Даниил Гранин - Вечера с Петром Великим. Сообщения и свидетельства господина М.
Для Петра поражение под Нарвой было хоть и чувствительно, но духом он не упал. А двор пришел в уныние. Семь тысяч солдат погибло, восемьдесят офицеров и генералов в плену. Понадобилась вся энергия царя, чтобы преодолеть страх приближенных перед шведским монархом и его сокрушительной армией. «Ошибка римлян была в том, — повторял Петр, — что непобежденных они считали непобедимыми».
Чтобы оценить его труд преодоления страха, Молочков напомнил нам обстановку перед нашей Великой Отечественной войной. Гитлер разгромил Францию, захватил Австрию, Чехословакию, Польшу. Страх обуял Сталина, только этим можно объяснить его малодушие, нерешительность, пугливость, с какой он отвергал все предупреждения.
Нарвская конфузия, наоборот, воодушевила Петра строить регулярную армию, флот. Вооруженные силы перешли на полное содержание государства.
Появились дивизии, артиллерию сделали полевой, осадной, крепостной. Петр ввел гаубицы, мортиры, пушки:
…так тяжкий млат,Дробя стекло, кует булат…
— Пусть шведы бьют русских, они выучат нас бить их, — повторял Петр.
От короля-отца Карлу досталась боевая армия, прошедшая сражения Тридцатилетней войны, войну с Данией; профессиональный офицерский корпус. Свою кавалерию Карл XII сумел сделать грозной силой, она владела искусством маневра, его войска выигрывали в стрельбе на дальние расстояния.
Шведская армия считалась, может, самой могущественной в Европе.
У Петра не было ни флота, ни сносного вооружения, были наемные генералы-иностранцы, устарелые пушки и, самое главное, — еще не было обстрелянной настоящей армии. Несмотря ни на что, он бросает вызов Карлу. Безрассудство, самонадеянность, неопытность… Всё так, но идея вернуть России выход к морю овладела им и отбрасывала любые предостережения. Спустя столетия его решение привлекает мужеством. На самом деле это было больше, чем мужество. Необходимость Петербурга становилась для него все более непреложной по ходу двадцатилетней войны.
Позже Петр утверждал, что если бы победили под Нарвой русские, будучи такими неопытными вояками, то это счастье могло бы привести к катастрофе, так что нарвскую конфузию он оценивал как милость Божию. Но это говорилось позже, по зрелом размышлении, а вот то, что тогда поражение не обескуражило его, стало решающим достоинством.
По-иному переживал свое поражение под Полтавой Карл, его расстроило то, что он потерял армию и надо прекратить войну. Петр ведет войну, чтобы выйти к морю. Война — инструмент, топор, окно прорублено, открылось море, и инструмент отброшен. Карл был кочевник, он кочевал от войны к войне, ловко ведя дипломатические маневры. Он и погиб как воин, от пули. Он истощил Швецию, однако солдаты любили своего отважного, хладнокровного короля, любила армия, да и Петр, как ни странно, любил своего врага.
Вообще отношение Петра к шведам необычно, оно заслуживает внимания.
Когда положение шведской армии на Украине стало тяжелым, Карл послал к Петру офицера с провожатым просить помочь лекарствами, которые кончились у шведов. Петр согласился не раздумывая, велел отпустить лекарств больше, чем просили. Генералы отговаривали его — зачем усиливать противника?
— Я воюю с армией шведской, а не с больными людьми.
Карл просил о перемирии на зимнее время. В этом Петр решительно ему отказал.
На Пушкина, занятого историей Петра, произвел впечатление один поступок царя. Впоследствии он не раз вспоминал, приводил этот поступок в пример.
Окончилась Полтавская битва, шведы разгромлены, король бежал, тысячи трупов шведских и наших солдат вперемешку раскиданы на поле боя. Первым делом Петр посетил раненых, потом приказал построить войска, поставить перед полками походную церковь. В ней совершил молебен. Прогремели залпы ружей и пушек. Усталый государь объехал на коне полки, благодарил солдат, махал им своей простреленной шляпой, поздравлял с победой.
В царском шатре был накрыт обед, столы были и для солдат.
Петр сел, осмотрелся и вдруг сказал: привести и посадить среди своих генералов пленных шведских военачальников. Привели фельдмаршала Реншёльда, принца Максимилиана Эммануэля, генералов Шлиппенбаха, Хамильтона, еще нескольких, позже доставили туда первого шведского министра графа Пипера и двух королевских секретарей. Появление шведов вызвало у русских замешательство. Петр, возбужденный, сияющий, тут же приказал вернуть фельдмаршалу шпагу, указал ему место недалеко от себя. Влажная от крови земля была застлана коврами. Государь сам разливал водку. Зазвучали тосты, за царя, за его семью.
— Вчера брат мой, король Карл, обещал вам обед в моем шатре, не так ли? — высоким голосом возгласил государь. — Хотя он не сдержал своего королевского слова, извините уж, мы помешали ему, зато мы выполним это за него: я приглашаю вас откушать со мною.
Русские генералы были еще возбуждены недавним боем. Сидеть со шведами за одним столом было странно.
Посреди пира Петр поднялся с кубком.
— Пью за здоровье учителей наших в ратном деле!
— Кто же эти учителя? — спросил пленный фельдмаршал Реншёльд.
— Вы, господа, шведы, — твердо ответил Петр.
— Хорошо же ученики отблагодарили своих учителей, — со злостью промолвил фельдмаршал и выпил свой бокал под общий смех.
За столом Петр спросил фельдмаршала, почему генералы не отсоветовали Карлу вступать в битву, когда численное преимущество было у русских. Реншёльд, который командовал шведами, ответил: «Мы привыкли слушать и исполнять повеления короля, а не советовать ему».
И это была правда. В Совете Карл все дела решал сам и не терпел возражений. Он верил в свою звезду, не думал о смерти, не страшился никакой опасности. Его идеалом был Александр Македонский, с той разницей, что Карл мечтал не завоевать мир, а прославиться на весь мир. История Карла XII, как заметил Вольтер, занимательна, в то время как история Петра поучительна. Вольтер написал книгу о Карле и книгу о Петре, обоих правителей он считал самыми примечательными в XVIII веке. Карл был великий воин, Петр же великий государь.
— Хочу заметить, что те войны шли без ненависти, — говорил Молочков. — В сравнении с нашими их вели по-джентльменски, между офицерами соблюдались правила. Словно бы шла дуэль. Петр называл Карла «брат мой» с полным уважением.
Столь уважительное отношение к противнику стало возможно потому, что в течение всей войны, а длилась она двадцать с лишним лет, не разжигали ненависть к шведскому народу. Шведского солдата не изображали злодейской фигурой, врагом, которого надо уничтожить. Конечно, жестокости совершались и над пленными, добивали раненых, мародерничали, но была особенность — в обеих армиях служили наемные иностранные офицеры. Они часто знали друг друга, общались в перерывах между сражениями, это создавало как бы военную этику, правила войны.
Рыцарское поведение Петра не было вспышкой, минутным порывом.
Гангутскую победу, первую большую победу русского флота, своего детища, Петр праздновал пышно и красиво. В Неву вошли русские галеры, за ними шведские со спущенными флагами и затем галеры с контр-адмиралом.
Флотилия остановилась перед Сенатом, произвела салют из всех орудий. Из крепости и Адмиралтейства грянул ответный залп. Торжественным маршем победители прошли сквозь Триумфальные ворота. Везли трофейные пушки, вели двести пленных, вели офицеров, несли десятки захваченных шведских флагов. Над воротами распростер крылья русский золотой орел, под ним синий слон — захваченный фрегат назывался «Элефант», и надпись по-латыни гласила: «Орел мух не ловит» — любимая пословица Петра.
Колонна последовала в крепость. Князь-кесарь Ромодановский принял от командиров реляцию и в награду за верную службу произвел контр-адмирала Петра в вице-адмиралы. Не канцелярское постановление Сената он получил, а ему пожаловали звание у всех на глазах, ясно, за что.
Убедительно, наглядно, беспристрастно.
Поднят был синий вице-адмиральский флаг.
Во дворце Меншикова состоялся прием. И опять Петр пригласил к своему столу шведов: контр-адмирала Эреншёльда и несколько шведских офицеров. Повторилась сцена, памятная всем после Полтавы. Во время обеда он потчевал адмирала и с него начал свою речь.
— Господа, перед вами храбрый, преданный слуга своего государя, достойный его высочайших наград. Пока он со мной, всегда будет иметь мое расположение, хотя, увы, лишил меня многих моих храбрецов. Я прощаю вас, — обратился он к шведу, — вы всегда можете полагаться на мою добрую волю.
Эреншёльд встал, поднял бокал:
— Как бы честно я ни воевал, я всегда лишь исполнял свой долг. Сегодня я искал смерти, но не нашел. В моем несчастье меня утешает лишь то, что я стал пленником Вашего Величества, что вы, великий морской командир, благосклонны ко мне и так меня отличаете. Я видел, что русские дрались доблестно, теперь я убедился, что это царь обучил их так хорошо. Войска, особенно пехота, сражались умело, думаю, что в мире нет армии, которая могла бы одолеть их!
