Ирвинг Стоун - Бессмертная жена, или Джесси и Джон Фремонт

Его возбуждение передалось ей.

— Джесси, это было изумительно: яркий солнечный день, на западе — широкая сверкающая гладь озер и рек, на востоке — обширный глубокий лес с извилистой рекой Уинд и тонкими проблесками рек, впадающих в Йеллоустон и дальше в Миссури. Вдали, на северо-западе, мы увидели снежные пики трех Тетонов, откуда берут начало реки Снейк и Колумбия. Я воткнул шомпол в лед, развернул наш флаг и привязал его наверху.

— Это приятный рассказ, — прошептала она.

В пять часов начался вечер встречи, похожий на прощальный прием, только здесь было больше веселья. Все присутствующие хотели услышать рассказы. Полковник Кирни первый заявил в своей обычной прямолинейной манере:

— До нас доходили сообщения, что племена сиу, черноногих и чейенов объединились и заблокировали ваш маршрут от Ларами к Южному перевалу. У вас были неприятности с ними?

Джон стоял спиной к камину. Джесси сидела, наблюдая за своим мужем и восхищаясь его красотой.

— Мы пришли к форту Ларами в тот момент, когда туда пришел с Норс-Платт Джим Бриджер с группой торговцев. Он рассказал нам, что сиу и черноногие наложили на себя краску войны и ищут сражения. Торговцы и индейцы в форте советовали нам переждать несколько недель, пока кончатся набеги и индейцы вернутся в свои стойбища. Но это показалось мне неразумным.

— Теперь мы имеем достаточно неприятностей с ними, — проворчал полковник. — Если у них появилась такая мысль, они могут не пускать нас на свои территории, просто намазавшись краской войны…

— Я думал точно так же, полковник Кирни. Одна из задач нашей разведки заключалась в том, чтобы выявить самые лучшие места для устройства армейских фортов. Но никакое число фортов не защитит от индейцев, сумевших запугать нас.

Генерал Уинфилд Скотт хотел, чтобы ему показали на карте места, где, по мнению Джона, следовало бы построить армейские форты. Сенаторы с Запада желали получить сведения о характере почвы, есть ли там вода, сколько там пахотных земель и какое по численности население они могут прокормить. Некоторые конгрессмены с Востока интересовались, могут ли сельские и ремесленные семьи провести крытые фургоны через Южный перевал.

Встреча длилась долго, даже слишком долго. Джесси не знала, была ли причиной радость снова видеть мужа дома или волнение, связанное с приемом, но перед рассветом она родила. Когда врач сказал, что родилась дочь, Джесси зарыдала от злости. Она не выполнила своего обещания мужу, не осуществила свою часть обещанного. Когда он вошел в комнату, она старалась не смотреть ему в глаза.

— Нет, не утешай меня, — сказала Джесси. — Если ты попытаешься отвлечь меня банальными словами, я тебе никогда не прощу этого.

В распоряжении Джона было два часа, чтобы примириться с происшедшим. На его лице была слишком широкая улыбка, когда он присел около постели.

— Очень хорошо, никаких банальностей. Но могу ли я высказать два предположения: в восемнадцать лет ты еще не слишком стара, чтобы не иметь детей, а шесть месяцев пребывания в глуши не ослабили моего желания их сотворить.

Маленькая искорка мелькнула в ее усталых глазах.

— Тонко сказано, лейтенант. А теперь уходи и дай мне поспать.

Джесси проснулась в следующий полдень. Когда она пробудилась, умылась, причесала волосы и повязала их розовой вельветовой лентой, в комнату вошел ее муж со свертком ткани под мышкой.

— Дорогая, помнишь, я сказал тебе о флаге, который поднял над пиком Фремонта?

Глаза Джесси ответили ласковым «да».

— Он слегка выцвел, и ветер пробил в нем несколько дыр. Но это первый американский флаг, поднятый над самым высоким пиком Скалистых гор. Я принес его тебе, моя дорогая.

Он расправил флаг и положил его поперек кровати. Джесси была тронута его жестом.

— Неисправимый поэт-романтик, — прошептала она, вытянув руки для поцелуя, не состоявшегося накануне из-за разочарования прошлой ночи.

К концу второй недели Джесси переместили на шезлонг в их жилой комнате. В окна врывалось солнце рано наступившей зимы, и Джон развлекал ее рассказами о своем походе. Она слушала его, стараясь понять, как они связаны с историей исследований и какой вклад способен внести лейтенант Фремонт в традиции Роджерса и Кларка, Пайка, Эшли, Смита, Касса, Лонга или капитана Бонневилля.

В дальнейшем он раскрывал картину своего похода в виде последовательной серии рассказов. Одни он рассказывал в постели, другие — за завтраком, третьи — расхаживая в пижаме по спальне; в нижнем белье за бритьем; в брюках из грубой ткани и в выцветшей рубашке, сортируя на полу привезенные образцы; в своей сине-золотой форме в ожидании встречи с официальными лицами военного департамента.

Джесси представляла себе, как он преодолевает реку Канзас в сотне миль от устья, испытывая резиновую лодку Николлета в быстром желтом потоке. Она продвигалась мысленно с ним в земли враждебно настроенных индейцев, где по утрам выдавался порох каждому участнику экспедиции. Она видела перед собой группу иммигрантов, направлявшихся в Колумбию и просивших Джона доставить их письма в Штаты. Она пересекла Большой Вермильон и поставила лагерь на большой возвышенности Блю, где холмы кишели антилопами, а деревья гнулись под тяжестью плодов. Джесси словно шла по свежим следам переселенцев в Орегон, — следам, помогавшим преодолеть одиночество в пути. Она чувствовала, что по мере продвижения на запад почва становится все более песчаной. Там по ночам лили дожди и налетали тучи москитов. Ее мучила два дня жажда по той причине, что ручьи около Биг-Триз по неясной причине пересохли, но когда она добралась до малой возвышенности Блю, то она, мужчины и лошади напились и искупались в чистом прохладном потоке. Каждую ночь она мысленно расставляла охрану и наконец благополучно добралась до Платта, где группа разделилась на развилке — Кит Карсон повел половину членов экспедиции по обычной Орегонской тропе к форту Ларами, а ее муж направился с остальными по пути к форту Сент-Врен. В форте Ларами она пережила драматические часы: Джим Бриджер сообщил, что сиу, черноногие и чейены объединяются на тропе войны, и было принято решение пробиваться вперед, невзирая на опасность. Затем последовал долгий переход по долине Суитуотер, и наконец наступил великий день 8 августа, когда экспедиция оседлала Южный перевал, составляя карты, схемы и обширные записи с целью зафиксировать дорогу для будущих переселенцев в Орегон.

Джесси спросила мужа, не возражает ли он, если она прочитает его дневник. Она была восхищена его поэтическим воображением и вскоре заметила, что дневник состоит из блестящих фрагментов. Лейтенант Фремонт точно и красочно описывал то, что видел, но не имел стройного плана, который позволил бы ему соединить все части в цельную картину. Его дневник походил во многом на сырой материал, опубликованный Льюисом и Кларком, Кассом и Скулкрафтом. В таком виде его прочитают ученые, исследователи и студенты, но не широкая публика. Для того чтобы отчет лейтенанта Фремонта оказал добрую услугу переселению на Запад, он должен быть более популярным для чтения документом по сравнению с его предшественниками, включить все точные описания и стать литературным произведением.

Она понимала, что должна проявить максимум такта, отыскать тонкий способ, чтобы привести его к выводу о том, каким должен быть его отчет конгрессу. Когда Джесси полностью оправилась после родов, она показала ему свою работу по истории исследований и, объясняя смысл этой работы, сумела убедительно изложить свою точку зрения, почему прежние описания экспедиций не стали достоянием широкой публики.

Джон, казалось, проявил интерес, но не выразил желания привлечь ее к работе. Она установила для него пюпитр в их гостиной, разложила ручки, карандаши и пачку бумаги, обеспечила тишину и покой. Джесси поцеловала мужа, сказав:

— Удачи, дорогой, уверена, что у тебя получится хороший доклад, — и закрыла за собой дверь.

Во время обеда она увидела, что он расстроен — не смог написать ни слова. Джесси успокоила его, сказав, что первая страница всегда труднее дается, чем остальные девяносто девять, что после начала рассказ пойдет гораздо быстрее. В конце второго дня она обнаружила в своей гостиной кучу мятой бумаги, пюпитр, испачканный чернилами, а мужа — в таком плохом настроении, что не смогла поговорить с ним. Когда она на третий день тихо постучала в дверь, чтобы пригласить мужа к обеду, то увидела, что у него идет носом кровь. Она заставила его лечь на пол, вытерла его лицо и положила на лоб полотенце, смоченное холодной водой.

— Не могу понять, Джесси, — сетовал он, — когда я рассказываю тебе о том, что происходило во время похода, это стимулирует и возбуждает меня, слова текут сами собой, и в моей голове возникают живые картины. Но как только я сажусь писать, слова становятся холодными, мертвыми.