Сергей Сиротинский - Путь Арсения
Летом 1916 года, по поручению партии, Фрунзе надо было выехать из Читы в Иркутск. Это — опасная поездка. Но поручение партии—непреклонный закон для большевика. Заодно Фрунзе предстояло оформить свой «паспорт» в воинском присутствии. Дело в том, что по году рождения, указанному в паспорте, Фрунзе подлежал мобилизации.
В Иркутске он получил от Софьи Алексеевны телеграмму: «Был в гостях Охранкин, жди письма». Ясно, что охранка напала на его след и расшифровала, кто проживает под именем В. Г. Василенко. Письмо, полученное вслед за телеграммой, сообщало о том, что у него был обыск. Ни в Иркутске, ни в Чите оставаться больше нельзя, нужно немедленно бежать.
Под видом тяжело больного Фрунзе выехал из Иркутска в Москву. Его сопровождала в качестве «сиделки» Л. С. Сосина. В вагон на всех станциях входили жандармы и производили проверку пассажиров. В это время Фрунзе поворачивался лицом к стене и «спал». А Сосина на вопросы отвечала: «Больной, везу к родным».
В Москву прибыли благополучно. Но оставаться здесь Михаил не захотел и вскоре выехал в местечко Ивенец, около Минска. Там под фамилией Михайлова ему удалось устроиться в управлении земского союза при 10-й армии Западного фронта.
Новая работа как нельзя лучше помогла ему. осуществить свои стремления — быть ближе к массам. Он мог теперь легально приезжать на фронт, встречаться с солдатами. Все эти возможности Фрунзе использовал очень широко. Он привозил солдатам нелегальную литературу, вел с ними долгие беседы о войне, о революции. Страстные, увлекательные беседы агитатора-большевика были близки солдатам. На многих участках фронта — в Пин-ске, Ивенце, Лунинце — тысячи солдат знали в лицо «товарища Михаила», чутко прислушивались к его словам.
Шел к концу 1916 год. В царской армии усиливалось революционное брожение. Солдатские массы были измучены долгой кровопролитной войной. Из-за нехватки пушек, снарядов, винтовок, из-за предательства царских генералов и министров армия терпела тяжелые поражения. Гибли многие сотни и тысячи солдат. Голод, холод, отчаяние царили в окопах. С каждым днем война становилась все более и более ненавистной. В солдатские окопы, проникали сведения о том, что семьи, оставшиеся дома, голодают. Солдаты говорили, что война выгодна только фабрикантам, помещикам и торговцам, которые наживают на ней бешеные-деньги. Вся эта мразь, богатеющая, на военных поставках, прославляла войну, кричала «ура» и поднимала бокалы за «милых солдатиков».
.А «солдатики», оборванные, голодные, завшивевшие, страдали в сырых окопах, умирали от вражеских пуль, от бесчисленных болезней. В солдатских сердцах накапливалась ненависть к царизму. Большевистские агитаторы пользовались на фронте огромным авторитетом и популярностью. Все чаще и чаще в окопах слышалась солдатская песенка:
«За землю!» Чью? — Не сказано.
Помещичью, известно.
Нам в бой идти приказано:
«Союзных ради наций».
А глазное не сказано:
Чьих ради ассигнаций.
«Да здравствует свобода!»
Свобода, чья? — Не сказано.
А только не народа.
Кому война — заплатушки.
Кому — мильон прибытку.
Доколе ж- нам, ребятушки,
Терпеть лихую пыт$у?
Однажды- Фрунзе, сидя .в окопах, беседовал с солдатами. Он рассказывал им о том, кому выгодна война, почему нужно уничтожить царизм. Сидевший в стороне солдат с крупными рыжими крапинками на лице вдруг заявил:
. — Ты вот что, господин агитатор: ни бога, ни царя не трожь. Отец народу царь-то. Неподсуден нам.-
Солдаты зашикали на него:
— Уймись, Митря! С твоим царем-папашей, знай, сиди да вшей корми. А вы, господин, — обратились солдаты к Фрунзе, — не слушайтесь! Митря любит такое сказать, чего сам не понимает.
Но Митря не производил впечатления тупого* забитого человека.
— Который год служишь, а? — спросил его Михаил Васильевич.
— Третий минул, — ответил солдат,
— А краев каких?
г— Калужский, вблизях от самого города.
— Землицы у вас довольно?
— Земли? Что ж, как и у всех. Маловато. В хороший год в самый раз до нового урожая хватает хлеба. Ну, а в плохой — никак.
— Что же отец-то не выделит тебе лишнего надела?
— А где он возьмет? —4 усмехнулся солдат. — У соседа отнимет, что ли?
— Зачем у соседа, — спокойно ответил Фрунзе. — У него своей достаточно. Восемь миллионов десятин лучших* пашен, лугов и лесов принадлежит ему. Фабрики, заводы есть у него, золотые прииски. Богат отец-то твой царь, а вот сына голодом морит.
— У царя земли восемь мильепов десятин? — переспросил недоверчиво Митря.
— Да, царь самый богатый помещик в России. Он владеет и лесами, и рудниками. А, кроме него, еще многими миллионами десятин владеют члены царской семейки-^--великие князья-. Личные земли царя называются кабинетскими, а великих князей — удельными. Удельные земли: находятся а двадцати восьми губерниях,
— У нас, в Вологодской губернии, сколько их, удель-ных-то.пустошей, да лесов... Необозримо!.—сказал один из солдат.
— Правильно, что необозримо, — продолжал Фрунзе. — Но ведь царь-то на содержание своего двора получает из казны ежегодно семнадцать миллионов рублей, да великие князья «съедают» сколько миллионов. На содержание этих тунеядцев и идут народные денежки. Ты, Митря, сколько получаешь жалования за свою службу?
— Много, — заулыбались кругом. — Солдатское жалованье большое: сорок пять копеек в месяц.
Митря молчал. Нахмурясь, он сидел, опустив голову, думал о чем-то и что-то решал про себя.
Закончив беседу, Фрунзе собрался уходить. Он был доволен тем, что удалось по душам поговорить с солдатами. Каждая встреча в окопах убеждала его, что солдаты — уже не прежние, что в их сердцах таится глубокая ненависть к царизму, к помещикам и капиталистам. Солдаты жадно вслушиваются в каждое слово агитатора-большевика, верят ему.
Когда Фрунзе уходил, его неожиданно остановил Митря.
— Ты вот что, товарищ, — запинаясь, сказал он.— Ты на меня не серчай! Хорошо ты рассказываешь... Правильно. Почаще бы заходил к нам...
Но не только среди солдат работал Фрунзе. Минские рабочие, крестьяне прифронтовых деревень на тайных сходках слушали его пламенные речи. Он был неутомим, не щадил себя, старался использовать каждую минуту. И неожиданно, в самые горячие дни начала 1917 года, тяжелый приступ аппендицита свалил Фрунзе. Из Ивенца его направили в Минск. Пришлось лечь на больничную койку. В Минске он встретил февральские дни,
В Петрограде восстали рабочие. Царское самодержавие, веками угнетавшее народ, было свергнуто. Партия большевиков вышла из глубокого подполья. Бурные митинги и демонстрации мопучей волной прокатились по всей стране. Повсюду организовывались Советы рабочих и солдатских депутатов.
Забыв о болезни, Михаил Фрунзе не знает отдыха. Он один из организаторов Минского совета рабочих и солдатских депутатов, организует также гражданскую милицию и руководит ею, разоружает царскую полицию и жандармов.
В частности', Фрунзе арестовал начальника Минского жандармского управления. Среди документов в жандармском управлении был найден приказ об аресте «Михайлова — Фрунзе». Приказ был только что подписан, но революция помешала его исполнению. Так обнаружилось, что за месяцы, прошедшие после бегства Фрунзе из Читы и Иркутска, царской охранке удалось напасть на его след. Но жандармы опоздали...
'МХСУАЛуСУ
ЙЪ топь, что онъ состоять лл)
Y*AA Vv^ «AA V w ОДА. О
о
Выдан»!
^пкскоя Тсродскоп
С первых же дней свержения самодержавия Фрунзе становится во главе большевистских военных организаций Западного фронта. Он — член фронтового комитета, председатель крестьянского съезда в Минске, редактор газеты «Звезда», член исполкома Минского совета. Энергия его неиссякаема, он успевает повсюду, выступает на солдатских митингах, на собраниях крестьян, у рабочих, пишет статьи в газету, организует железнодорожников, руководит работой партийных организаций.
В мае 1917 года белорусские крестьяне избрали Михаила Фрунзе делегатом на первый съезд Советов крестьянских депутатов в Петрограде. Большевиков на этом съезде было мало. Фрунзе, однако, решительно высту-
пил с проектом резолюции о немедленной безвозмездной передаче земли крестьянам, о необходимости создания* правительства, которое пользовалось бы доверием народа.
Эсеры и меньшевики, захватившие руководство съездом, отвергли эту резолюцию. Когда огорченный неудачей Фрунзе углубился в свои мысли, кто-то тронул его за плечо. Михаил оглянулся. Перед ним стоял удивительно знакомый человек. Где он видел его? Мягкая улыбка, хитроватый прищур глаз, и в них задорные огоньки...
