От Хивы до Памира. Последние герои Большой Игры - Владимир Виленович Шигин
– О сухарях ничего не говори, а просто передай, что я хочу накормить своих солдат свежим хлебом, так как сухари им надоели!
Выслушав Громова, эмир перечить не стал, а тут же отослал Кауфману просимое количество муки, ячменя, присовокупив от себя почти пятьсот пудов риса:
– Передайте Ярым-падишаху, что деньги за мои подарки я никогда не приму!
– Очень хорошо! – кивнул сметливый Громов и тут же на сэкономленные деньги прикупил восемь тысяч яиц, чтобы солдаты могли порадовать себя в предстоящую Пасху…
На следующем колодце в оазисе Карак-Ата Кауфмана ждал продовольственный подарок эмира Бухары на ста верблюдах
Самому генерал-губернатору от нового бухарского посла Якшин-бека-Удайчи приготовил вкусный плов. Из муки немедленно начали печь первый свежий хлеб. Теперь червивыми сухарями солдаты угощали верблюдов, приговаривая:
– Кушай, родимай! Это нам червяки поперек горла, а тебе горбатому в самую сласть!
В Карак-Ата воды было вдоволь, и саперы вырыли даже пруд для водопоя. Благодатный оазис украшало множество деревьев. Увы, вся земля была покрыта ползающими скорпионами, от которых не было спасения. Много было укусов, после которых несколько часов люди корчились от страшной боли.
Там же была отпразднована и Пасха. Службу правил единственный священник – герой штурма Ташкента отец Малов. В полночь в небо запустили три красные ракеты. Офицеры разговлялись у Кауфмана, потом все пошли с поздравлением к представителю царствующего дома великому князю Николаю Константиновичу. Солдатам, однако, Кауфман водку пить запретил, а чтобы не было соблазна, опечатал ее и у маркитантов.
К этому времени ему пришлось убедиться, что большие эшелоны для перехода в пустыне не годятся – воды на всех не хватает. Поэтому далее отряд двинулся уже тремя раздельными колоннами, а идущие позади казалинцы должны были составить еще две.
В это время от лазутчиков стало известно, что известный степной разбойник Саддык, обласканный хивинским ханом, собирает в городе Шураханы большую шайку для движения наперерез нашим войскам.
Известие насторожило Кауфмана. Разложив на походном столе карту, он взвешивал все за и против.
– Если Саддык завалит колодцы от Мин-Булака до Шураханы, то проход будет провален. Единственно возможное решение – это резко изменить маршрут наших отрядов… Поэтому мы уйдем со старого маршрута, свернем круто влево и двинемся на колодец Хал-Ата, где и соединимся с Казалинским отрядом. Помимо всего прочего, этот путь до Амударьи даже короче. Сколько мы выигрываем в верстах? – повернулся Кауфман к начальнику штаба Троцкому.
– Выигрыш составит полсотни верст, но идти придется не проторенной караванной, а кочевой дорогой, – ответил тот, бегло глянув свои записи.
– Не так уж мало, ведь это целых два дня пути! – удовлетворенно хмыкнул Кауфман.
Увы, очень скоро ситуация сложиться так, что мнимый выигрыш в два дня обратился в проигрыш двадцати дней!
* * *
Когда 21 апреля Дизакский отряд достиг Хал-Ату, ряд офицеров советовал Кауфману, не дожидаясь камышловцев, двигаться дальше, но генерал-губернатор отказался:
– Казалинская колонна слишком слаба, чтобы допустить столкновение с неприятелем, поэтому воздержимся от излишнего риска.
Наконец подошли оренбуржцы, встреченные ташкентцами дружным «ура».
Кауфман приказал начать строительство укрепления в Хал-Ату, которое назвал Георгиевским. Одновременно построили и печи для приготовления сухарей. Устроены были и несколько прудов для воды из бившего рядом ключа. Все бы ничего, но все время недельной стоянки отряда дул сильный ветер, несший огромную массу песка, которая временами затмевала солнце, от этого в воздухе стояла непроницаемая мгла, а крупные песчинки рассекали лица до крови.
23 апреля в роты стал регулярно поступать свежевыпеченный хлеб, что вызвало всеобщую радость.
После того как отряды соединились, Кауфман провел рекогносцировку до колодцев оазиса Адам-Крылгану. Командовавший ею полковник Иванов выбил из оазиса отряд туркмен, после чего приступил к рытью колодцев для начавших движение туда главных сил.
Адам-Крылган являлся последним пунктом перед Амударьей, где можно было добыть воду. Далее до самой реки нашим войскам предстояло идти по песчаной пустыне. Местные кочевники не случайно именовали ее мертвыми песками. Места действительно были гиблыми, и мало кто отваживался пройти по ним. При этом никто не знал, сколько точно надо идти до Амударьи. По приблизительным подсчетам расстояние оценивали в два-три дня пути. Увы, как вскоре оказалось, эти расчеты были ошибочными. Приказав запасаться водой, Кауфман начал подготовку к форсированному переходу к Амударье.
Переход по пустыне дался очень тяжело. Вскоре началась нестерпимая жара, доходящая до + 40 градусов. Обессиленные долгим переходом от Ташкента, верблюды просто падали в раскаленный песок. Чтобы их спасти, солдаты просто выкидывали часть поклажи, но все равно весь путь отряда был устелен раздувшимися на жаре верблюжьими трупами.
Единственно, что мог сделать в этих условиях Кауфман, – совершать переходы в менее жаркое утреннее и вечернее время, но и тогда вместо запланированных сорок верст в сутки войска делали едва двадцать. При этом с каждым днем пройденное расстояние катастрофически уменьшалось. Помимо кончавшейся воды во многих ротах не было уже и провианта, так как много вьюков бросили с павшими верблюдами в песках.
Наконец настал момент, когда невозможность дальнейшего движения стала очевидна. Сколько идти еще по пустыне, не знал точно никто, даже взятые проводники. Оставаться на месте было также гибельно. Возвращение обратно грозило обернуться сокрушительным политическим поражением. Вся наша сила в Центральной Азии зиждилась на всеобщей уверенности местных жителей в непобедимости русского оружия. Одна ошибка – и эта иллюзия бы исчезла, после чего начались бы кровавые мятежи, не говоря уже об активизации англичан.
И все же Кауфман скрепя сердце пришел к выводу о возвращении отряда в Ташкент. Он уже отдал приказ о повороте, когда к нему в палатку пришел полковник Дрешерн.
– Ваше превосходительство! У меня есть для вас новость! – заявил полковник и рассказал, что перед самым уходом из Ташкента к нему пришел оборванный и завшивленный киргиз, который заявил, что хочет идти с русскими, чтобы отомстить хивинцам за убитого ими отца. При этом ему не надо было никакой платы. Вначале Дрешерн хотел было прогнать оборванца, но затем передумал и отправил его погонщиком в обоз. И вот сейчас этот киргиз пришел к полковнику и заявил, что знает, где в этих песках найти воду.
– Давай своего киргиза ко мне! – махнул рукой Кауфман, не питая, впрочем, особой надежды.
Вскоре Дрешмер привел киргиза. Тот на самом деле был страшно оборван и грязен.
– Так ты говоришь, что здесь есть вода?! – грозно спросил генерал-губернатор.
– Якши! Якши! – закивал киргиз.
– Но остальные полсотни проводников в один голос утверждают,
