Вячеслав Шапошников - К земле неведомой: Повесть о Михаиле Брусневе
Рабочие заговорили возбужденно:
— Не беспокойтесь, Михаил Иваныч! Мы тут не подведем!
— Будем действовать — как надо!
— Давайте устраивайтесь на новом месте, налаживайте там наше дело! А здесь, у нас, все будет — как быть следует!
Переговорив тут же, за столом, с Вацлавом Цивиньским о делах организации, дав ему последние наказы, Михаил кивнул хозяину:
— Ну, нам пора на вокзал, Егор Афанасьевич!
— Да, пора!
Они поднялись. Егор снова обратился к притихшим сразу «гостям».
— Я один поеду — провожу Михаила Иваныча. Вы — оставайтесь, беседуйте. Расходитесь поосторожнее — по одному, по двое… Сами знаете! Кто выйдет последним, пусть запрет квартиру. Ключ знаете, где оставить…
Хотя Михаил тут же попросил всех оставаться на своих местах, никто не усидел. Поднялись, окружили его. Посыпались последние пожелания, напутствия, просьбы — кланяться, передавать приветы Федору Афанасьеву — в Москве, Николаю Руделеву и Гавриилу Мефодиеву — в Туле, Леониду Красину — в Нижнем…
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ПЕРВАЯ
Приехав в Москву, Михаил временно остановился у Кашинского. Особыми успехами тот не порадовал, лишь туманно намекнул насчет того, что «дело начинает подвигаться»… В подробности вдаваться не стал.
Федор Афанасьев поступил на Прохоровскую мануфактуру. Он снял отдельную квартиру, как советовал Михаил. Квартиру подыскал удобную, неподалеку от своей мануфактуры, на Средней Пресне. Теперь он держался повеселей, не так, как при последнем их свидании. Человек словно бы преобразился, снова оказавшись в привычной рабочей среде, при своем привычном деле. Говорил степенно, с обычной для него основательностью: «Полегоньку налаживаю связи с людьми. Уже сколачиваю кружок. Высматриваю рабочих поавторитетнее, захожу с ними разговоры. Побеседуешь о том о сем, по-свойски, по-рабочему, видишь, что человек подходящий, и тут уж переходишь к настоящему разговору. Вот на днях случай свел с интересным парнем. Федор Поляков с фабрики Михайлова. Молодой еще, правда, двадцать с небольшим ему, но жизнь уже повидал, поработал чуть ли не на всех фабриках и Москвы, и Подмосковья. Рабочие его уважают. Думаю, из него выйдет хороший организатор и пропагандист…»
В общем, с Михаилом разговаривал прежний, спокойно-рассудительный Афанасьич, не зря прозванный питерскими рабочими-кружковцами Отцом.
Место в мастерских Московско-Брестской железной дороги Михаилу показалось подходящим. Можно было сразу же устраиваться и приступать к работе, но он все-таки решил съездить еще и в Смоленск: не столько уже ради места, предложенного ему, сколько ради того, чтоб повидаться со своим бывшим однокашником и товарищем по кружку пропагандистов — Николаем Будаевским, после окончания института обосновавшимся там.
Несколькими днями раньше из Москвы в том же, западном, направлении, но не до Смоленска, а до Варшавы, с остановкой в Люблине, выехал чернобородый, бледнолицый молодой человек, одетый «под приказчика»: коротковолое пальтецо черного сукна с черным барашковым воротником, такая же, как и воротник, шапка, высокие «яловые сапоги».
Молодой человек ведать не ведал, что в том же вагоне второго класса, в котором ехал он, ехали три филера Московского охранного отделения, сопровождающие именно его…
Молодой человек был еще в пути, а из Петербурга в Варшаву, на имя начальника Варшавского жандармского округа, мчалась «бумага» за подписью директора Департамента полиции Петра Николаевича Дурново:
«3 сего декабря из Москвы в Варшаву, через Люблин, выехал бывший студент Ново-Александрийского Института Михаил Егупов, один из наиболее видных деятелей московских революционных кружков. По имеющимся сведениям, означенная поездка предпринята Егуповым с целью установления прочных связей между московскими группами и деятелями «Пролетариата»,[5] а также для сбора среди варшавских студентов денежных пожертвований па революционные цели.
Сообщая об изложенном, Департамент полиции имеет честь покорнейше просить Ваше Превосходительство сделать распоряжение об учреждении за деятельностью и сношениями Егупова в Варшаве самого тщательного и безусловно незаметного наблюдения и о результатах онаго почтить уведомлением».
Михаил Егупов был не только бывшим студентом Ново-Александринского (Пулавского) ипститута. «Бывшим» его можно было бы назвать и еще дважды: бывший курсант Московского юнкерского пехотного училища, бывший вольноопределяющийся Каспийского полка, расквартированного в Кронштадте.
Все у этого двадцатичетырехлетнего молодого человека было до недавних пор, до его приезда в Москву из Кронштадта, в неопределенности. Призвания к какой-либо конкретной деятельности он в себе не находил.
В середине мая, возвращаясь после двухлетней военной службы на родину, на Кавказ, он задержался в Москве, где случай свел его с бывшим однокашником Виктором Ваковским, с которым он был дружен в пору своей учебы в Ново-Александрии.
Ваковский дослуживал (тоже в качестве вольноопределяющегося) в Невском пехотном полку, расквартированном под Москвой. Он часто приезжал к родителям, живущим в самой Москве, а приезжая к ним, посещал студенческие сходки и кружки самообразования.
Еще учась в Ново-Александрийском институте, они оба входили в студенческий кружок народовольческого направления, правда с некоторым социал-демократическим уклоном.
Маковский уговорил Егупова остаться в Москве и наладить печатание литературы революционного содержании.
Постепенно их связи в Москве расширялись. К осени им удалось организовать небольшой кружок, в которым они пригласили еще одного бывшего однокашника — Михаила Петрова, перебравшегося в Москву, но продолжавшего, по его словам, обучение в Ново-Александрийском институте, правда заочное.
Как будто незаметно для себя самого, Егупов проникся важностью дела, за которое взялся. Вся его жизнь исполнилась смысла и значения, она словно бы осветилась и расширилась перед ним, в ней ощущал он теперь даже нечто величественное и захватывающее. Конспиративная, скрытная, опасная деятельность — это было по нему, по его натуре. Причем он видел себя в этой деятельности не какой-нибудь «десятой спицей в колеснице», но — фигурой, личностью, вполне годящейся на то, чтобы стать во главе целой революционной организации.
ГЛАВА ТРИДЦАТЬ ВТОРАЯ
Чтобы стать такой фигурой, такой личностью, надо былс «иметь на руках настоящие козыри», как любил Егупов говаривать. Надо было много «мелькать» среди революционно настроенных людей, быть у них постоянно на виду…
«Мелькал» он много. Каждый день заводил все новые и новые знакомства. Даже в Туле побывал дважды, случайно узнав о кружке тамошних рабочих. Вот насчет «настоящих козырей» было посложнее… И тут ему в голову пришла счастливая мысль…
Три года назад он считался в своем студенческом кружке чуть ли не специалистом по добыванию всевозможной нелегальной литературы. Чаще всего добывал он ее обычно в Варшаве — через ученика классической гимназии Станислава Вейненбергера, жившего на Повонзковской заставе. Были у него в Варшаве и Люблине еще кое-какие связи. Вот об этих прежних связях ои вспомнил. «Настоящими козырями» могла стать «нелегальщина», которую он раздобудет в Люблине и Варшаве!.. С этого и начнется настоящее дело!..
Посоветовавшись с Виктором Вазовским, а заодно с Михаилом Петровым, с которым так сошелся, встретившись в Москве, что поселился на одной квартире, Егупов выехал в Варшаву.
Не мог Егупов знать, приступая к осуществлению своих планов, что уже несколько месяцев находится «на крючке» у Московского охранного отделения. Между тем шпики из наружного наблюдения постоянно сопровождали его. В их ежедневных рапортичках отражен был каждый его шаг, вся его переписка подвергалась аккуратной перлюстрации… Не знал он и о том, что Михаил Петров нecпpocтa оказался в Москве, неспроста поселился с ним на одной квартире…
В Варшаве Егупов сразу же пошел к Вейненбергеру. Оказалось, что тот арестован. Тогда Егупов решил отыскать кого-либо из своих знакомых в Варшавском университете. В канцелярии университета он справился, где проживает Сергей Иваницкий, и по полученному адресу отыскал его.
За те два года, которые они не виделись, Иваницкий заметно изменил свои взгляды. Он сразу же выказал себя последователем эмигранта Плеханова, начав разговор с Егуповым с того, что в настоящее время нет ничего важнее для революционного деятеля, чем пропаганда среди рабочих с целью устройства социал-демократического союза… Егупов с ним не согласился, отстаивая народовольческую программу. Встреча, спустя два года, началась со спора…
Однако, несмотря на явные разногласия, Иваницкий обещал посодействовать Егупову, оговорившись, что приехал тот в самое неподходящее время: в октябре — ноябре в Варшаве и других польских городах были арестованы наиболее видные деятели социал-демократической организации «Союза польских рабочих».
