Джалиль Киекбаев - Родные и знакомые
Он и сам вот так же провёл у речки своё беззаботное детство, купался, рыбачил…
Интересно ему слушать мальчишек, удящих рыбу.
— Перешагни обратно через подсачек, говорю я тебе, — требовал один из них, обращаясь к товарищу.
— А зачем это нужно? — полюбопытствовал Сунагат.
— Так ведь перестало клевать!
— А если перешагнёт обратно, будет клевать?
— Будет.
— Откуда знаешь?
— Люди говорили.
Мальчишки спорят друг с другом, «колдуют», чтобы наловить побольше рыбы.
«И мы, как они, начинали с пескарей, — вспоминает Сунагат. — Потом пошли краснопёрки, хариусы, форель, налимы… А потом… потом… в нашей речке другой рыбы и нет».
— А почему вы на хариуса не закидываете? На быстринку? — спросил Сунагат.
— Крючка с мушкой нету, — пожаловался мальчонка по имени Сирай. — На него ж надо с мушкой, на кузнечика не берёт…
— В лавке есть, да дорого, — вздохнул другой мальчишка.
— Сколько стоит?
— Пять копеек.
Сунагат достал из кармана пятак, протянул Сираю:
— На, сбегай в лавку, купи…
У Сирая глаза заблестели. И веря, и не веря привалившему счастью, он переводил взгляд с пятака на Сунагата, с Сунагата на пятак. Убедившись, что это не шутка, сорвался с места — только его и видели.
— Крючков с мушками вы и сами можете наделать, — сказал Сунагат оставшимся мальчишкам. — Мы, бывало, сами делали.
— Мы не умеем.
— Идите-ка сюда, научу…
Сунагат снял картуз, вытащил из подкладки свой крючок с мушкой. Мальчишки окружили его.
— Сначала нужно надёргать перышков с шеи красного петуха, — начал объяснять Сунагат. — Ну, петуха вы догоните, ноги у вас быстрые. Пёрышки прикладывают к крючку и обматывают ниткой. Концы нитки надо связать — и готово! Вот я для себя сделал…
Мальчишки разошлись, а спустя некоторое время поисчезали. Каждому, видно, хотелось поскорее сделать мушку, опередить остальных. Один за другим они скрывались в уреме — и стремглав кидались в сторону дома.
Сунагат, оставшись в одиночестве, искупался. Сажёнками он выплыл на середину плёса, смерил глубину: над водой остались только пальцы. Вынырнув, поозоровал, по-ребячьи бултыхая ногами. Поднятые им волны шумно набегали на прибрежную гальку.
Вышел на другой берег, с разбегу ткнулся коленями в горячий песок.
Сунагат был в том блаженном состоянии, когда мысли обрывочны, беспорядочны. Он думал о Фатиме, но ни одна мысль как-то не додумывалась до конца. Машинально нащупав в песке камешек, он кинул его в речку. Рыбья мелюзга, собравшаяся на прогретой солнцем отмели, бросилась в испуге врассыпную.
Полузакрыв глаза, Сунагат смотрел вверх по течению Узяшты, туда, где узенькая лента речки казалась голубой, где синели отроги гор.
Там, ударяясь о горные выступы, подмывая их, Узяшты образует глубокие ямы с водоворотами, а затем, побурлив среди валунов, превращается в Долгий плёс. Чуть ниже плёса на правом берегу речки двумя улицами вытянулся Ташбаткан. Одну из улиц, подгорную, называют Верхней, другую, прибрежную, — Нижней. Усадьбы живущих на Нижней улице ограничиваются речкой, их ограды — почти у самой воды.
Дальше по течению перекаты сменяются плёсами, а урема — луговиной, где пашут землю и сеют зерно. Ещё дальше на правом же берегу расположена русская деревня Сосновка, а наискосок от неё, по другую сторону речки, раскинулось село Гумерово. Весной, в половодье, попасть в Гумерово можно лишь переправившись через речку на лодке — вброд её в это время не перейдёшь.
Между аулом и селом Узяшты делится на рукава, протоки. Один из рукавов ташбатканцы перепрудили, чтобы вымачивать мочало…
* * *Спустив в воду привезённые в этот день лубья, Самигулла направился к старику Адгаму, которого Ахмади нанял присматривать за прудом. В отсутствие хозяина Адгам пересчитывает, кто сколько привёз лубьев, определяет их сортность, потом Ахмади назначает за них цену. Старик соорудил себе на берегу шалаш из полубков, а в нём — нечто наподобие нар. Сейчас он пытался развести перед шалашом костерок.
— Заедают комары к вечеру, никакого терпенья не хватает, — пожаловался старик Самигулле. — Только дым немного спасает.
— А где бай? — спросил Самигулла, имея в виду Ахмади.
— Уехал домой. Собирается завтра в степную сторону. А то ещё и в Уфу нацеливался.
— С товаром?
— С товаром. Медвежью шкуру тоже хочет взять с собой. Продаст какому-нибудь богачу.
— К слову, набрёл я сегодня у Кызылташа на медвежью ловушку. Лежит на земле, завязки порублены. Несколько брёвен из середины вынуты, поперёк валяются. Кто, думаю, ловушку ставил? Может, кто из Тиряклов?
— Вон как!.. Вагап вроде бы там насторожил. Не его ли ловушка сработала?
— Кто знает… Могли и из баловства спустить.
— Или ж это ловушка Ахмади-бая?
— Так он же рассказывал — застрелил…
— А мне сказал, что медведя придавило брёвнами, уж потом пристрелил.
— Гм… Странное дело…
Солнце стояло уже низко. Адгам решил воспользоваться попутной подводой, и они вместе отправились в аул.
Подъезжая к дому, Самигулла увидел у себя во дворе на привязи осёдланного коня. «Чей бы это мог быть?» — удивился он. Быстро распряг свою лошадь, выгнал её, спутав, за ворота — иди, мол, пасись.
Дома Салиха угощала чаем гумеровца Гиляжа. Тут же был вернувшийся с реки Сунагат. Самигулла отдал гостю салям, справился о здоровье и тоже сел пить чай.
— Как, свояк, промысел? — спросил Гиляж.
— Как сказать… Работаем вот да работаем, а дохода большого пока нет. На чай-сахар только.
— Без этого тоже не обойтись.
— А чем у вас люди сейчас заняты?
— У нас дело с камнем связано. Жернова вытёсывают.
— Цену за них, должно быть, дают неплохую?
— Да, мельничный камень — вещь недешёвая. На прошлой неделе тукмаклинским мельникам свезли. Из Мензелинского уезда просьбу передали нам, просят три-четыре камня. Собираемся на следующей неделе выехать в ту сторону, коль ещё постоит хорошая погода.
— Ай-бай! Далеко ехать-то!
— Неблизко…
Салиха вновь наполнила чашки чаем и, обращаясь к мужу, сообщила:
— Езнэ приехал, чтобы пригласить всех нас в гости.
— Что ж, очень хорошо, — бодро отозвался Самигулла. — Сказано же: зовут — иди, гонят — улепётывай. Не так ли?
— Так, так, — подтвердил Гиляж.
Сунагат молчал. Допив свой чай, он опрокинул чашку на блюдце и ушёл во двор. К приглашению отчима отнёсся он холодно, даже парой слов с ним не перекинулся. Надо сказать, после возвращения с завода он всё же сходил в Гумерово, повидался с матерью, но никакой радости в доме Гиляжа не испытал.
Самигулла вышел проводить свояка. Сунагат тут же вернулся в дом.
Отвязав коня и сунув ногу в стремя, Гиляж наказал:
— Так вы постарайтесь поспеть к заходу солнца.
— Ладно, — пообещал Самигулла.
Салиха занялась приготовлениями к поездке: сбегала к жене Шагиахмет-бая, выпросила взаймы три пригоршни пшеничной муки, быстренько испекла пресные хлебцы — без гостинца ехать неудобно. Между тем Самигулла сходил за своей лошадью.
— Ну, ты готова? — крикнул он жене, хлопотавшей в летней кухне.
— Почти готова, запрягай лошадь.
— Уже запряжена.
Салиха кинулась в дом. Достав из сундука своё единственное сатиновое — с оборками — платье, она переоделась.
— А ты что не шевелишься? — спросила она Сунагата, молча смотревшего в окно.
— Я не поеду, апай.
— Ах-ах! Это как понимать? — изумилась тётка. — Не совсем же чужие они тебе. Родная ж мать у тебя там. Была бы жива моя мать — за сорок гор побежала бы к ней, не то что в Гумерово. Пожилой человек, не считаясь с возрастом, приехал с приглашением, выказал тебе уважение, а ты нос воротишь. Некрасиво так-то!
— Поезжайте без меня, — продолжал упорствовать Сунагат.
— Ты посмотри-ка на него! — обернулась Салиха к вошедшему в дом мужу.
— Что стряслось?
— Шуряк-то твой отказывается ехать.
— Раз уж мы собрались, давай вместе поедем. Посмотрим, что за угощенье приготовил свояк, послушаем, что скажет. На худой конец, и у нас есть языки, — принялся по-дружески увещевать Самигулла, памятуя, конечно, какие отношения сложились между его шурином и свояком.
Ехать Сунагату не хотелось по двум причинам.
Во-первых, он терпеть не мог Гиляжа. Не из-за отчима ли он попал к Кулагиным, испытал в пастухах все прелести собачьей жизни, и в дождь, и в осенний холод день-деньской дрог под открытым небом? «Из-за него, козлобородого, все мои беды», — не раз думал Сунагат. Правда, теперь он не раскаивается в том, что ушёл из дому. Работать на заводе ему нравится. А всё ж простить Гиляжа не может.
Во-вторых, — и это, правду сказать, самое главное, — он не хотел ехать потому, что надеялся на встречу с Фатимой. В доме он останется один, езнэ с тёткой вернутся поздно, а то и заночуют в Гумерово. Возможно, Фатима заглянет по какой-нибудь надобности. В крайнем случае, нетрудно известить её, хотя бы через Асхата, что хозяева дома уехали…
