Валерий Денисов - По кличке «Боксер»: Хроника времен культа личности
Сатов тяжело вздохнул, так, как будто почувствовал нехватку кислорода. Это не ускользнуло от внимания Александра.
– Что с тобой? – спросил он с некоторой тревогой. – Сердечко барахлит?
Сатов усмехнулся:
– Да не со мной, с тобой что происходит? Почему не живешь спокойно? Почему жизнь тебя ничему не научила? Отчего во все двери ты лезешь? Вроде бы не дурак, а до сих пор не усвоил: у каждого своя задача. Я выполняю то, что мне поручено. В данном случае очищаю Ялту от фашистских прихвостней. А гражданка Назаренко относится к их числу. Право же, мне неудобно говорить о таких прописных истинах тебе, бывшему чекисту, фронтовику…
Маньковский перебил подполковника:
– Речь не о том, какую задачу выполняешь ты и твои люди, а как вы это делаете. В отношении Назаренко допущен произвол, беззаконие…
– А ты разве прокурор?
– Я начальник милиции, и ко мне обратилась гражданка с жалобой, что её ограбили.
– Ну, ты даешь! Ограбили… Наши действия квалифицируются иначе: конфискация имущества, нажитого службой у гитлеровцев…
– Без санкции прокурора, – перебил Маньковский. – Без актов.
– Будут тебе и санкции, будут и акты… В нашем деле события следует опережать. Медлить мы не имеем права.
– Но и ставить телегу впереди лошади вы тоже не должны.
– А что ты под лошадью понимаешь?
– Закон.
Сатов понял, что его попытка уйти от неприятного разговора не удалась, и решил, как говорится, свернуть тему. Он резко поднялся с валуна, взглянул на небо и протянул с сожалением:
– А день-то к концу идет. Вишь, солнышко почти у горизонта. Вот-вот в море бухнется. Хорошо бы закат отсюда, с высоты, посмотреть, да надо ещё в отдел заехать. Пойдем, пожалуй…
Маньковский молча кивнул головой.
У Сатова, которому не давала покоя огласка истории с вывезенными из дома Назаренко ценностями, кружилось в голове лишь одно слово: «договориться». И он вдруг резко остановился, да так, что Маньковский, шагавший сзади, чуть было не уткнулся ему в спину.
– Что случилось? – спросил Александр.
– Ничего особенного, – успокоил Сатов. – Просто идейка одна возникла. На свежем воздухе они сами собой рождаются… Я ведь твой давний должник…
– Должник?! – удивился Александр, не понимая, к чему клонит партнер по «прогулке».
– Именно так. Ведь я в твоем доме бывал, и неоднократно, как помнишь. А ты в моем нет. Правда, в Баку у меня и дома в семейном смысле, так сказать, не было. Зато теперь… Одним словом: приглашаю тебя навестить нас с супругой завтра вечерком…
Маньковский хотел было возразить, но Сатов не дал вымолвить ему и слова.
– Ни одна из твоих причин к отказу не будет принята. Обидишь, обидишь на всю жизнь. Я понимаю: между нами могут быть какие-то деловые трения, но жена-то моя при чем? А уж если говорить о службе, то нам теперь делить нечего, слава богу, развели милицию и госбезопасность по разным наркоматам. Забор поставили. А заглядывать через забор, сам понимаешь, не совсем прилично. – Сатов громко рассмеялся своей «шутке».
5.
Вечер темный-темный… Окна домов зашторены, не горят обычные в этих местах в мирные дни гирлянды лампочек во дворах между деревьев. Светомаскировка! Немецкие самолеты, нет-нет, да залетают сюда. И вдруг впереди – три ярких окна. Явное нарушение. У Маньковского мелькнула мысль: допустить такое мог лишь Сатов. Так и оказалось. Именно двухэтажный дом подполковника вызывающе светился в темноте рано спустившегося на город вечера.
Хозяин дома встретил гостя у калитки, подметил его удивленный взгляд, обращенный на окна, и наигранно извиняющимся голосом произнес:
– Это ничего. Сейчас опустим шторы. Но я вычислил: а этот час немцы ни разу не прилетали. Их время – несколько позже. А они, как тебе известно, – аккуратисты, график не меняют…
Маньковский отметил про себя: «Не немцы тебе, Коленька, диктуют, когда задернуть шторы, а желание выделиться. Вот, мол, город весь погрузился во тьму, а мои окна светятся, потому что я – хозяин, власть. Пусть полчаса, час всего после запретного срока, но всему городу известно – здесь живет Сатов».
В проеме двери, выходящей на веранду, показалась фигура женщины. Мягкий, чуть приглушенный голос прозвучал в темноте:
– Николенька, так пришел наш гость?
– Пришел, пришел.
– Поднимайтесь же скорей, чего там у калитки толкаться.
По ладным, пахнущим свежей древесиной ступенькам мужчины поднялись на веранду.
– Милости просим к нашему шалашу, – no-южному растягивая слова, произнесла хозяйка и энергично протянула Маньковскому руку. – Нина Архиповна. Правда, – женщина мило улыбнулась, – я больше люблю, когда меня называют просто Нина, ведь не старуха же.
Сатова кокетливо поправила золотистые локоны, упрямо спадающие на её красивые полуоткрытые плечи.
– Я думаю, вы правы, Нина. – С легким намеком на комплимент произнес Маньковский и представился.
– Наслышана, наслышана про вас. Коленька уже так обрадовался, что вас сюда назначили…
Александр не смог скрыть иронической улыбки. Но Нина в полутьме не заметила, пригласила в дом. Ей не терпелось показать свое хозяйство.
Особняк даже при самом поверхностном знакомстве впечатлял, особенно человека, всю жизнь ютящегося по казенным углам: кухня и две комнаты – на первом этаже, три на втором, куда вела добротно сработанная дубовая лестница с украшенными причудливой резьбой перилами. Великолепные обои, старинная, правда, разностильная мебель, богатые люстры. На стенах – картины, трофейные гобелены, на полах – ковры. Видя, как внимательно присматривается гость к обстановке, Сатов заметил:
– Казенное все, казенное. Мы люди военные, кочевые, сам знаешь. Свое редко наживаем. А здесь начальник хозчасти постарался.
– А дом?
– Жактовский. Горисполкому принадлежит. Временное гнездышко…
– Но вполне приличное.
– Так ведь когда-то надо и в приличном пожить. Да тут ещё Нинуля руку приложила, уют навела. Вкуса ей не занимать…
– Скажете тоже… – кокетливо произнесла Нина Архиповна и, сославшись на занятость, упорхнула на кухню.
Мужчины остались в просторной прихожей. Маньковский обратил внимание на небольшую дверь, обитую цинком. Поинтересовался:
– Куда она ведет?
– Дверь-то? Чулан там, кладовка.
В этот момент дверь чуть приоткрылась, но тут же захлопнулась. Александр хотел было спросить, кто там находится, но хозяин схватил его за рукав.
– Нас уже стол ждет. Пора бы и пропустить по маленькой.
Александру, привыкшему в последнее время к американской тушенке, яичному порошку да отечественным крупяным концентратам, показалось, что он попал на пиршество времен Римской империи. Стол буквально ломился от снеди: источающие дурманящий запах тушки копченой рыбы, тонкие ломтики постной ветчины, вызывающие желание немедленно подцепить их на вилку, доверху заполнившие хрустальную салатницу маринованные маслята, все как на подбор – не больше двухкопеечной монеты, фаршированные перцы, сочные дольки крабов… Овощи, фрукты – в изобилии…
Маньковский невольно проглотил слюну, а в желудке заурчало. Отчего бы? Вроде пообедал гречневой кашей с тушенкой. Заметив некоторую растерянность гостя, Нина Архиповна пришла ему на помощь:
– Не стесняйтесь, Александр. Будьте, как дома. Задача простая – стол должен стать чистым,
– Да вы что? Здесь на взвод проголодавшихся солдат еды, а нас только трое. За сутки не управимся.
– А. нам спешить некуда – целая ночь впереди, за рюмочкой, за разговорами, глядишь, и… Не так ли, Николенька? – хозяйка взглянула на мужа, как бы ища у него поддержки.
– Обязательно справимся, – Сатов не заставил себя ждать и потянулся к графину с водкой.
На втором этаже что-то громыхнуло.
Хозяйка недовольно повела плечами, а Маньковский спросил:
– Здесь ещё кто-нибудь живет?
– Квартирант наш, местный художник, – ответил Сатов.
Не в привычках Маньковского было расспрашивать о том, что лично его не касалось, потому он и не стал уточнять, почему художник квартирует в доме начальника ОНКГБ. Самое время пришло взять тарелку и наполнить ее снедью. И право, за рюмочкой да разговорами время шло незаметно. Первой из-за стола часа через два поднялась хозяйка. Сославшись на то, что пора кофе сварить, она ушла на кухню. Почти в тот же момент раздался телефонный звонок и Сатов поспешил к аппарату.
Маньковский, воспользовавшись паузой в застолье, решил подышать свежим воздухом и вышел на затемненную веранду, встал у распахнутых створок окна и уставился в черную бездну звездного неба.
Он мог бы поклясться, что не слышал возле себя шагов, какого-либо шума или шороха. Кто-то дотронулся до него. Сработала профессиональная реакция, и Александр резко отпрянул в глубь веранды,
– Кто здесь? – спросил он ровным, не выдающим волнения голосом. И только сейчас различил перед собой очертания человеческой фигуры.
