Латвия моей судьбы - Светлана Владимировна Ильичёва
Готовится защитить кандидатскую диссертацию Юрис Экманис, один из тех, кто ещё студентом выбрал для себя дорогу в физику. Лежат под стеклом на его рабочем столе удивившие меня снимки, и держат его ладони фиолетовые кусочки кристаллов — безмолвные объекты романтики поиска.
Длинные пальцы Шварца вычерчивают на бумаге четыре лучика. Один упирается в букву «Л», второй — в «Д», третий — в слово «радиолиз», последний — в «дозиметрия». Так объясняет он мне дислокацию сил лаборатории по каждой научной проблеме.
— Люминесценция — это Алукер, Чернов. Дефекты решётки — Экманис, Кристапсон. Радиолиз — Тиликс, Готлиб.
Себя он не назвал, но я знаю, почему первой стоит «люминесценция». Задолго до того, как началась цепная реакция первого в Прибалтике Саласпилсского научно-исследовательского атомного реактора и на лесной окраине городка поднялся корпус Института физики Академии наук Латвийской ССР, Шварц сразу же после вуза окунулся в суть физических проблем холодного света. Они изучались тогда в Тартуском университете школой профессора Фёдора Дмитриевича Клемента, его учениками. Шварц стал одним из них, чтобы вскоре сделаться «полпредом» исследований по люминесценции на латвийской почве. Эффекты фотолюминесценции — явление, известное науке давно. Смысл же работы К.К.Шварца состоял в том, чтобы выяснить сущность процессов преобразования кристаллом радиации в световое излучение.
В 1960 году оппоненты, присутствующие на защите его кандидатской диссертации в Тарту, профессоры М.Д.Галанин и Я.Я.Кирс достаточно высоко оценили научные результаты латвийского физика.
С пуском реактора в Саласпилсе физики получили возможность расширить фронт исследований. Вот тогда — то среди других подразделений в институте физики появилась эта лаборатория. И Эдуард Алукер, тогда только инженер, ещё и не мечтавший о применении импульсной методики исследований с помощью лазера, стал первым аспирантом Шварца. Сейчас Алукер уже давно кандидат физико-математических наук, «абориген» лаборатории, специалист по радиолюминесценции. И когда, стараясь не замечать недоверчиво насмешливого его взгляда, спрашиваю, что он видит главное в своём учителе, Эдуард гасит смешинку в глазах и отвечает: — За десять лет не помню, чтобы он уходил в отпуск. — Наверно и сам Шварц этого не вспомнит. Вместо отпуска — лекции о радиационных процессах в Штутгартском, Дармштадтском и Гисенском университетах. В Гисене, маленьком западногерманском городке, долго стоит у могилы Конрада Рентгена, отдавая дань уважения памяти выдающегося физика, положившего своим открытием начало физики атома. Доклады на международных научных конференциях в Англии, Италии, и постоянная тяга домой, в Ригу, в институт, к книгам, к друзьям.
Он так формулирует направление лаборатории: «Воздействие ионизирующего излучения на диэлектрики вызывает в них сложные процессы. В итоге это приводит к трём эффектам: радиолюминесценции, дефектам кристаллической решётки, химическому разложению вещества — радиолизу. Изучением отношений этих эффектов мы и занимаемся до сегодняшнего дня». Помимо чисто научного значения, эти работы имеют практический интерес, например, для регистрации различных видов излучений.
Докторскую диссертацию Шварц защищал в Москве. Её название мало что говорит неспециалисту — «Эффективность люминесценции щёлочно-галоидных кристаллов», зато треть её посвящена применению дозиметрии в медицинской практике. Второй год в больнице имени П. Страдыня работает единственная в своём роде лаборатория термолюминесцентной дозиметрии, созданная по инициативе Шварца и его коллег. Заведует ею бывшая аспирантка института физики Д.Я.Губатова, готовящаяся защитить кандидатскую диссертацию. Здесь заняты определением радиационной нагрузки на организм человека при радиотерапии и рентгеноскопии. А приборы-дозиметры созданы в институте физики. Шварц сказал, что это заслуга Гранта, Межа и Грубе.
Давно решён спор между физиками и лириками. «Мне доставляет удовольствие картина заходящего солнца. Хотя я знаю, почему оно красное», — смеётся Юрис Экманис когда я напоминаю о дебатах на эту тему. Чему же тут удивляться! Хотя говорят, что в наше время не перестали удивляться только учёные и дети. Вопреки этой недоказанной истине я ухожу по длинному институтскому коридору, удивляясь одарённости и преданности людей, озабоченных глубоким вниманием к люминесцирующему кристаллу. Они там, эти люди, в лаборатории радиационной физики ионных кристаллов, которая в январе 1972 года отмечает свой десятилетний юбилей.
«Советская Латвия»,
1 января 1972 год, Рига
Закладка фундамента атомного реактора в1959 г. в Саласпилсе близ Риги. Акт о закладке подписывает президент Академии наук Латвийской ССР К.К.Плауде. (Сборник «Поиски и открытия», издательство «Зинатне» 1959 г.)
Р S. В 1991 году профессор К.К.Шварц (1930–2023 гг) эмигрировал в Германию. В Саласпилсе был закрыт и демонтирован атомный реактор, исчезла исследовательская база.
Глава 21. «Мы жили на волосок от смерти»
Высокий человек, чуть сутуловатый, аккуратно зачёсанные волнистые волосы с проседью и подчёркнутая опрятность коренного рижанина. Николаю Анисифоровичу Карпову не сидится дома: вроде бы ушёл на пенсию, да вернулся обратно к труду, работает печатником в типографии, и через его руки каждый день проходит весь газетный тираж, «тёпленький», прямо с ротации. Скромный труд скромного человека. А недавно только узнали мы о его нелёгкой судьбе: Н.А.Карпов — бывший узник фашистского концлагеря Саласпилс. Я спросила его, по какому обвинению он попал в этот лагерь?
— Какие там обвинения! Они хватали людей без разбора. Меня взяли в сорок втором (1942 год — С.И.) за листовку. А как было? Ригу оккупировали в сорок первом, в сентябре. Гитлеровцы вывесили приказ: всем жителям города, начиная с 14 лет, явиться на регистрацию, получить «аусвайс» и идти работать. Меня, тогда пятнадцатилетнего, послали учеником в типографию. Эвакуироваться семья наша не смогла — болел отец. Пришлось жить в неволе. Правда, повезло, что мать не сдала радиоприёмник, как приказывала новая власть. И мы иногда слушали Москву. Вот в сорок втором году, когда немцы очень уж кричали о своих победах, мы узнали о разгроме под Москвой. Был у меня дружок
