Анна Ветлугина - Карл Великий. Небесный град Карла Великого
Или надо было, сберегая кровь, отдать вас на растерзание поганым язычникам?
— Ты ведь далеко не простой воин, дорогой Роланд, а ведёшь себя порой, как юнец.
Тот недоумённо пожал плечами.
— Простите, Ваше Величество, не думал, что доблесть в сражении может вам не понравиться.
— Доблесть твоя прекрасна, но нельзя творить из неё кумира. Почему ты не протрубил в рог, когда на нас напали?
Бретонец опустил голову так низко, что кудри закрыли ему всё лицо, и долго молчал. Потом произнёс неохотно:
Ну, протрубил бы я. Суеты потом не оберёшься. А так их немного было, мне и одному нетрудно справиться...
Весёлые карие глаза короля побелели от гнева:
— Существует порядок в войске, согласно которому каждый, кто заметил опасность, обязан поднять тревогу. Тот, кто не делает этого, совершает преступление. А тот, кто, имея сигнальный рог, не делает этого... — голос его зазвенел металлом, — ...тот совершает грех, наказание за который — смерть!
Роланд молчал, потупившись.
— Что ты скажешь нам в своё оправдание? — тем же непереносимо металлическим голосом спросил король.
— Мне нечего сказать. Казните меня, Ваше Величество, если так нужно...
Повисло тягостное молчание. Потом король, глубоко вздохнув, сказал своим обычным голосом:
— Невозможно совершить великих завоеваний без строгого порядка в войске. Тебе это должно быть известно лучше, чем другим, Роланд... Наша дружеская приязнь к тебе велика...очень велика, ты знаешь. Но если она будет мешать нам строить Град Божий — придётся вырвать её с корнем из сердца, несмотря на боль.
Угрюмо глядя вниз, бретонец попросил:
— Простите меня, Ваше Величество!
— Прощаю, — ответил король, — но тебе это должно стать хорошим уроком. Иди, займись своей ногой. Сегодня мы выступаем. Продвинемся чуть дальше к нашим братьям-саксам.
— Покажем им наконец? — с надеждой спросил Роланд, крутя в руке Дюрандаль.
— Покажем. Принесём им свет к просвещению. Выехать нужно скоро, чтобы к полудню найти подходящее место и начать строить крепость.
— Крепость? — бретонец будто не поверил своим ушам. — Я правильно понял, Ваше Величество?
— Да. Сегодня мы заложим первую из крепостей, откуда потом будем просвещать наших братьев.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
В многочисленных телегах находилось обилие строительных инструментов — топоров, лопат и каких-то других, мне неизвестных. Проехав некоторое время вглубь страны саксов, король облюбовал хорошую гладкую равнину. Прозрачная быстрая речка прорезала её, а вдали чернели кроны столетних деревьев. Говорили, что это и есть тот самый Тевтобургский лес, скрывающий таинственный Ирминсул.
Карл велел отслужить короткую мессу за погибших братьев.
Потом, поев сухарей, все взялись за строительство. Сначала поставили палаточный лагерь — ночевать-то где-то нужно. Затем взялись за строительство бревенчатых стен. Работали все, независимо от знатности. Сам король неустанно перемещался по равнине, производя какие-то замеры и подсчёты. К тому же он постоянно навещал Хильдегарду, которой стало хуже от ночных волнений. Погода стояла отвратительная — всё небо затянули тяжёлые серые тучи, источавшие промозглую сырость. Юная королева страдала. Она лежала в повозке, ожидая постройки шатра, а Бертрада и Радегунда пытались развлечь её беседой.
Меня поставили копать ямы вместе с несколькими воинами. Двое из них оказались моими соседями по палатке в прошлом лагере. Они рассказали, что их товарищи погибли сегодня ночью. Остались в саксонской земле, и это очень плохо.
— Разве они не на небе? — удивился я.
— Они в чистилище, — сказал один из воинов, странно на меня посмотрев, — но на Страшном суде, когда им понадобятся тела, может случиться, что их не найдут в языческих краях.
— К Страшному суду эта земля станет христианской, — возразил второй воин.
— Как знать? — раздумчиво произнёс первый. — Конец света уже близок, все знамения указывают на то. Недаром наш король так торопится собрать побольше народу для спасения. Только он ведь тоже человек. Может и не успеть.
Нет, — вступил в разговор третий, незнакомый мне, — он не простой человек. Он посланник Бога. Ему помогает небо. Вспомните, что случилось, когда брат вздумал идти на него войной?
Воцарилось долгое молчание. Потом первый воин сказал, понизив голос:
— Не нашего ума дело, что там случилось. Тёмная история.
И все снова принялись рыть ямы.
Работали до темноты. На ночь выставили караульных, с рассвета строительство продолжилось.
Прошло несколько дней. Мозоли у меня на руках возникали и лопались, потом загрубели. Стены бревенчатого частокола наконец сомкнулись. На восточной стороне новой крепости выросла часовня, увенчанная крестом.
Хильдегарда смотрела на строительство и радовалась. Ей стало гораздо лучше, хотя ходила она теперь медленно, заметно пополнев в последнее время.
Дни потекли теперь однообразно. Самое необходимое уже построили, а на усовершенствования уже не требовалось так много сил. Я вернулся к обязанностям переписчика — копировал указы, которые потом увозились и распространялись по всему Франкскому королевству. Работы было невпроворот. От усталости я уже не радовался так сильно, когда приходила пора читать Его Величеству.
Так прошло лето и ранняя осень. Из Тевтонбургского леса выползла тяжёлая холодная мгла и накрыла нашу крепость. Карл весь извёлся, переживая за здоровье своей обожаемой супруги. Следил, чтобы в шатре никогда не гасла согревающая жаровня. Но Хильдегарда держалась молодцом, даже находила силы подбадривать остальных. Глядя на неё, Бертрада стыдилась высказывать неудовольствие или просить сына о возвращении на виллу.
Однажды у ворот — у нас теперь были ворота, будто в настоящем городе, — появился знакомый человек в монашеском одеянии с капюшоном, брат Ансельм. Выглядел он много лучше прежнего, но на лице виднелись шрамы, да и ногу слегка подволакивал. Я провёл его в королевский шатёр. Карл велел мне остаться и разложить письменные принадлежности. Монаха усадил на шкуры и угостил вином.
— Рассказывай, брат Ансельм.
— Ваше Величество, мне удалось выяснить, когда у Ирминсула соберётся много народу. Это будет примерно через две недели, на полнолуние. Насколько я понял — главное поклонение идолу у них происходит не ночью, а на рассвете.
— Ты не ошибся?
— Надеюсь, что нет. Я знаю, что мне нельзя ошибаться.
— Будем уповать на Господа. И... — король задумался. — Афонсо! Сейчас мы создадим новый капитулярий. Или нет. Пока что мы напишем им о нашей вере. Только какой язык избрать?
— Пишите на латыни, — подсказал брат Ансельм, — всё равно ваш переписчик навряд ли владеет их наречием. Они и сами в большинстве своём неграмотны. Те же, кто сносно читает, скорее всего, знают латынь.
Долго мы втроём придумывали текст. Это ведь очень трудно — доступно и красиво рассказать о таком нелогичном предмете, как христианская вера. К тому же брат Ансельм предупредил, что в саксонском наречии вообще нет таких понятий, как «грех», «вина» и «прощение». В конце концов Его Величество велел мне вспомнить подходящий случаю фрагмент из Евангелия. Я предложил отрывок из Евангелия от Иоанна: «Ибо так возлюбил Бог мир, что отдал Сына Своего Единородного, дабы всякий верующий в Него, не погиб, но имел жизнь вечную». На том и порешили.
Я аккуратно переписал текст на несколько кусочков пергамента. Их вручили брату Ансельму, и тот, выйдя за ворота, исчез в Тевтобургском лесу.
На следующий день была замечательная погода. Непрекращающаяся мгла, вгонявшая нас в тоску уже невесть сколько времени, наконец развеялась. Хильдегарда, жмурясь, будто котёнок, вышла на солнце. Карл смотрел на неё и ласково улыбался.
Что это там? — спросила она, указывая нежной ручкой, унизанной перстнями, по направлению к забору. Широкими шагами король подошёл к указанному месту и вдруг метнулся обратно к жене, будто ей угрожала опасность.
— Там дохлый ёж, — торопливо сказал он и, взяв её под руку, повёл прочь. — Пойдём, дорогая, тебе сейчас вредно смотреть такое. Афонсо! Немедленно закопай ежа где-нибудь в укромном месте.
— Бедный ёжик! — вздохнула королева. — Что же с ним случилось?
Когда я оказался у забора, где в траве лежал тёмный круглый предмет, — они успели уйти довольно далеко и не услышали моего вскрика. Я не смог сдержаться, потому, что это был не ёж. Это была голова брата Ансельма. К ней кривой иглой был пришпилен тот самый кусочек пергамента с отрывком Евангелия от Иоанна...
Преодолевая содрогание, я закопал то, что осталось от несчастного проповедника, и пошёл к королевскому шатру. Карл в задумчивости стоял у входа.
— Ты отметил место? — понизив голос, спросил он. Я кивнул. — Потом нужно будет захоронить в часовне. Вот так, Афонсо... — Его Величество хотел начать какую-то новую мысль, но тут из шатра вышла Хильдегарда. Вид у неё был грустный.