи слова цинично и часто сознательно сбивали съ толку довѣрчиво внимавшій имъ народъ. Душа народная скоро оказалась отравленной дурманомъ словесныхъ формулъ. Русскій человѣкъ по природѣ — довѣрчивъ и сугубо эмоціоналенъ, не приходится, поэтому, и удивляться тому, что онъ съ полнымъ довѣріемъ отнесся къ обращеннымъ къ нему призывамъ. Призывы эти были разсчитаны на народную психологію, они были приноровлены къ исконымъ народнымъ вожделѣніямъ. Ядъ примѣшивался къ нимъ постепенно, осторожно и незамѣтно. Воспринимая ядовитыя испаренія малыми дозами, народное сознаніе не скоро стало оказывать противодѣйствіе. Можно ли винить темнаго мужика за то, что онъ подпалъ подъ гипнотическое и дурманящее воздѣйствіе блестящихъ словесныхъ формулъ, когда и русскій интеллигентъ, умственно и культурно неизмѣримо болѣе развитой, точно также подверженъ магическимъ чарамъ слова, формулы, системы? Видимо, власть словъ — нѣчто органически-національное и присущее русскому человѣку, почти безъ различія степени культурнаго развитія.
Въ Россіи политика, вообще, является приложеніемъ опредѣленной доктрины, причемъ обычно воплощается она въ нѣкоей политической системѣ и руководится сѣтью отвлеченныхъ положеній. Діаметрально противоположнымъ является политическое мышленіе въ Англіи, гдѣ политика является искусствомъ, воплощаясь въ политической личности и находясь подъ постояннымъ устремленіемъ къ конкретно-достижимымъ цѣлямъ, соотвѣтствующимъ конкретному положенію Англіи въ данный переживаемый моментъ. Вмѣсто гибкаго приспособленія къ реальнымъ потребностямъ страны и столь же гибкаго подхода къ назрѣвшимъ задачамъ, русскій народъ въ своемъ политическомъ творчествѣ отдается преимущественно прямолинейному и радикальному осуществленію опредѣленной догмы. Подобная схема политическаго мышленія, нѣсколько грузная и неподвижная, можетъ быть, и соотвѣтствуетъ складу русскаго ума, но она же требуетъ нѣмецкой методичности и систематичности, такъ намъ всегда нехватающихъ. При русской хаотичности, эмоціональности и безпорядочности трудно и ожидать особенно благотворныхъ послѣдствій отъ политическаго мышленія, построеннаго на доктринѣ, догмѣ и системѣ. Надо полагать, что сама жизнь внесетъ въ укладъ рускаго политическаго творчества необходимые коррективы, сочетавъ элементы науки съ элементами искусства, амальгамируя вѣрность опредѣленнымъ принципіальнымъ положеніямъ съ умѣніемъ гибко и чутко учитывать движеніе реальныхъ силъ и конкретныхъ обстоятельствъ. Окопавшись въ завоеваніяхъ революціи, русскій народъ, быть можетъ, теперь научится сложному искусству планомѣрной и разумной эволюціи.
Русское политическое мышленіе выявило себя за время революціи не только не гибкимъ, недостачно подвижнымъ, но даже — склоннымъ къ трафаретамъ. Русскій человѣкъ вбивъ себѣ въ голову какую-либо политическую мысль, не легко и не скоро съ нею разстается. Точно также, тяжелы и сдвиги въ области политической психологіи; привычка къ опредѣленымъ настроенімъ, долго оставаясь неизмѣной, даетъ о себѣ знать на продолжительный срокъ. Консерватизмъ русской политической мысли — явленіе quasi бытовое, причемъ консерватизмъ формы не только не соотвѣтствуетъ консерватизму содержанія, но, наоборотъ, особенно силенъ консерватизмъ радикальной и революціонной мысли. Помимо негибкости сказывается и русская принципіальность, или если угодно, принципіозностъ, вѣрность разъ воспринятому принципу или идеѣ. Въ интеллигентской, въ частности, средѣ сказывается и приверженность къ опредѣленнымъ традиціямъ. Однако, традиціи эти — обычно группового или кружкового типа, въ лучшемъ случаѣ — обще-интеллигентскія; обще-національныхъ же традицій у насъ пока почти еще не сложилось и не существуетъ. Для Россіи — еще впереди созданіе своихъ національныхъ устоевъ, опираясь на которые легче дать волю свободному творчеству, приспособленному къ духу времени и потребностямъ момента. Освобожденіе изъ коммунистической темницы дастъ русской политической мысли возможность свободнаго взлета и разбѣга. Тогда только сможетъ начаться подлинное политическое творчество, основанное на сочетаніи точныхъ знаній съ четкимъ улавливаніемъ конкретныхъ условій времени и обстоятельствъ. Для этого, впрочемъ, понадобится еще излеченіе отъ склонности къ дилетантизму въ политикѣ, а также установленіе въ средѣ политическихъ дѣятелей строгой спеціализаціи.
