Тысяча кораблей - Натали Хейнс
Сидевшая за шатрами дочь жреца не сразу заметила бурное оживление перед станом аргивян, голоса людей и топот копыт по сырой земле. До нее донеслись крики, приглушенный шепот, снова крики и наконец голос Агамемнона, желавшего знать, кто требует аудиенции царя.
Хрисеида предпочитала не попадаться на глаза воинам и держаться поближе к тем местам, где собирались другие пленницы и лагерная обслуга: возле котлов и ручья, где стирали одежду. Однако любопытство пересилило, и девушка осторожно подкралась к углу шатра, надеясь, что ее не заметят.
Из всех унижений, обрушившихся на дочь жреца за последние несколько дней, — по-хозяйски требовательные руки, похотливые взгляды, глумливый хохот — это (как она думала впоследствии) было самым тяжелым. Потому что когда Хрисеида выглянула из-за угла, чтобы узнать, из-за чего поднялся шум, то увидела отца, стоявшего перед аргивянским царем с посохом в руке и в жреческом головном уборе. Отец, вероятно, всего на год или два моложе Агамемнона, подумала девушка: они с ее матерью много лет пытались зачать ребенка, но у них никак не получалось. Хрисеида была их последней надеждой, последней удачей матери. Но среди могучих греков отец выглядел совсем дряхлым и жалким. Позади него собралась враждебная толпа аргивянских воинов.
Страх и стыд едва не парализовали Хрисеиду. Теперь она еще острее ощущала свое рабское положение, чем в те дни, когда мылась и надевала исподнее для греческого царя, и в те ночи, когда опаивала его, а сама спала в дальнем углу его шатра, на жесткой земле. Ее отец, который, казалось, едва выносил дочь, пришел выкупить ее! Это противоречило всем ее представлениям о нем: девушка была уверена, что жрец Хрис ни за кого не станет молить грека, и уж тем более за Хрисеиду. А теперь он стоял так близко, что дочь могла окликнуть его — отца, которого, как ей казалось, она уже никогда не увидит, — и попросить прощения за все свои проступки, которые довели их обоих до такого позора. У Хрисеиды защипало глаза от незнакомого ощущения, и она поняла, что по лицу вот-вот потекут слезы. И в то же время ей было очень стыдно, что отец так жалок. Раньше она считала его ровней любому из греков. Но теперь, когда Хрис стоял среди них, она видела, что он обычный мужчина. Всего лишь жрец.
Но он был жрец, знавший себе цену перед богом, которому служил. Хрису никогда не было свойственно смирение, и, хотя он пришел просить о свободе для дочери, умолять он не собирался. Когда перед ним появился Агамемнон, жрец склонил голову, но лишь на мгновение. Он не пал ниц, а заговорил так, словно речь шла о торговой сделке.
— Царь Агамемнон, прошу тебя вернуть мне дочь, — произнес Хрис рассудительным, даже мягким тоном.
Но Агамемнон (Хрисеида, в отличие от отца, это знала) не слишком хорошо реагировал на спокойствие. Царь охотнее кричал, чем говорил, и не доверял тем, кто вел себя иначе.
— У меня нет твоей дочери, жрец. Кто тебе сказал, что она у меня?
— Аполлон.
По толпе пробежал ропот. Некоторые из мужчин открыто насмехались над отцом Хрисеиды, выжившим из ума дряхлым жрецом с преувеличенным представлением как о собственной важности, так и о собственной безопасности. Однако некоторые замерли, внимательно прислушиваясь.
— Значит, ты неверно истолковал послание Аполлона, старик, — возразил Агамемнон. — Принеси в жертву еще пару коз и посмотри, повлияет ли это на точность предсказаний.
Мужчины снова засмеялись. Все знали, что в Трое почти не осталось жертвенных животных. Осажденный город был ограничен в приношениях, и это лишний раз убеждало греков, что боги благоволят им больше, чем троянцам.
Хрисеида ощутила стыд за отца. Щеки у нее запылали, она почувствовала, как жар ползет вверх по лицу. Почему отец не может… Ей никак не удавалось подобрать подходящие слова. Почему он не может вести себя по-другому? Вот о чем ей хотелось спросить. Хрис без конца требовал, чтобы дочь изменила поведение (хотя она редко повиновалась). Но сам он — Хрисеида видела это с новообретенной ясностью стороннего наблюдателя — точно такой же. Такой же, как она. Девушка прижала к щеке ладонь. Возможно, жар был вызван не только стыдом.
— Ты не можешь обмануть стреловержца Аполлона, и меня не обманешь, — ответил отец, и в его спокойном голосе прозвучал гнев. Хрисеида много раз слышала этот тон. — Хрисеида у тебя, и я требую ее возвращения.
При упоминании имени пленницы аргивяне как будто слегка устыдились своего зубоскальства. В последней дележке трофеев Агамемнону действительно досталась троянская девушка, не так ли? И разве ее не называли таким именем?
— Ты смеешь чего-то требовать от меня? — расхохотался Агамемнон. Однако смех был невесел, и хотя Хрисеида видела только затылок царя, она знала, что и во взгляде его нет никакой веселости. — Ты нежеланный гость в нашем лагере, — продолжал царь. — Лишь благодаря моему расположению к твоему богу ты еще не лежишь на земле мертвый. Не испытывай больше мое терпение.
— Аполлон накажет любого, кто обидит его слуг, — возразил Хрис.
Хрисеида поймала себя на том, что почти жалеет Агамемнона, ведь она не раз сталкивалась с непоколебимой натурой отца. И как бы отчаянно ей ни хотелось покинуть греческий стан и вернуться домой, девушка знала: отцовское наказание будет столь ужасным, что и представить нельзя. В прошлом Хрис не раз бил дочь за непослушание, даже когда серьезность ее проступков была относительно скромной.
