Лютер Блиссет - Кью

— Магистр, они не могут сражаться вместе с нами.

Они не дают мне договорить:

— Мы решили, и нас не свернуть с пути. Будьте тверды духом, Магистр, и вскоре все свершится — мы не можем остаться здесь. — Выпалив все это, они закрывают за собой двери и уже спускаются по лестнице.

Магистр Томас чувствует, какое впечатление произвела на меня эта краткая встреча.

— Не бойся. — Он одобрительно обнимает меня за плечи. — Господь защитит свой народ, только храни веру! А теперь — выше нос, пора идти.

Я отправляюсь звать Оттилию и Элиаса. Йоханнеса Денка больше нет с нами: вчера вечером он ушел из города и направился в Эйзенах на поиски пушек, оружия и амуниции — он должен присоединиться к нам по дороге.

Мы в молчании выходим через переход, ведущий прямо в церковь: Магистр Томас во главе, остальные позади него. Не спеша пересекаем неф, исполосованный лучами солнца. Элиас открывает тяжелые двери, и мы оказываемся на ведущей к кафедре лестнице, по-прежнему в темноте. Взгляды всех и каждого в толпе обращены к окнам нашей комнаты. Томас Мюнцер чуть подается вперед, поднимаясь на центральную часть лестницы. Никто не замечает его. Его первый крик перекрывает площадь, где уже теснится не меньше четырех тысяч человек, немедленно утонув в волне сдавленных от волнения голосов:

— Жители Мюльхаузена, слушайте, близится последняя битва! Вскоре Господь отдаст в наши руки безбожников, как он поступил с мадианитянами и их царем, покарав их мечом

Гедеона, сына Иоаса. Как и жители Сокхофа,[21] вы тоже сомневаетесь во власти Бога Израилева, отказываясь оказать помощь силам избранных, и бережете свои пушки и оружие для защиты собственных привилегий. Гедеон разгромил племя мадианитян с тремя сотнями человек, отобранных из трех тысяч, явившихся на его зов. Сам Господь сократил их число, чтобы народ не думал, что они побеждают лишь силой. Тех, кто убоялись, отослали по домам. Точно так же и ряды избранных сегодня сокращаются из-за отступничества жителей Мюльхаузена. Я говорю — это хорошо, ибо никто не забудет, что Господь сделал для своего народа, и, если понадобится, я отправлюсь один против наемников князей. Для тех, кто хранит веру, нет ничего невозможного. Но у тех, кто ее утратил, мы возьмем даже то, что у них есть. Так что слушайте, жители Мюльхаузена: Господь уже нашел своих избранников, а тот, в чьем сердце не хватает мужества и веры, кто препятствует осуществлению планов Господних, — пусть идет сейчас же навстречу своей судьбе. Прочь! Пусть возвращается в свою лавку, пусть возвращается в свою постель. Пусть уходит и никогда не возвращается.

Толпа начинает кричать и улюлюкать, дергаться, колыхаться, и постепенно везде вспыхивают драки между теми, кто считает себя достойными, и теми, кто хочет остаться дома и считает, что Магистр Томас сошел с ума, о чем они и кричат во весь голос.

В конце концов остается как раз сотни три: в основном пришлые, бродяги, притащившиеся в город, чтобы грабить церкви, нищие и прихожане церкви Святого Николая, которые не предадут Томаса Мюнцера, даже если солнце встанет на западе. Магистр, больше не произнесший ни звука, готовится произнести речь перед своим маленьким воинством, а оно расходится на две стороны, чтобы дать проход ополченцам, волокущим три пушки.

— А это откуда взялось? — спрашивает Элиас с надеждой в голосе.

— Они нам не нужны, — коротко отвечает стражник. — Вы можете взять их. Генрих Пфайффер сказал, что они понадобятся для дела Божьего.

Меньше чем через два часа колонна избранных, в абсолютном молчании, покидает город через северные ворота. Две повозки, загруженные провиантом, и мулы, тащащие пушки, плетутся в хвосте. Червяк покидает кокон, защищавший его так долго, и начинает потихоньку выползать навстречу новой жизни, новой эпохе, полной неизвестных угроз и опасностей, которые он выдержит лишь в надежде стать бабочкой.

Черная длинная грива с серебряным проблеском над двумя горящими глазами-углями и раздутыми ноздрями, пена изо рта и топот жеребца, который понесет меч Гедеона в битве… С седла свешиваются сумки, полные посланий, которые Магистр месяц за месяцем получал от повстанцев: он никогда не расстается с ними, в них — имена, названия городов и деревень, сведения, которые доставили бы неописуемую радость головорезам князей.

Я оборачиваюсь: за пушками, которые тащат мулы, на Мюльхаузен легло темное облако пыли. Очертания стен и башен выцветают, как печать, размытая водой, а на мою душу ложится тоска, какой я никогда не испытывал прежде. Больше ничего не видя позади, я разворачиваюсь и снова смотрю вперед — на Магистра, сурового, сдерживающего коня, сосредоточенного на горизонте, на дне расплаты, на каре безбожников.

Он наполняет меня силой — время настало, надо идти.

Глава 28

Именно так… Именно так мы и покинули Мюльхаузен. Воспоминания о тех последних днях так же отчетливы, как очертания холмов в этот погожий день. Каждое слово Магистра Томаса, каждая фраза Оттилии выплывают из моей памяти, как мелодия голландских музыкальных часов: вес прошлого тянет за тросы и цепи, и механизм приходит в движение. Грохот колес трех пушек на дороге… Приветствия деревенских женщин… Радостное воодушевление Якоба и Матиаса, парой воробьев носящихся вокруг повозки с зерном… Встреча с братьями из Франкенхаузена… Первая ночь, проведенная на равнине рядом с городскими стенами в ожидании, когда мы двинемся навстречу армиям ландграфа Гессенского, которые пришли, чтобы наказать восставшие города.

Именно так… Элиас, рассерженно повторяющий, что нас всего восемь сотен… Он с первого взгляда оценил состояние нашего воинства. Отголоски его ругательств в адрес горняков Мансфельда, так и не пришедших на помощь из-за обещания повысить поденную плату. Новость, что десять дней назад взята Фульда точно так же, как Эйзенах, Зальца и Зондерхаузен. Отрезанные от городов, изолированные… Ландграф Филипп действовал оперативно и быстро окружил нас. Никаких известий о Денке, но даже если ему удалось найти людей и оружие, теперь он оказался уже за линией фронта.

— К вящей славе Господней, к вящей славе Его! — Это крик Магистра, услышавшего эту новость. Как бы мне хотелось повторить его сейчас… этот призыв… здесь, на заднем дворе каноника перед гусями и курами, — я знаю: он вышел бы точно таким же. Но у меня хватает сил сдержать его, стиснув зубы и сделав едва слышным.

Механизм снова начинает вращаться. Оттилия, организующая арьергард во Франкенхаузене: размещение людей, оборонительные рубежи, провиант.

Вращение продолжается. Множество лиц, четких, как портреты. Голубые глаза и крючковатый нос кузнеца Роттвайля… Новое лицо — мясистый подбородок и светлые усы… И еще одно — приплюснутый нос и выпученные глаза. Лица и голоса, одни за другими. Ганс Гут, складывающий книги в повозку… Лошадь, уже готовая, что ее сейчас впрягут: маленький книготорговец, не готовый к битве и стремящийся вернуться в свою типографию.

Через миг — что-то рвется, механизм ломается, ноты звучат фальшиво, с треском, сливаясь в единый гул. Краски смешиваются на палитре памяти. Воспоминание умирает, сменяясь смятением ужаса.

Глава 29

Знамение.

Полосатая, пылающая, пурпурная радуга неожиданно появляется за холмами и за войсками Филиппа прямо перед восторженными взглядами униженных.

На мгновение она, не предвещавшаяся дождем в чистом небе, уничтожает страх — символ искупления, уже изображенный на наших обветшавших знаменах из белого полотна, знак народа Божьего, поднявшегося приветствовать звук труб небесных, который звучит перед тем, как всем воздастся по заслугам.

Грохот… Повсюду дрожит земля… Недра разверзаются, чтобы поглотить их… Дрожит земля… идет трещинами… закручивается… гудит… плывет — из нее извергается мощь Господня.

Кулак, размером с человека, повергает меня, оглушенного, на землю, лицом в грязь. Я переворачиваюсь на бок, услышав стон — это мужчина со сгустком крови и костями вместо лица. Новые взрывы… Пыль забивает глаза… Люди ищут убежища под лошадьми, под повозками, в зияющих на равнине ямах. Я прячусь под одним из немногих деревьев, рядом с мальчишкой с большой щепой, вонзившейся между ребрами, зеленым от страха и боли.

Пушки продолжают палить…

Голова Магистра, насаженная на кол. Вот чего они хотят. За это они, возможно, проявят к нам милосердие.

Чертовы отряды дерьмовых рабов! Грязные ублюдки, вонючие сукины сыны! Не вам ставить условия воинству Божьему! Обглоданные трупными червями скелеты, высушенные на солнце. Гнусные фаланги Тьмы. Мы изнасилуем вас в задницы рукоятками мотыг. Грязные матери, которые вас родили, зачали вас в лесу с вонючими козлами. Возвращайтесь лизать зады своим хозяевам! Преисподняя раскроет свою ненасытную глотку, вас поглотит ее утроба. Если мы грешны… воля Твоя… да свершится воля Твоя. Она выплюнет их кости, обсосав одну за другой! С нами любовь и слово Спасителя в День Воскресения униженных. Мы не проявим жалости к вашим развращенным душам. Нас защитит вера в Бога Всемогущего.