Александр Тамоников - Николай II. Расстрелянная корона. Книга 1
– Федя, а ты никогда не думал, что я и забрюхатеть могу?
– Чего это вдруг? От мужа покойного, с которым прожила, почитай, десять лет, не забрюхатела, от рыжего Тимофея тоже, а от меня вдруг залетишь? С чего бы это? Ты ж баба пустая.
Елизавета приподняла голову, посмотрела любовнику в глаза.
– Нет, Феденька, я не пустая. Это Степан-покойник был неспособным детей делать. А Тимофей? Так с ним у меня ничего такого и не было.
– Рассказывай! А то на селе слепые да глухие живут. Народ видит и слышит даже то, чего ты и сама о себе не знаешь.
– Федь, клянусь, ничего не было. Да, заходил Тимофей раза три, да все по пьянке. До своей избы дойти не мог, вот ко мне по пути и захаживал. Приставал, было дело, на постели раскладывал. А больше ничего, сразу в храп. Как хорошо было бы, если бы у нас ребеночек народился. Ты женился бы на мне, и зажили бы мы на зависть другим. Ты стал бы хозяином. Земли у меня много. Скотину прикупили бы, дом подправили.
Федор повернул женщину на спину.
– Вот, значит, как? Тогда запоминай хорошенько. Ежели что, пойдешь к повитухе, и пусть она избавляет тебя от плода. Если по селу поползут слухи о том, что ты забрюхатела от меня, то пеняй на себя. Удавлю.
– Такая, значит, твоя любовь ко мне?
– А кто тебе о любви говорил? Ты меня с Тимофеем попутала? Не хочешь жить со мной, дело твое, я себе и в городе бабу найду. Да и в соседнем селе Фроська Тырина завсегда принять готова. А она ровесница мне и условий не ставит.
– Ты что, Федя?
– Ничего! Со мной шутки плохи. Мое слово – кремень.
Федор начал быстро одеваться. Растрепанная Елизавета сразу как-то подурнела, заплакала на кровати.
Волков пошел к дому Гуляевых. Он проживал там вместе с матерью, батрачил на Порфирия Михайловича, местного богатея, нового помещика.
Гуляев запил после ярмарки. Он уже неделю не вылезал с заимки, расположенной у реки Шарга. Вместе с ним там находились староста соседней деревни Федор Семенович Губин, работник Тихон и Екатерина, мать Федора Волкова.
Вот уже десять лет женщина жила с Порфирием Михайловичем, превратилась по сути в рабыню разбогатевшего крестьянина. В комнату покойной жены он ее не переселил, как обещал. Федьке выделил отдельную каморку, но на учебу не отправил. Мальчишка с помощью местного священника научился кое-как писать и читать.
Екатерине приходилось до беспамятства работать в поле, управляться по хозяйству, исполнять извращенные прихоти Порфирия. Здоровье ее ухудшилось. Она часто болела, что вызывало лишь недовольство у новоявленного барина.
Федор Волков ненавидел Гуляева, жалел мать, однако не осуждал ее связь с Порфирием. У этого молодого, наглого и злобного мужика был свой интерес в отношении матери и местного богатея. Федор давно мог отделиться, получить собственный надел, построить избу, завести семью, но, на удивление сельчан, оставался у Порфирия в батраках, жил бобылем. В Долгопрудном все постепенно к этому привыкли, как к тому, что Федор не заигрывал с молодыми девками. Он сошелся с вдовой Елизаветой, имевшей на селе репутацию гулящей бабы.
Федор шел к дому Гуляева, и тут от ограды его окликнул сосед Еремей Фомич Якунин:
– Федька, здорово был!
– Здравствуй и ты, дядя Еремей.
– Поди сюда, покалякаем.
– Так дела есть.
– Ладно тебе, какие дела?
Федор подошел, скрутил самокрутку, прикурил, выпустил облако ядовитого дыма.
– Чего хотел, дядя Еремей?
– От Порфирия известий не было?
– Нет.
– Сколько он уже пьет?
– Завтра вторая неделя пойдет.
– Значит, завтра и вернется. Он больше недели не выдерживает.
– А ты чего с ним не гуляешь? – поинтересовался Федор. – Вы же друзья с детства.
– Не люблю я такое дело. Выпить водочки под хорошую закуску завсегда готов, но упиваться до чертиков не приучен. Это Порфиша с жиру бесится. Как же, поднялся над всеми, глядишь, в городе лавку откроет, а то и заводик какой. Когда деньги есть, ты человек.
– Мне все равно, чего он откроет, дядя Еремей. Я больше за мать волнуюсь. Хворать она стала часто, и когда Порфирий Михайлович ее на заимку забирал, тоже чувствовала себя нехорошо. Да разве хозяин послушает нас, посмотрит на это?
– Да, Федька, не повезло Катерине с хозяином. Не могу понять, если Порфирий так изгаляется, чего вы не уйдете от него?
– Куда, дядя Еремей?
– Да в город, к другому хозяину, а то и на собственную землю. На сход заявление подай, и выделят вам землицу, у оврага ее пропасть ничейной.
– Поглядим.
– А чего глядеть, Федька? Ты мужик здоровый, непьющий, бабу легко найдешь. Мать хоть отдохнет, а то ведь извелась вся. Молодуха за хозяйством присмотрит. А то и искать не надо. Лизка-то, вдова Степки непутевого, чем не жена? Ты давно с ней шашни крутишь. Старше тебя баба?.. Так это даже лучше. Учить не надо, сама все знает. И деваться-то ей от тебя некуда. Хозяйство под себя заберешь. А захочешь погулять, на здоровье, веселись в городе, Лизка молчать будет. Потому как ты для нее последняя надежда. Пройдет еще годков пять, кому она нужна станет?
Федор посмотрел на Еремея и спросил:
– Откуда знаешь про Лизку?
– Ну ты дал! На селе ничего не утаишь. Бабы все знают.
– Сплетни это.
– Сплетни или нет, не важно. Главное в том, что им верят безоговорочно. Так что подумай, Федька. Будь я на твоем месте, взял бы Лизку даже из-за хозяйства ее. Поднял бы, а потом гулял налево и направо.
– Чего ж ты по молодости на ровне женился, а не на вдовой бабе с хозяйством, которая старше тебя на десять годков с лишним?
– Так меня, Федя, женили по старым обычаям. Отец у меня властный был, царство ему небесное, супротив никто в семье слова молвить не мог. Он и подыскал невесту. А я в то время ой как любил покойницу Машу. Марию Степановну.
– Погодь, это не жену ли Порфирия Михайловича?
– Ее, Федька. Только на любовь мою никто не посмотрел.
– А покойница к тебе как относилась? Ты ей тоже люб был?
– Нет, Маша тянулась к Порфише, а тому нравилась моя Параня.
– Что-то я ничего не пойму. Тебе невесту отец подобрал, так?
– Так.
– А Порфирий Михайлович ухлестывал за ней, так?
– Ну.
– Так Прасковья местная, что ли, была?
– А какая же? Параша, Маша, Порфиша, я, другие парни с девками все вместе росли, в игры играли, хороводы водили, тайком по кустам да на сеновалах прятались. До греха дело не доходило, по малости безвинно миловались. А как подросли, так каждому своя судьба выпала. Меня отец на Параше женил, Порфирий забрал Машу. Да чего прошлое вспоминать? Что было, то не вернешь. Постой, Федька, слышишь? – Еремей повел головой.
– Чего?..
– Кажись, хозяин твой возвращается. Лошади ржут. А у кого на селе тарантас о двух конях.
– У Порфирия Михайловича.
– А скольких лошадей топот слышен?
– Трех, никак не менее.
– Вот и я о том же. Сие означает, что возвращается Порфиша, а с ним твоя мать и Тихон. Так что встречай. А я пойду. Позже загляну к Порфише, когда отойдет от пьянки.
– Ладно.
Федор с работником Алексеем встали у раскрытых ворот. Вскоре во двор въехал тарантас, приобретенный Гуляевым по случаю в городе. Верхом, качаясь из стороны в сторону, проследовал Тихон. Тарантас остановился у дома. Федор не видел матери.
Из повозки спустился на землю пьяный Гуляев, исподлобья взглянул на работников и распорядился:
– Выпрягайте коней, кормите, поите, мойте тарантас.
Повозка была забрызгана грязью. Да оно и немудрено. Всю ночь лил дождь, превративший дороги в месиво.
– А где мать? – спросил у хозяина Федор.
– Мать? – переспросил Гуляев. – Сзади. Из-за нее вернулись. Захворала, видишь ли, сильно твоя мать, Федька. Тащи ее в каморку, а то, не дай бог, прямо здесь помрет.
Федор подошел к тарантасу. Мать лежала за скамейкой на каком-то тряпье.
– Мама! – позвал он Екатерину.
Та открыла глаза.
– Феденька! Думала, больше не увижу тебя. Худо мне, сыночек, видать, не встану.
– Ну что ты. Сейчас в комнату отнесу, доктора позову.
В Долгопрудном второй год проживал фельдшер Николай Иванович Шаваргин.
– Ладно, ты не говори ничего.
Федор поднял мать, отнес в комнату, уложил на кровать, открыл окно, увидел синяки на руках и шее.
– Что это, мама?
– Не спрашивай, сынок. Сам знаешь нрав хозяина. А пьяный он вообще зверем становится. Так что я еще легко отделалась. Мог и убить.
– Он бил тебя, больную?
– Пустое все это, Федя. Ты присядь рядышком, я посмотрю на тебя.
– Чего смотреть? Доктор нужен.
– Уже не нужен, Федя.
– Я сказал, нужен, значит, приведу его. – Он накрыл мать старой шалью, вышел во двор.
Посреди двора стоял Порфирий Михайлович, рядом пьяный Тихон.
– Я вас всех работать заставлю! – орал Гуляев. – Будете пахать днем и ночью. Разбаловались, волю почуяли? Будет вам воля. Тут я хозяин, кроме меня у вас начальства нет, жалиться некому. – Он увидел Федора, сдвинул брови. – А ты чего бездельничаешь?
