Проспер Мериме - Варфоломеевская ночь
— По крайней мере, возьми с собой оружие. Хочешь, я отпущу с тобой двух лакеев?
— Фи! Зачем делать весь город свидетелем моих любовных приключений?
— Теперь это довольно принято. Сколько раз я видел, как мой большой друг д’Арделе отправлялся к любовнице в кольчуге, с двумя пистолетами за поясом… а за ним шли четверо солдат из его роты и у каждого по заряженному мушкету. Ты еще не знаешь Парижа, и, поверь мне, предосторожность никогда не вредит. Когда кольчуга начинает мешать, ее снимают — вот и все.
— У меня нет никакого беспокойства. Если бы родственники Коменжа сердились на меня, они могли бы очень просто напасть на меня ночью на улице.
— Одним словом, я отпущу тебя лишь под условием, что ты возьмешь свои пистолеты.
— Хорошо. Только надо мной будут смеяться.
— Это еще не все. Нужно еще хорошенько пообедать, съесть парочку куропаток и хорошую порцию пирога с петушьими гребешками, чтобы сегодня вечером не посрамить семейную честь Мержи.
Бернар удалился к себе в комнату, где он провел по крайней мере четыре часа, причесываясь, завиваясь, обрызгивая себя духами и, наконец, придумывая красноречивые слова, с которыми он предполагал обратиться к прекрасной незнакомке.
Без труда можно догадаться, что на свидание он пришел с точностью. Уже более получаса расхаживал он по церкви. Он уже раза три пересчитал все свечи, колонны и приношения, когда какая-то старая женщина, тщательно закутанная в темный плащ, взяла его за руку и, не говоря ни слова, вывела на улицу. Все время храня молчание, она, после нескольких поворотов, привела его в переулок, крайне узкий и, по-видимому, необитаемый. В самом конце его она остановилась перед маленькой сводчатой дверцей, очень низенькой, и отперла ее, вынув из кармана ключ. Она вошла первой, а Мержи — вслед за нею, держась за ее плащ, так как было темно. Как только он вошел, он услышал, как за его спиной задвинулись огромные засовы. Провожатая вполголоса предупредила его, что он находится у подножия лестницы и что ему предстоит подняться на двадцать семь ступенек. Лестница была очень узкая, а ступени неровные и истертые, так что он несколько раз чуть было не свалился. Наконец, после двадцать седьмой ступеньки, окончившейся маленькой площадкой, старуха открыла дверь, и яркий свет на мгновение ослепил Мержи. Он сейчас же вошел в комнату, обставленную гораздо более изящно, чем можно было предположить по внешнему виду дома.
Стены были обтянуты узорным штофом, правда, немного потертым, но очень чистым. Посреди комнаты он увидел стол, освещенный двумя свечами из розового воска и уставленный всякого рода фруктами, печеньями, стаканами, графинами, в которых были, как ему казалось, вина различных сортов. Два больших кресла по краям стола, казалось, дожидались гостей. В углублении, наполовину закрытом шелковым пологом, помещалась пышная кровать, покрытая кармазиновым атласом. Множество курильниц распространяли по комнате сладострастный аромат.
Старуха сняла накидку, а Мержи — свой плащ. Он тотчас же узнал посланную, приносившую ему письмо.
— Пресвятая богородица! — воскликнула старуха, заметив пистолеты и шпагу Мержи. — Не думаете ли вы, что вам придется рубиться с великанами? Прекрасный мой кавалер, здесь дело идет не об ударах шпагой.
— Охотно верю, но может случиться, что явятся братья или муж невеселого нрава и помешают нашей беседе. Так вот этим можно пустить им пыль в глаза.
— Вам здесь нечего бояться. Но скажите: как вам нравится эта комната?
— Прелестная комната, но тем не менее будет очень скучно, если придется сидеть в ней одному.
— Кое-кто придет разделить с вами компанию. Но сначала вы дадите мне обещание.
— Какое?
— Если вы — католик, протяните руку над распятием (она вынула его из шкафа), если — гугенот, поклянитесь Кальвином… Лютером… словом, всеми вашими богами…
— А в чем я должен поклясться? — прервал он ее со смехом.
— Вы поклянетесь, что никогда не будете стараться узнать, кто эта дама, которая сейчас придет сюда.
— Условия жестокие.
— Решайте. Клянитесь, или я вас выведу обратно на улицу.
— Хорошо, даю вам слово, — оно стоит смешных клятв, которых вы от меня требовали.
— Вот это хорошо! Ждите терпеливо, кушайте, пейте, если есть аппетит; сейчас вы увидите испанскую даму.
Она взяла свою накидку и вышла, дважды повернув ключ в замке.
Мержи опустился в кресло. Сердце билось неистово; его охватило сильное волнение, почти такое же, какое он испытал несколько дней тому назад на Пре-о-Клер в минуту встречи с противником.
В доме царила глубокая тишина; прошло мучительных четверть часа.
Воображение рисовало ему то Венеру, выходящую из алькова и бросающуюся ему в объятия, то графиню де Тюржи в охотничьем костюме, то принцессу королевской крови, то шайку убийц, то, — и это была самая ужасная мысль, — влюбленную старуху.
Не было слышно ни малейшего шума, по которому можно было бы узнать, что кто-то вошел в дом, как вдруг ключ быстро повернулся в замке, дверь открылась и сейчас же закрылась, будто сама собою, и высокая, стройная женщина в маске вошла в комнату.
Платье, очень узкое в талии, подчеркивало изящество ее фигуры, но ни по крохотной ножке, обутой в белые бархатные туфли, ни по маленькой ручке, к несчастью, покрытой вышитой перчаткой, нельзя было точно определить возраст незнакомки. Что-то неуловимое, может быть, магнетическое излучение, или, если хотите, предчувствие заставляло думать, что ей не больше двадцати пяти лет. Наряд ее был богат, элегантен и прост в одно и то же время.
Мержи тотчас же встал и опустился перед ней на одно колено. Дама сделала шаг к нему и произнесла нежным голосом:
— Dios os guarde, Caballero. Sea V. M. el bien venido[48].
Мержи сделал движение, словно удивившись.
— Halba V. М. éspano?[49]
По-испански Мержи не говорил и даже с трудом понимал этот язык.
Дама, по-видимому, смутилась. Она позволила довести себя до кресла и села в него, пригласив знаком Мержи занять другое. Тогда она начала разговор по-французски, но с иностранным акцентом, который то был очень заметен и как бы утрирован, то совсем пропадал.
— Сударь, ваша отвага заставила меня забыть о сдержанности, присущей нашему полу; я хотела видеть прославленного кавалера и нахожу его таким, каким живописует его молва.
Мержи покраснел и поклонился.
— Хватит ли у вас жестокости, сударыня, все время сохранять на лице эту маску, которая, подобно завистливому облаку, скрывает от меня лучи солнца? (Он вычитал эту фразу в какой-то переведенной с испанского книге.)
— Господин кавалер, если я останусь довольна вашей скромностью, вы не раз увидите меня с непокрытым лицом, но на сегодня ограничьтесь удовольствием беседовать со мною.
— Ах, сударыня, как бы велико ни было это удовольствие, но оно только увеличит мое желание видеть вас!
Он опустился на колени и собирался снять с нее маску.
— Росо а росо[50], сеньор француз, вы слишком проворны. Сядьте на прежнее место, а то я сейчас же вас покину. Если бы вы знали, кто я и чем рискую, назначая вам свидание, вы удовлетворились бы той честью, что я вам оказываю, придя сюда.
— Право, мне голос ваш кажется знакомым.
— А между тем вы слышите его впервые. Скажите мне, способны ли вы полюбить и быть верным женщине, которая бы вас полюбила?
— Около вас я уже чувствую…
— Вы меня никогда не видели, — значит, вы меня не любите. Разве вам известно, хороша ли я или безобразна?
— Я уверен, что вы очаровательны.
Незнакомка отняла свою руку, которой он уже завладел, и поднесла ее к маске, как будто собиралась ее снять.
— Что бы вы сделали, если бы сейчас увидели перед собой пятидесятилетнюю женщину, безобразную до ужаса?
— Это невозможно!
— В пятьдесят лет еще влюбляются.
Она вздохнула, и молодой человек задрожал.
— Эта изящная фигура, эта ручка, которую вы тщетно стараетесь у меня вырвать, — все мне доказывает вашу молодость.
В этой фразе было больше любезности, нежели уверенности.
— Увы!
Мержи начал испытывать некоторое беспокойство.
— Вам, мужчинам, любви недостаточно. Вам нужна еще красота. — Она опять вздохнула.
— Позвольте мне, прошу вас, снять эту маску…
— Нет, нет! — И она с живостью его оттолкнула. — Вспомните о своем обещании. — Затем она прибавила более веселым тоном: — Мне приятно видеть вас у моих йог, а если, случайно, я оказалась бы не молодой и не красивой… с вашей точки зрения, по крайней мере, — может быть, вы оставили бы меня в одиночестве.
— Покажите, по крайней мере, эту маленькую ручку.
Она сняла раздушенную перчатку и протянула ему белоснежную ручку.
— Мне знакома эта рука! — воскликнул он. — Другой, столь же прекрасной руки, нет в Париже!
