Дэвид Митчелл - Тысяча осеней Якоба де Зута
— Вечеринки… как сказать? Место, где хоронят тела.
— Кладбища? Какие могут быть вечеринки на кладбищах? — Якоб представляет себе gavottes[33] на домбургском кладбище и с трудом удерживает смех.
— Кладбище — врата мертвых, — говорит Огава. — Подходящее место для того, чтобы позвать души в мир жизни. Завтра ночью маленькие кораблики с огоньками плывут по морю, чтобы направить души домой.
На «Шенандоа» вахтенный офицер четырежды отбивает склянки.
— Вы действительно верите, — спрашивает Якоб, — что душа путешествует подобным образом?
— Господин де Зут не верит тому, что ему говорили, когда был мальчиком?
«Но у меня настоящая вера, — Якоб жалеет Огаву, — тогда как твоя — идолопоклонство».
Внизу, у Сухопутных ворот, офицер отчитывает подчиненного.
«Я сотрудник компании, — напоминает себе Якоб, — а не миссионер».
— Ладно, — Огава достает из рукава фарфоровую фляжку.
Якоб уже немного пьян.
— Сколько у вас там еще припрятано?
— Я ведь не на службе… — Огава наполняет чашки, — …так что выпьем за вашу сегодняшнюю удачную сделку.
Якобу приятны воспоминания и о деньгах, и о саке, летящем в желудок.
— Кто‑нибудь в Нагасаки еще не знает о том, сколько я получил за мою ртуть?
Фейерверк взрывается у китайской фактории на другом берегу бухты.
— Есть один монах в самой, самой, самой высокой пещере, — говорит Огава, указывая на горы, — который не слышал, пока. Если рассуждать логично, цена пойдет вверх, это хорошо, но продайте оставшуюся ртуть владыке — настоятелю Эномото, а не кому‑то еще. Пожалуйста. Он опасный враг.
— Ари Грот тоже боится его преосвященства.
Ветер доносит запах китайского пороха.
— Господин Грот мудрый. Феод настоятеля маленький, но он… — Огава раздумывает. — Он очень влиятельный. Кроме храма в Киоге у него резиденция в Нагасаки, дом в Мияко. В Эдо он — гость Мацудайры Суданобу. У Суданобу-сана влияния еще больше. «Создатель королей», так говорят у вас? Любой его близкий друг, такой, как Эномото, — тоже человек влиятельный. И опасный враг. Пожалуйста, запомните.
Якоб выпивает.
— Я, будучи голландцем, могу не бояться этих «опасных врагов».
Огава не отвечает, и голландец чувствует, что он слишком уповает на собственную безопасность.
Огоньки расползлись по всему побережью, до самого устья бухты.
Якобу интересно, что думает госпожа Аибагава о ее разрисованном веере.
Кошки орут на крыше дома ван Клифа, ниже наблюдательной площадки Сторожевой башни.
Якоб оглядывает усеянные крышами холмы на том берегу и задает себе вопрос: где может быть ее крыша?
— Господин Огава, как в Японии джентльмен делает предложение даме?
Переводчик истолковывает вопрос по-своему:
— Господин де Зут хочется «умаслить свой артишок»?
Изо рта Якоба фонтаном вылетает только что выпитое саке.
Огава в затруднительном положении.
— Я ошибся с произношением на голландском?
— Капитан Лейси продолжает обогащать ваш словарь?
— Он бесплатно обучает меня и переводчика Ивасе «джентльменскому голландскому».
Якоб возвращается к интересующей его теме:
— Когда вы попросили руки вашей будущей жены, вы сначала обратились к ее отцу? Или просто подарили ей кольцо? Или цветы? Или?..
Огава наполняет обе чашки.
— Я не видел жену до дня свадьбы. Все сделала наша накодо. Как сказать, накодо? Женщина, которая знает семьи, которые хотят, чтобы сыграли свадьбу…
— Назойливая тетка, сующая нос в чужие дела? Нет, простите меня: посредница.
— Посредница? Забавное слово. Посредница… ходит между нашими семьями, ачи — кочи. — Рука Огавы движется взад-вперед. — Описывает невесту отцу мужа. Ее отец — богатый торговец краской из саппанового дерева[34] в Карацу, три дня дороги. Мы наводим справки о семье… нет ли сумасшедших, долгов и так далее. Ее отец приезжает в Нагасаки, чтобы встретиться с семьей Огава из Нагасаки. Торговцы рангом ниже самураев, но… — руки Огавы становятся чашками весов. — Постоянный доход у семьи Огава, и мы входим в торговлю саппановым деревом на Дэдзиме, и отец соглашается. Впервые мы встречаемся в храме на свадьбе.
Шустрая луна оторвалась от горы Инаса.
— А как же… — спрашивает Якоб с прямотой, спровоцированной саке, — …а как же любовь?
— Мы говорим: «Когда муж любит жену, свекровь теряет лучшую служанку».
— Какая невеселая пословица! Разве вы не тоскуете по любви — в глубине сердца?
— Да, господин де Зут говорит правду: любовь находится в сердце. Или любовь — то же саке: пьешь, ночь веселья, да, но холодным утром — головная боль и крутит живот. Мужчина должен любить конкубину, и тогда, если любовь умирает, он говорит: «Прощай», — просто и безболезненно. Женитьба — это другое, женитьба в голове: социальный статус, бизнес, продолжение рода. Голландские семьи не такие?
Якоб вспоминает отца Анны.
— Мы точно такие же, увы.
Падающая звезда появляется и почти мгновенно пропадает.
— Я вас задерживаю, и вы не можете поприветствовать ваших предков, господин Огава?
— Мой отец этим вечером проводит ритуал в нашем доме.
Корова мычит в Сосновом углу, испуганная фейерверком.
— Если говорить честно, — продолжает Огава, — мои предки не отсюда: я родился в феоде Тоса на Шикоку, это большой остров… — Огава показывает на восток, — …там. Мой отец — дальний родственник Яманучи, владыки Тосы. Владыка дал мне образование и отправил в Нагасаки, чтобы я научился голландскому в доме Огавы Мимасаку, чтобы навести мосты между Тосой и Дэдзимой. Но потом старый владыка Яманучи умер. А его сыну неинтересны голландцы. И меня оставили «на необитаемом острове», так говорят? Но десять лет тому назад оба сына Огавы Мимасаку умерли от холеры. Многие, многие умерли в городе в тот год. И Огава Мимасаку усыновил меня, чтобы продолжить семейный род…
— А как же ваши родные мать и отец, там, на Шикоку?
— Традиция учит: «После усыновления не возвращайся». Поэтому я не вернулся.
— Вы не скучаете по ним? — Якоб помнит свою тоску.
— У меня новая фамилия, новая жизнь, новый отец, новая мать, новые предки.
«Японцы, — гадает Якоб, — получают удовольствие от причиненных самому себе страданий?»
— Мое обучение голландскому, — говорит Огава, — это большое… утешение. Правильное слово?
— Да, и быстрота вашей речи, — клерк совершенно искренен, — говорит о том, как успешно вы овладеваете нашим языком.
— Продвижение дается с трудом. Торговцы, чиновники, стражники не понимают, какой это сложный язык. Они думают: «Я выполняю свою работу, так почему ленивый и глупый переводчик не может делать то же самое?»
— Когда я учился ремеслу, — Якоб вытягивает затекшие ноги, — в лесорубной компании, я работал в портах не только Роттердама, но также Лондона, Парижа и Гетебурга. Я знаю, как трудно изучать иностранные языки, но, не в пример вам, мне помогали словари и образование, которое мне дали французские учителя.
— А — а-х, — выдох Огавы полон тоски. — Столько мест, куда вы можете поехать…
— В Европе — да, но даже мой мизинчик, скажем так, не пересечет эти Сухопутные ворота.
— Господин де Зут может пересечь Морские ворота и дальше — океан. Но я — все японцы… — Огава прислушивается к заговорщическому шепоту Ханзабуро и его друга, — узники на всю жизнь. Кто решает покинуть страну, того наказывают. Кто уезжает и возвращается, того наказывают. Мое самое заветное желание — провести один год в Батавии, говорить на голландском, есть, как голландцы, пить, как голландцы, спать, как голландцы. Один год, только один год…
Вот новая пища для размышлений у Якоба.
— Вы помните свой первый визит на Дэдзиму?
— Очень хорошо помню! Перед тем, как Огава Мимасаку взял меня в семью. Как‑то раз учитель говорит: «Сегодня мы идем на Дэдзиму». Я… — Огава хватается за сердце и мимикой демонстрирует восторг. — Мы пошли по Голландскому мосту, и мой учитель сказал: «Это самый длинный мост, который ты когда‑либо пересечешь, потому что он — между двумя мирами». Мы миновали ворота, и я увидел великана из сказки! Нос огромный, как картошка! Одежда не с завязками, а с пуговицами, пуговицами, пуговицами, и желтые волосы, как солома! И плохо пахнет. Прямо тут же, удивленный, я в первый раз увидел куронбо — черных парней с кожей, как у баклажана. Затем иностранец открыл рот и сказал: «Шффгг-евинген-флиндер-васшен-моргенеген!» Такой был голландский, который я изучал! Я все кланялся и кланялся, а учитель стукнул меня по голове и сказал: «Представься, глупый бака!» — я и сказал: «Меня зовут Созаемон Дегозаимсу погода спокойная сегодня благодарю вас очень хорошо». Желтоволосый гигант засмеялся и говорит: «Ксссфффккк шевинген — певинген!» — и показывает на красивую белую птицу, которая шла, как человек, и была высокая, как человек. Учитель сказал: «Это страус». Затем еще чудеса — животное большое, как дом, весь свет загородило; ниоро — ниоро — нос оно погружает в ведро и пьет, и водой стреляет! Учитель Огава сказал: «Это слон», — а я спросил: «Зо?», а учитель ответил: «Нет, глупый бака, это слон». Потом мы увидели какаду в клетке, и попугая, который повторял слова, и увидели странную игру с палками и шарами на столе, которая называется бильярд. Кровавые языки лежали на земле — здесь, там, там, там: плевки с соком бетеля малайских слуг.
