Карающий меч удовольствий - Питер Грин
И Марий, и высокий, поджарый легат, стоящий позади него, уставились на меня в откровенном изумлении. Я прекрасно знал, что Марий надеялся, что я перепоручу все своим центурионам легионной конницы, тем самым дав ему возможность прочитать мне лекцию об обязанностях так называемого старшего офицера.
Однако он ограничился словами:
— Откуда ты это знаешь?
— Из греческого руководства по тактике конницы, — ответил я, и это была чистая правда.
Марий почесал рукой переносицу.
— Это — мой легат, Авл Манлий, — представил он, больше не касаясь тактики конницы.
Мы с сухопарым верзилой обменялись рукопожатиями.
— Через час у нас ужин. Ты найдешь, что наша пища вряд ли походит на ту, к какой ты привык в Риме.
Прищуренные, налитые кровью глаза пристально наблюдали за мной.
— Свежий воздух пустыни улучшил мой аппетит, — ответил я, отсалютовал и вышел из палатки вместе с Аилом.
Начало смеркаться; большая скала с крепостью казалась черной на фоне закатного солнца. Марий разбил свой лагерь на склоне холма над рекой строго традиционным способом: наверняка он принимал участие в полевых упражнениях. За рвом стоял квадратный палисад, вкопанный усилиями сверх моего воображения в каменистую почву. Палатки и склады были размечены с точностью искушенного геометра. Четверо лагерных ворот были соединены двумя открытыми улицами, которые шли между палатками, аккуратно рассекая квадрат поперек.
Собственная палатка Мария стояла в точке пересечения этих улиц. Я отметил высокие способности Мария как полководца Авлу. Его худое лицо сморщилось в усмешке.
— О, Марий — замечательный военачальник, — отозвался он.
Авл пристально посмотрел на темнеющую равнину. В воздухе стоял пронзительный писк москитов.
— Замечательный в смысле дисциплины и тактики. Что же касается стратегии…
Голос его был весел и приятен.
В тишине проревела труба — происходила смена караула; костры мерцали под котлами, и запах готовящейся пищи ударил мне в ноздри. Мои ноги все еще болели от долгой езды верхом и бивуаков: ничего кроме скал и пустыни все время да лишь случайных убогих деревенек из глинобитных хижин; бесконечное наблюдение за горизонтом, нет ли врага, разведчики, посланные вперед и по флангам, желтая змея, извиваясь, переползающая дорогу перед моей кобылой, которая замерла от ужаса.
Авл сказал:
— Эта кампания — неосуществима.
— Да? — Я постарался, чтобы мой голос звучал невыразительно.
— Завоевание городов, осада крепостей в конце концов закончатся ничем. Это не Италия. Пустыня безгранична. Она может поглотить Югурту всякий раз, как он того пожелает.
Я думал о змее; она была цвета самой пустыни, невидимая, пока недвижима.
— Я убеждал Мария скорее вернуться к побережью. Он же хочет зимовать здесь, в пустыне.
Наши ноги громко хрустели по каменистой почве. Я ничего не ответил — пусть Авл говорит.
— Мы впустую растрачиваем наши силы. Не могу описать, как отчаянно мы нуждаемся в твоей коннице.
Он дружеским жестом положил руку мне на плечо.
— Есть только один способ выиграть эту войну и положить ей конец: захватить Югурту собственной персоной.
Авл на мгновение прервался, а затем добавил:
— Но сделать это нет никакой возможности.
На это я никак не отреагировал.
— Почему бы Марию не воспользоваться слегка дипломатией? — воскликнул Авл. — По крайней мере, мы не потеряли бы так много людей, а Югурта казнил бы какую-нибудь полдюжину послов…
— Нет! — прервал его я не подумав, запах пустыни вскружил мне голову. — Ты — не прав!
— Ты так считаешь? А как же Бокх?
Он указал на противоположный берег реки, туда, где вдалеке мигали походные костры соплеменников мавров.
— Мы извлекли пользу из союза с ним — насколько он для этого годен — год назад, но твои друзья в Риме так благоволили к Югурте, что выдворили царя за границу, несмотря на то что он был тестем Югурты. Теперь наши шпионы сообщают нам, что они объединили свои силы, Бокх и Югурта. Симпатичная парочка.
Авл вдруг замолк и посмотрел мне в лицо.
— Теперь ты понимаешь, насколько опасно наше положение?
— Понимаю, — ответил я.
— Прости. Я знаю, что ты чувствуешь. Но если ты желаешь сражений, то получишь гораздо больше желаемого и скорее, чем ты себе, вероятно, представляешь.
Он взял пару кубиков для игры в кости из мешочка на талии и потряс их друг о друга в руке.
— Этот обратный марш к побережью… — сказал он. — Ты полагаешь, Югурта позволит нам уйти с миром? Особенно теперь, когда с ним мавры?
Мимо прошла группа солдат с факелами; неровный свет осветил лицо Авла, показав его холодные полуудивленные глаза.
— Даю шесть к четырем, — сказал он, и кубики загремели в его руке, — что колонна вообще не достигнет Аттики. Нам повезет, если мы доберемся до Цирты, и если мы сделаем это, то лишь благодаря твоей коннице. Возможно, ты принес с собой удачу, Сулла. Ты, конечно, произвел благоприятное впечатление на Мария. Ты добрался до нас благополучно, прежде чем Югурта двинул свои войска. Ты, может быть, сумеешь и благополучно отвести нас назад.
— А Марий об этом знает?
— Конечно. Марий знает почти все о том, что тут происходит, но большую часть он намеренно игнорирует, а особенно возможность ведения переговоров.
— Возможно, он поступает мудро, — заметил я. — Его предшественникам переговоры принесли немного пользы.
— Марий считает себя непобедимым, — продолжал Авл, словно я ничего и не говорил. — У него при себе есть сирийская предсказательница, и он непоколебимо верит каждому ее слову. К счастью, старая карга не предрекает ничего бедственного.
Затрубила труба, призывая нас к ужину. Какое-то мгновение я просто всматривался в темноту заостренных марокканских холмов, ощущая опасность (как ощущает ее животное), понимая теперь причину построения квадратного палисада, что возвел Марий между нами и ужасами ночи. И все же в моем сердце жило стремление к испытаниям, которые ждали впереди.
Марий отказывался сниматься с места почти месяц. Сначала Авл раздражался, слушая сообщения разведчиков и дезертиров, разуверившихся в Бокхе, о том, что Югурта предложил ему треть Нумидии, если тот захватит римлян или вытеснит их из Африки. Но скоро стало ясно, что Марий знает, чего хочет. Он нещадно муштровал и изнурял своих людей, заставляя Авла, мучительно страдавшего от потницы и солнечных ожогов, работать, не щадя себя. Я и сам ежедневно пребывал в седле от восхода до заката, отрабатывая маневры конницы со своими когортами, управляя колесницами, наступая, перестраиваясь. Мой голос стал хриплым и резким от крика, горло
