Фаина Гримберг - Примула. Виктория
Недавно прошло первое мая, старинный праздник весны...
Сегодня принцесса Уэлльская показалась английскому народу в лице лондонцев. Народ, всегда наклонный предпочитать будущее настоящему, бурно приветствовал тоненькую девушку, такую девичьи хорошенькую, такую будущую королеву, такую чистую, с такими наивными и радостными серо-голубыми глазами, казавшимися совсем голубыми на солнышке мая. Матушки и бабушки больших лондонских семейств тотчас окрестили её «малюткой Вики» и «ангелом»!.. Её открытый экипаж двигался медленно. Она чувствовала себя счастливой...
К сожалению, король, дядюшка Вилли-Билл, не мог присутствовать на торжествах по случаю дня рождения племянницы. Вильгельм IV был болен. Однако степень тяжести его состояния скрывали от принцессы. Вернувшись в Кенсингтонский дворец из поездки по столице, она тотчас спросила о здоровье короля. Ей отвечали, что Его Величеству лучше.
В конце ужина — на десерт — подали bombe aux fraises[48].
Перед сном Вики села за письмо королю Бельгии Леопольду. Она давно привыкла к этой переписке. Делиться своими чувствами и мыслями, советоваться с дядей, братом матери, было приятно. Она — будущая королева, она переписывается с королём. Беседы с герцогиней-матерью и с баронессой Литцен уже казались ей скучноватыми и какими-то необязательными. Она не отдавала себе отчёта в том, что и мать, и верная гувернантка сделались ей скучны именно потому что они... — женщины! Они были женщины, а она, Виктория, была, уже стала, будущей королевой! Королева уже как бы и не являлась женщиной в обычном смысле этого понятия. Недаром Елизавета Тюдор, великая Лиззи, говорила, что в её груди бьётся сердце короля Англии, и окружала себя блистательными и деятельными мужчинами. Вы думаете, она укладывала их в свою постель под высокий балдахин? О нет! Ей просто-напросто интересно было беседовать, советоваться, делиться своими мыслями и чувствами именно с людьми деятельными. А так уж устроен мир, что деятельными людьми являются исключительно мужчины, а не дамы, не женщины. То есть за исключением королев, некоторых королев, во всяком случае! И во время юности Виктории мир оставался устроенным всё ещё точно так же. Ему ещё только предстояло меняться.
И Вики, ни о чём таком и не думая, всё равно предпочитала беседы с лордом Мельбурном обществу дам, собиравшихся в гостиной герцогини-матери. И возможным разговорам с герцогиней она предпочитала переписку с братом герцогини. Брата покойного отца, дядюшку Вилли-Билла, она тоже любила, но цену старому Морскому Волку уже знала! Он, конечно же, был простая душа, звёзд с неба не хватал...
Вики подробно описала свою поездку в город, улицы и площади, запруженные народом, и в каком радостном настроении все пребывали, «как будто случилось нечто удивительное». Она не лгала, не притворялась чересчур наивной. Она и вправду не полагала свой день рождения, своё восемнадцатилетие чем-то удивительным, из ряда вон выходящим!
Затем она перешла к описанию болезни Вильгельма IV. Она писала, что здоровье его поправляется. «Королю значительно лучше». Она действительно так думала.
* * *Близился конец июня. Уже становилось ясно, что болезнь Вильгельма IV — смертельна.
В ту ночь, с девятнадцатого на двадцатое июня, Виктория не спала. Она знала, что в спальных покоях Виндзорского дворца умирает король. Она сидела за столом в своей прежней классной комнате и перебирала книги. Том за томом — «История упадка и разрушения Римской империи» — Гиббон48. Листала страницы. Засинело светло в окне. Близился конец тёплой летней ночи.
Архиепископ Кентерберийский и лорд-чемберлен, управитель королевского двора, лорд Конингем, ждали в одной из гостиных Кенсингтон-паласа. Время словно бы ускорило свой ход. Но принцесса Уэлльская ещё ничего не знала.
Она вернулась в спальню, по-прежнему отделённую лишь арочным проёмом от спальни герцогини-матери. В ночнике на круглой подставке догорала свеча. На ночном столике смутно бликовал графин с охлаждённой водой. Она налила в стакан воды и жадно пила...
Вдовствующая герцогиня появилась так внезапно, выросла её фигура в чёрном платье перед глазами принцессы Уэлльской, её единственной дочери, словно волшебное дерево в сказке. Виктория поняла...
Её ждали лорд-чемберлен и архиепископ Кентерберийский. У неё не оставалось времени вызвать звонком камеристку. Она побежала как была, в капоте, в комнатных туфлях, запахивая на груди кашемировую шаль...
Король скончался в начале третьего часа ночи. Лорд Конингем опустился перед ней на колени и поцеловал ей руку...
Было шесть часов утра.
Она вернулась к себе. Камеристка расчесала и убрала её волосы, застегнула крючки платья, приладила кружевной ворот, повязала бархотку. Королеве подали лёгкий завтрак — булочки с маслом и кофе.
Она прыгнула через ручеёк, навсегда отделяющий детство от всей дальнейшей жизни. Юность и зрелость манили яркостью и плодоношением...
Она... «...бросилась ничком на мягкую, как мох, лужайку, на которой пестрели цветы.
— Ах, как я рада, что я, наконец, здесь![49]»
Она не боялась... Она уже знала, что её голова предназначена для тяжёлой золотой короны!.. А королева может быть очень сильной фигурой.
В девять часов утра в Кенсингтон приехал лорд Мельбурн.
Он был старше королевы на сорок лет! Он рассказывал ей весьма полезные и интересные сведения о жизни и возможностях правления страной...
— Мадам, вы грустите?.. — (к ней теперь возможно было именно так обращаться — «мадам»!).
— Я не имею на это права...
Ещё недавно герцогиня-мать запрещала ей разговаривать с кем бы то ни было с глазу на глаз. А сегодня в течение двух часов — с девяти до одиннадцати утра — Виктория дала аудиенции своим премьер-министрам и с каждым из них беседовала именно один на один. Каждому из них, и Мельбурну — первому, она высказала своё заветное желание:
— Я хотела бы просить Вас, равно как и прочих министров правительства короля Вильгельма, оставаться на своих постах!
* * *Ещё вчера она была далека от политической жизни страны. Уже сегодня, ранним утром, эта страна стала Её страной. Она должна была взойти на престол, она фактически уже сделалась королевой. Но её власть ограничивалась главным законом Англии — Конституцией. Юную королеву теперь возможно было представить в облике девушки (она таковой и являлась), остановившейся на середине некоей дороги. Прямо на бедняжку, одетую в лёгкое муслиновое платьице, летят размахнувшие широко свой полёт качели. Оставаться вне их полёта — никак нельзя. Устремившись вниз, они тотчас взмывают вверх. И надобно ухитриться стоять твёрдо и не сходя со своего места. И чтобы эти самые качели не сшибли тебя!..
Качелями этими оказывалась сложившаяся система соперничества двух политических партий — вигов и тори.
Виги сложились как партия в начале восьмидесятых годов семнадцатого века, объединив крупных негоциантов, финансистов, то есть именно тех, кого именуют буржуазией, а также и аристократов, предпочитавших торговую и финансовую деятельность. Девятнадцатый век, век Виктории, ещё не закончит течение своё, когда на основе партии вигов возникнет английская Либеральная партия. Фактически одновременно с партией вигов сложилась и партия тори, выражавшая интересы дворян-землевладельцев и высшего духовенства англиканской церкви, главной церкви страны. Проходя единым путём, путём соперничества с вигами, и партия тори преобразовалась, соответственно, в Консервативную партию.
Молодой королеве предстояло лавировать между вигами и тори, между либералами и консерваторами. Впрочем, не она была первой, и не она стала последней. Ведь королева Анна уже правила в режиме перманентной борьбы между вигом Малборо и тори Болинброком. Но как раз при королеве Виктории и тори и виги постепенно обзавелись чёткими политическими платформами, что называется, — либеральной и консервативной.
* * *Весть о смерти старого короля и о новой, юной королеве стремительно летела по столичным улицам и площадям. Окна распахивались настежь. На крышах домов теснились энергические молодые люди.
Вот показалась карета, пышно украшенная. Это королевский глашатай вёз манифест о провозглашении Александрины-Виктории королевой Англии. Народ спешил к Сент-Джеймскому дворцу. Две башни, казавшиеся в летнем солнечном свете тёмно-зелёными, почти болотного цвета, прямо летящие вверх, в голубое небо, призматические, подымали вертикальный ряд прямоугольных окон. Маршал двора, лорд Конингем, управитель королевского двора, лорд-чемберлен, торжественным шагом вступили на балкон. Загремели пушки. Восемнадцать залпов, по числу немногих ещё лет новой королевы. Лорд Конингем громко зачитал манифест. Королевский глашатай вновь получил парадный свиток в свои руки, и карета двинулась в Сити. Но ни король, ни посланники короля не имели права проникнуть в Сити, то есть, собственно, в город, в Лондон, из своих резиденций, без дозволения мэра. Глашатай объявил о вступлении на престол новой королевы. Маршал Сити отвечал, что пропускает вестника королевы.
