А. Ветлугин - Авантюристы гражданской войны

Образ авантюриста является одним из центральных в книге А.Ветлугина, рассказывающей о героях гражданской войны. Красный и белый террор в России.

В книгу вошли очерки-воспоминания, касающиеся времен гражданской войны и первого времени эмиграции автора, в т. ч. резкие краткие характеристики известных исторических персонажей времен Гражданской войны:  Деникин, Брусилов, Корнилов, Махно, Н. А. Григорьев, Петлюра, Троцкий, Дзержинский, Ворошилов, Буденный, Дыбенко…

При подготовке текстов в максимальной степени сохранены авторская орфография и пунктуация, а также особенности написания имен и географических названий; наиболее существенные различия с принятыми в настоящее время написаниями указываются в комментариях. Также сохраняется авторское использование заглавных и строчных букв в названиях политических объединений, армейских формирований, учреждений, компаний и т. д. Старая орфография переведена на современную.

OCR, fb2 V 1.0 — Izekbis.

А. Ветлугин

Авантюристы гражданской войны

Биография

Ветлугин, А. (Владимир Ильич Рындзюн) в Америке: Voldemar Vetluguin и Voldemar Ryndzune) — русский писатель, американский журналист и сценарист.

Родился в Ростове-на-Дону в семье врача Ильи Гилелевича Рындзюна, управлявшего в Ростове крупной водолечебницей.

Окончил юридический факультет Московского университета. В конце 1917 года дебютировал в периодической печати под собственным именем как журналист.

В 1918–1919, сотрудничая в белых газетах на Юге России, начал использовать псевдоним «А. Ветлугин» (в числе нескольких других псевдонимов).

В июне 1920 эмигрировал в Константинополь, затем переехал в Париж, сотрудничал в эмигрантской печати. Издал книги «Авантюристы гражданской войны» (Париж, 1921) и «Третья Россия» (Париж, 1922). Весной 1922 переехал в Берлин, примкнул к сменовеховскому движению, сотрудничал в финансируемой советскими властями газете «Накануне». Издал книгу очерков «Герои и воображаемые портреты», «Последыши», роман «Записки мерзавца: моменты жизни Юрия Быстрицкого» (Берлин, 1922).

Осенью 1922 сопровождал Сергея Есенина и Айседору Дункан в Америку в качестве секретаря и переводчика и остался в США, где был менеджером Айседоры Дункан.

C 1933 по 1943 А. Ветлугин — редактор популярнейшего иллюстрированного американского журнала для женщин «Redbook», после чего принимает приглашение Луиса Б. Майера, совладельца киностудии «Metro-Goldwyn-Mayer», стать его помощником, а также заведующим сценарным отделом MGM. В 1948 году А. Ветлугин получает должность продюсера и уже в 1949 году продюсировал свой первый фильм «Ист-Сайд, Вест-Сайд» с Барбарой Стэнвик и Джеймсом Мейсоном. В 1950 году А. Ветлугин продюсировал фильм «Её собственная жизнь» с Ланой Тёрнер и Рэем Милландом.

В фильме «Ист-Сайд, Вест-Сайд» дебютирует 20-летняя Беверли Майклз (Beverly Michaels), на которой А. Ветлугин женился в том же 1949 году.

В. Ветлугин умер 15 мая 1953 года в Нью-Йорке.

«Одна из самых замечательных мучениц гильотины просила у подножья эшафота, чтобы записали мысли, вдохновлявшие ее.

Я вижу провокатора Клея, палача Дефаржа, безумную женщину Мизино, раболепствующих кровавых судей, ряды новых и новых притеснителей,

поднявшихся на трупах старых и в свою очередь погибающих под тем же роковым орудием мести…

Я вижу прекрасную страну и великую нацию, подымающимися из этой пропасти…

Я вижу, как среди настоящих поражений и будущего торжества мрачное зло, порожденное прошлым, постепенно сглаживается и исчезает».

Paris — Battlefields

В девять часов утра к центральной парижской конторе Кука на place d'Opera[1] подкатывают три, четыре автобуса. Дощечки — «Paris — Battlefields» — указывают, что они предназначены для осмотра путешественниками, клиентами Кука, полей сражений мировой войны. Каждой американке с безнадежным профилем, каждому англичанину, потерявшему сына, каждому японцу, страдающему азиатской формой островного сплина, предоставляется возможность за 550 франков убедиться в разрушении Реймского собора[2], погулять в траншеях Вердена[3], взять на память горсть суглинка с поляны, на которой находился старик Жоффр[4] в критические часы Марны[5].

Омлет и вино, дневной чай и бесконечный обед Томас Кук великодушно включает в ту же цифру, и поздно вечером путешественник вернется в Париж, ошеломленный утомительностью исторических прогулок, сытый, разбитый, с единственной мечтой — выспавшись тридцать шесть часов подряд, воздержаться от каких бы то ни было дальнейших поездок.

…На этот раз в автобусе оказался американец-скептик. В Вердене он отправился без всяких стеснений в трактир и все четыре часа играл с сыном трактирщика на биллиарде, категорически отказавшись от траншей, фортов и автографов маршалов. В Ля-фер-Шампенуаз он просто-напросто вытянулся на освободившейся скамейке и захрапел во всю силу заокеанской носовой завертки. За обедом он назвал Кука болваном, Гардинга[6] — старой ханжой и усомнился в будущем Европы… Но последний сюрприз был им преподнесен за десертом. На чистейшем русском языке, с презрением прожевывая банан и как бы продолжая начатый разговор, он кинул мне через весь стол: «Воображаю, что бы запела эта старая обезьяна из Нью-Кастля, если б ее сунули носом в русские бэттлфильдс!..»

Немного удивленный, я подтвердил, что поля Волыни и Галиции не уступают полям Франции.

«К черту Галицию и Волынь, — возразил неугомонный американец, — я говорю про вашу гражданскую войну. Я бы им показал Знаменку, Донецкий бассейн, станицы Терека!..»

И американец в том же энергичном тоне рассказал, что он жил в России, был представителем каких-то молотилок и тракторов; во времена Деникина[7] явился с миссией Красного Креста как специалист по русским делам; узнал все и всех, включая Махно[8], Струка[9], генерала Мамантова[10] и работу на оборону.

«Одно меня удивляет, — сказал он в заключение разговора, — я понимаю самые дикие вещи. Я понимаю, что мы, американцы, настолько богаты, что могли позволить себе роскошь восемь лет подряд иметь президентом идиота[11]; я понимаю, почему можно занять Германию вплоть до Фридрихштрассе[12] и все же не получить ни одного пфеннига контрибуции; я понимаю, как малыш Карпантье разбил морду гиганту Левинскому[13]. Но шикарности этих русских, которые каждый город превращают в бэттлфильдс, я никак не пойму. В чем дело? Что за наклонности миллиардера у ваших вшивых нищих?»

Я опустил голову, поковырял ножом в солонке и стал расспрашивать о молоденькой жене 72-летнего патриарха американских рабочих Самуила Гомперса[14].

Но представителя тракторов не так-то легко было сбить с позиции. Его требования зашли так далеко, что он заинтересовался судьбой атамана Балбачана, главы «левобережной зализницы[15]», и точным числом погромов, произведенных в Знаменке со времени его отъезда из России…

Я удовлетворял, как мог, его любопытство, я рассказывал до тех пор, пока гул нашего мотора не заглушил моих слов и американец на прощанье не взял моего парижского адреса.

С тех пор прошло немало времени, но стоит нам встретиться, как снова и снова мы блуждаем по русским бэттлфильдс. Одно имя вызывает сотню других; крошечный штришок, воспоминание о характерной фразе Троцкого, Григорьева[16], казачьих вождей воскрешает эпоху, громоздит такие вороха невероятных событий, что, кажется, из этого лабиринта не выйдешь.

И этого сознания, затаенного, проклятого, укусившего душу ненавистью, бешенством, звериной скорбью, — не изживешь, не перейдешь, пока жив будешь…

Хочется молиться, чтоб отшибло память, обрезало концы той жизни, чтоб по ночам на асфальтах залитой электрическими солнцами Concorde[17] какой-то голос не шептал: и здесь еще будет то самое, и здесь еще прольется кровь и станет сплошное бэттлфильдс.