Ахмед Боков - Сыновья Беки
Кто-то из мужчин увел Соси.
Товмарза рвался из рук Исмаала и Гойберда, бился, как рыба в сетях, и без устали слал проклятия.
– Пусть я надену на себя платок жены, если не отомщу этому негодяю! – кричал он.
– Надень еще и штаны ее, – откликнулся Соси. – Они тебе очень даже подойдут…
Когда Хасан въехал во двор. Кайпа все сидела на крыльце. «Что еще за всадник, – подумала она. – Похоже, Хасан! Но откуда же лошадь? Видно, кто-то на своей послал мальчишку за чем-нибудь…»
А Хасан молча отвел лошадь в сарай и только тогда подошел к матери.
– Чья это, Хасан? Счастлив ее хозяин! Гладкая и, видно резвая…
– Чья, говоришь? Наша!..
– Вададай! Что ты! Откуда у нас может быть такая лошадь? – улыбнулась Кайпа, уверенная, что сын шутит.
– А откуда у людей бывают?
– Людей ты не трогай! – Кайпа насупилась, уже подозревая что-то неладное. – Лучше скажи, чья она?
– Это лошадь Товмарзы.
– А зачем ты привел ее к нам?
– Потому, что он загнал нашу.
– Ну-ка, выведи! – Кайпа поднялась и строго уставилась на сына.
Он упрямо опустил голову и молчал.
– Ты что, не слышишь меня?
– Нани, не кричи, пожалуйста. Никто не знает, что я увел лошадь. Мы продадим ее и купим себе другую, взамен нашей.
– Ты с ума сошел! Не нужна нам такая лошадь! Выведи немедленно.
Хасан подчинился. Кайпа сама взяла ее под уздцы… Кто знает, куда он поведет мерина, выйдя за ворота… С Элмарзой и Товмарзой век не рассчитаешься.
– И запомни, – обернулась она к Хасану, – чтобы никогда больше такого не было. Отец ушел из жизни, ни разу и пальцем не притронувшись к чужому. Он не простил бы тебе!..
Хасан молча смотрел вслед матери. Он жалел только о том, что привел коня домой. Надо было ехать в Ачалуки к дяци. Он ведь знает свою мать. Ну ничего, в другой раз все будет не так…
Когда ранним утром следующего дня Кайпа с Хасаном пришли в поле, лошадь Товмарзы была уже в упряжке.
– А у нас тут вчера такое было!.. – схватился Исмаал за голову, когда они разговорились с Кайпой. – Соси и Товмарза чуть не убили друг друга!
– Странно, отчего бы это? – удивилась Кайпа. – Они ведь од ной ниткой шиты…
– Все! Оборвалась нитка! Товмарза схватил такую пощечину! Другой на его месте не простил бы…
– Вададай, как он много их получает! А за что же эта ему досталась?
– Лошадь у него вчера распуталась и домой убежала. А он по началу, не разобравшись, обвинил Соси в пропаже, вот и получилась у них заваруха.
Хасан, который до того не проронил ни слова, только хмуро смотрел на лошадь, при этих словах улыбнулся. Лицо Кайпы было непроницаемо.
– Ну и что же? Помирили их? – спросила она.
– А это уж не мое дело, сами разберутся, два сапога – пара. Я вот думаю о твоем невспаханном участке. Хоть бы еще денька два протянул мерин. Я рассчитывал сегодня пахать вашу землю, раньше своей. И надо же было такому случиться в самую страду! Несчастье, да и только!
– Что теперь поделаешь?! И большее горе перенесли, да вот ведь живем. Видно, так Богу угодно.
– Я просил Товмарзу вспахать вашу десятину. За два дня управились бы, но он и слушать не хочет.
– Да и пусть. С кем-нибудь вполовину вспашу.
– Не торопись, Кайпа, что тебе с полдесятины достанется? Повремени, разделаюсь со своей землей, поищу напарника, может, и вспашем?…
– Время дорого, Исмаал. Не вспашу половину, чего доброго, все пропадет без пользы. Пойду поищу кого-нибудь!
Кайпа решительно направилась туда, где толпились люди. Исмаал с грустью посмотрел ей вслед и покачал головой.
– Видит Бог, я ничем не могу тебе помочь.
Гойберд работал один. Он делал несколько ударов колом, забрасывал в ямки зерно и засыпал ногой. Трудно без помощника. Рашида, который должен был вернуться спозаранок, почему-то еще не было. Гойберд то и дело поглядывал на дорогу.
– Хорошего тебе урожая, – пожелала подошедшая Кайпа.
– Спасибо. И ты, выходит, собралась в поле?
– Пришлось. Не бросать же землю. Деньги за нее все одно платить: вспашешь или нет. Вот ведь как жизнь обернулась: родилась и выросла на этой земле, а надела не имею. Как вышла за Беки, объявили некоренной жительницей. Ах, да что говорить! Одно слово: нет счастья, и все тут!
– Что верно, то верно. Вот и лошадь… В самое нужное время околела… Вы там Рашида не видали? Скоро полдень, а его все нет.
Кайпа нахмурилась, но ответила:
– Нет, не видала. Знаю только, что Хажар стало совсем плохо. С постели не поднялась сегодня.
– Хоть бы один сискал с тобой прислали! Я от голода еле ноги передвигаю…
– Мы поделимся с тобой.
Кайпа отломила половину сискала и подала Гойберду. У него не хватило сил отказаться.
– Да воздаст тебе всевышний.
Хасан сбегал в шалаш и принес кувшин с водой. Гойберд с жадностью съел сискал, запил его и, еще раз поблагодарив Кайпу, спросил:
– Что собираешься делать с землей?
– Хочу найти, кто бы согласился за половину урожая вспахать. Больше делать нечего.
– Это уж верно. Одна ты ничего не сделаешь. Я и то вот думаю: может, половину кому сдать. Этот кол, будь он неладен, всего меня вымотал…
Кайпа обошла всех, кто только был в поле. Пахать вполовину охотников не нашлось, каждый отговаривался по-своему. Каких только причин не выставляли… Были, правда, два-три покупателя на весь участок, целиком брали. Но больше пятнадцати рублей никто не давал.
– Мочко за двадцать пять сдаст десятину, – говорили ей. – а его земля не чета вашей!
– Пропади все пропадом! – сетовала Кайпа. – Когда мы брали у Мочко, тридцать платили.
Однако разговоры разговорами, а словами горю не поможешь, не пропадать же земле! Это понимали и покупатели. А они были из тех, кто, как воронье, поджидает, кого беда прибьет к ним. Тут-то за дешевку и наживаются на тех, у кого один выход: или отдать землю за бесценок, или выкопать в ней могилу да самому туда заживо лечь!
Кайпа сдала свой участок, сдал полдесятины и Гойберд.
Мать и сын возвращались домой. Кайпа шла быстро, то и дело оглядываясь и поторапливая отставшего Хасана. А мальчик не спешил. «Не все ли равно, где сейчас быть, дома или в степи?!» – думал Хасан. После того что, произошло накануне, он был неузнаваем. Идет насупленный, молчаливый. На вопросы матери отвечает нехотя. А голову свесил так, будто она отяжелела втрое.
– Султан уж, наверно, из сил выбился от крика, – сказала Кайпа, когда Хасан нагнал ее.
– С ним же Хусен!
Малыш и правда обревелся, Хусен давно уж скормил ему оставленную матерью жидкую молочную кашицу. Но это ненадолго угомонило Султана. Поспал часок, а теперь вот орет во всю мочь. Хусен и сам готов разреветься от досады.
– Что тебе нужно? – кричит он.
А иногда раскачает сильно люльку и выбежит на минуту другую на улицу посмотреть, не идут ли мать и Хасан. Но их все нет и нет. Хусен и злится на маленького братишку, и жалеет его: ведь он такой слабенький! Ножки и ручки тоненькие, как конопляные нити. И шейка тоже!.. Удивительно даже, как голова у него не отрывается. А ребра торчат, точно у их околевшего мерина. Но мерин-то был старый, потому и худющий, а Султан ведь маленький!.. Мать говорит, он такой худой оттого, что болеет. Султан же все время как родился, так и болеет. И никто не знает, чем он болен. Придумывают, правда, всякое. Одни женщины лечат его заговорами: мол, сглазили, другие что-то дают ему пить. Даже Шаши не раз приходила и давила бедняжке горло своими длинными костлявыми пальцами. Ничего не помогает. Хусен слышал, как взрослые говорили, что в Назрани и во Владикавказе есть доктора, которые умеют распознать болезнь и вылечить человека. И в Моздоке они есть. И Султана вылечили бы. Да только мать не может везти его к докторам, потому что нет у них денег. А теперь все и того сложнее: лошади тоже нет. Хоть и были бы деньги, ехать не на чем. И почему в Сагопши нет ни одного доктора?!
Хусен думал обо всем этом и больше никуда не бегал. Он сидел над люлькой, склонив свою маленькую головку под тяжестью сложных вопросов, на которые у него не было ответа. Наконец, когда мальчик и ждать перестал, открылась дверь и вошли Клипа и Хасан.
Гойберд вернулся вечером. Он так и не разделался с оставшейся полудесятиной. Рашид не пришел. Есть было нечего. Вот голод и погнал Гойберда в село. Он шел домой злой и на чем свет стоит поносил домашних за то, что не думают о нем: не прислали ему в поле хотя бы пару сискалов. «Мыслимое ли дело на пустой желудок заниматься адской работой– сеять под кол?!»– бурчал про себя Гойберд. И невдомек ему было, что Рашид неспроста не пришел в поле, как обещал.
Бедный мальчик все утро беспомощно метался вокруг постели больной матери. Не зная, чем ей помочь, он побежал к тетке, сестре Хажар. В это время и вернулся отец.
– Чтоб вы передохли! – закричал он, входя во двор. – Слышите, чтобы все передохли, как свиньи, объевшиеся золы!
С этими словами Гойберд вошел в дом. А через минуту оттуда полетела посуда. Сколько он ее перебил за свою жизнь!..