Джованни Казанова - История Жака Казановы де Сейнгальт. Том 1
Г-жа де Малипьеро нашла у меня радостный вид и запавшие глаза; я предоставил ей возможность воображать все, что она хочет, но не сказал ей ничего. Послезавтра я явился к г-же Орио, и, поскольку Анжелы там не было, пообедал и ушел с г-ном Роза. Нанетт улучила момент, чтобы передать мне письмо и пакет. В пакете лежал кусок пасты с отпечатком ключа, а в письме было сказано заказать изготовление ключа и приходить ночевать с ними, когда бы я ни захотел. Кроме того, она дала мне понять, что Анжела была с ней на следующую ночь, и по привычкам, которые у них появились, она догадалась обо всем, что случилось, и что они повинились ей, упрекнув ее в том, что она была всему причиной. Она высказала им самые резкие упреки, и поклялась, что никогда больше не ступит к ним ногой. Их это не обеспокоило. Через несколько дней судьба избавила нас от Анжелы. Она переехала жить в Виченцу со своим отцом, который там поселился на два года, чтобы рисовать фрески в квартирах. Таким образом, я остался спокойным обладателем этих двух ангелов, с которыми проводил ночь по крайней мере дважды в неделю, и где меня всегда ожидали, с ключом, которым они смогли меня обеспечить.
К концу карнавала г-н Манзони сказал мне, что знаменитая Джульетта хотела бы поговорить со мной, и что она сожалеет, что меня больше не видно. Заинтересованный тем, что она имела мне сказать, я пошел с ним к ней. Довольно вежливо приняв меня, она сказала, что знает, что у меня дома есть красивая зала, и она бы хотела, чтобы я устроил там бал за ее счет. Я согласился. Она дала мне 24 цехина, и послала своих служащих украсить люстры в моей зале и в моих комнатах, и я должен был подумать только об оркестре, и ужине. Г-н де Сан-Витали к тому времени уехал, правительство Пармы назначило его управляющим. Я видел его, десять лет спустя, в Версале, увешанного орденами короля, в звании стольника старшей дочери Людовика XV герцогини Пармской, которая, как и все принцессы Франции, не переносила Италии.
Мой бал прошел в порядке. Был только кружок Джульетты, а в маленькой комнате — г-жа Орио, ее две племянницы и прокурор Роза, которых, в качестве людей незначительных, она позволила мне пригласить.
После ужина, в то время как гости танцевали менуэт, красотка отвела меня в сторону и сказала мне проводить ее скорей в мою комнату, потому что ей пришла в голову забавная идея, и мы сможем посмеяться. Моя комната была на третьем этаже, и мы туда направились. Я вижу, что она запирает дверь на замок, и не знаю, что думать. «Я хочу, — сказала она, — чтобы вы полностью одели меня, как священника, в одно из ваших платьев, а я одену вас как женщину, в мое платье. Мы спустимся, замаскированные, и будем танцевать контрдансы. Давайте быстрее, дорогой друг, начнем причесываться». Уверенный в удаче и очарованный редким приключением, я быстро уложил ее длинные волосы в кружок, а потом она приладила мне шиньон, который она отлично пронесла под своей собственной шляпой. Она наносит мне румяна и ставит мушек, что мне очень нравится, я выражаю удовольствие ее видом приличного мальчика, и она любезно награждает меня сладким поцелуем, при условии, что я не потребую большего; я отвечаю, что все зависит только от нее. Я уверяю ее, что, в ожидании дальнейшего, я ее обожаю. Я кладу на кровать рубашку, небольшой колет, трусы, черные чулки, и костюм. Сбросив юбку, она ловко надевает трусы и говорит, что они ей впору, но когда она хочет надеть мои бриджи, она находит их слишком узкими в талии и в бедрах. Это не исправить, нужно распороть их сзади, и, при необходимости, обрезать ткань. Я этим занимаюсь; я сажусь в ногах кровати, и она становится передо мной спиной ко мне, но ей кажется, что мне хочется слишком многое увидеть, что я плохо ее держу, что действую слишком медленно, и трогаю там, где не надо: она в нетерпении, она отходит от меня, она вырывается и сама приводит в порядок свои трусики. Я даю ей чулки, туфли, затем передаю рубашку, поправляю ей жабо и малый колет, она находит мои руки слишком любопытными, потому что ее грудь не затянута. Она поет мне о расходах: она называет меня нечестным, но я не возражаю; я не хочу, чтобы она меня сочла простофилей, и к тому же это была женщина, которой заплатили сто тысяч экю, и которая должна быть заинтересована в человеке ума.
Вот, наконец, она одета, и вот — моя очередь. Я быстро снимаю свои трусы, хотя она хочет, чтобы я их оставил; она сама должна надеть на меня свою рубашку, затем юбку; но вдруг, превратившись в кокетку, она сердится, что я не скрываю от нее слишком видимого эффекта от ее чар, и она прибегает к помощи разгрузки, которая в одно мгновение успокаивает меня. Я хочу дать ей поцелуй, но она не хочет; в свою очередь, я возбуждаюсь, и, вопреки ей, брызги моей невоздержанности появляются на рубашке. Она кидает мне оскорбления, я ей отвечаю, и я демонстрирую ей свою ошибку, но все бесполезно, она сердится; но она должна завершить свою работу, окончив меня одевать. Очевидно, что честная женщина, которая оказалась бы визави передо мной в таком приключении, возымела бы нежные намерения, и не противилась бы себе в момент, когда увидела, что я их разделяю; но женщины типа Джульетты подвержены воздействию проклятого духа, который делает их врагами самим себе. Джульетта сочла себя обманутой, когда увидела, что я не оробел. Моя легкость показалась ей неуважением. Она сочла меня вором, укравшим некоторые ее милости, которые она мне посулила, но не согласовала. Я слишком польстил ее тщеславию.
Замаскированные таким образом, мы спустились в залу, где всеобщее рукоплескание привело нас сначала в хорошее настроение. Все полагали, что меня настигла удача, которой, на самом деле, у меня не было; но я был рад предоставить всем так думать. Я пошел в контрдансе с моим аббатом, которого мне было очень трудно находить очаровательным. Джульетта в течение ночи вела себя со мной так хорошо, что, сочтя ее раскаявшейся в своем грубом поведении, я покаялся и в моем также, но это было проявление слабости, за которое небеса должны были меня наказать.
После контрданса весь мужской род почувствовал себя имеющим право на свободу с Жюльетт, ставшей аббатом, и, в свою очередь, я — более свободным с девицами, которые могли быть сочтены грубыми, если не отвечали моим маневрам. Г-н Кверини имел глупость спросить, есть ли у меня трусы, и я увидел, как он побледнел, когда я ответил ему, что был вынужден уступить их аббату. Он сел в углу залы и не захотел больше танцевать. Вся компания, заметив, наконец, что я в женской рубашке, не усомнилась в прекрасном завершении моего приключения, кроме Нанетт и Мартон, которые не могли счесть меня способным на неверность. Джульетта обнаружила, что поступила очень легкомысленно, но сделанного было уже не исправить. Как только мы вернулись в мою комнату, чтобы переодеться, я, сочтя ее раскаявшейся и испытывая к ней симпатию, решил, что могу ее поцеловать, и в то же время взял за руку, чтобы убедить ее, что я готов дать ей все удовлетворение, которого она заслуживает, но она влепила мне такой сильный удар, что я едва не вернул его ей. После чего я переоделся, не глядя на нее, и она сделала то же. Мы спустились вместе, но, несмотря на холодную воду, которой я вымыл лицо, вся компания могла видеть на моем лице след от крупной руки, которая его нанесла. Перед уходом она сказала мне тет-а-тет, самым твердым тоном, что я не должен приходить к ней, если не хочу быть выброшен в окно, и что она прикажет меня убить, если то, что произошло между нами, станет достоянием гласности. Я не дал ей никакого повода проделать со мной ни то, ни другое, но я не мог помешать пересказам истории о том, как мы поменялись рубашками. Никто больше не видел меня у нее, все решили, что она должна была дать это удовлетворение г-ну Кверини. Читатель увидит далее, какой замечательный случай должен был представиться этой знаменитой деве через шесть лет, чтобы все забыли эту историю.
Я счастливо провел пост с моими двумя ангелами, на ассамблее у господина де Малипьеро, а также изучая экспериментальную физику в монастыре Ла Салюте. После Пасхи, чтобы сдержать слово, данное графине де Мон-реаль, и стремясь увидеть мою дорогую Люси, я поехал в Пасеан. Я там нашел, что компания весьма отличается от той, что была прошлой осенью. Граф Даниэль, старший из семьи, женился на графине Гоцци, и богатый молодой фермер, который женился на крестнице старой графини, был принят вместе со своими женой и свояченицей.
Ужин мне показался очень долгим. Меня поместили в той же комнате, и мне не терпелось увидеть Люси, с которой я твердо решил больше не делать из себя ребенка… Не увидев ее перед сном, я жду ее наверняка утром, когда проснусь, но вместо нее вижу мерзкую горничную — крестьянку. Я спрашиваю ее о семейных новостях, и ничего не понимаю, потому что она говорит только на «фурлане». Это местный язык. Это меня беспокоит. Что же случилось с Люси? Открылось ли наше предприятие? Не больна ли она? Может, она умерла? Я молча одеваюсь. Если ей было запрещено меня видеть, я себя смогу защитить, потому что так или иначе найду способ ее увидеть, и из мести проделаю с ней то, что честь, вопреки любви, помешала мне сделать. Но вот консьерж, который входит с грустным лицом. Я спрашиваю его сначала, как его жена и дочь, и при имени последней он плачет.
