Элисон Уэйр - Плененная королева
– Не клеймите меня, умоляю вас, моя дорогая дама! – взмолился Бернарт. – Я был молод и глуп… а она… и не стоила хлопот. Теперь я четко вижу это, глядя на ваше лицо. Клянусь всем, что свято на земле, я никогда не любил ее так, как люблю вас, и с недавнего времени предан только вам, прекрасная королева моего сердца.
Алиенора метнула на трубадура надменный взгляд и зашагала дальше. Бернарт поспешил догнать ее.
– Клянусь вам! – воскликнул он.
– Ну хорошо, – сжалилась она. – Не будем больше к этому возвращаться.
Бернарт упал на колени и поцеловал оборку мантии герцогини:
– Вы самая прекрасная и добрая из всех женщин, мадам, и я бы не отдал ваше обаяние за все радости Парижа!
– Надеюсь, что так, – укоризненно ответила она. – Потому что красота, хотя она и существует только в глазах того, кто ее созерцает, и в самом деле бесценна! А теперь вставайте, вы нас обоих выставляете на посмешище!
Они почти дошли до двери башни, через которую можно было пройти в герцогские покои.
– Примите это, мадам, – сказал трубадур, дыхание у него перехватило. – Подношу вам от всего сердца! – Он сунул свиток в руки Алиеноры.
– Что это? – спросила она.
– Стихи, посвященные вам! – выдохнул Бернарт. – Прочтите их, умоляю вас, потому что в них скрыто тайное послание, которое поймете только вы.
Спустя какое-то время Алиенора прочла стихи и не нашла в них ничего, кроме дальнейших излияний любви. Юноша писал, что Тристан никогда так не страдал по прекрасной Изольде, как он, Бернарт, страдает теперь по прекрасной даме, в которую влюблен. Алиенора улыбнулась, прочтя, что в ее присутствии любовь подавляет его, он совсем теряется и становится как ребенок.
«Все, что я пишу, – заявлял трубадур, – о чем пою, все это ради вас».
«Бедняга, – подумала Алиенора, – он никогда не получит того, чего жаждет. Но, к счастью, правила игры позволяют не упоминать мужей, потому что я не могу быть столь жестокой и сказать ему, что для меня нет других мужчин, кроме Генри».
«Кажется, Сам Господь сражается на моей стороне, – писал жене Генрих. Он наконец-то добрался до Уоллингфорда и был готов сразиться с армией Стефана. – Но епископы и бароны советуют нам начать переговоры. Многие придерживаются того мнения, что Стефан должен признать меня законным наследником».
– И как по-вашему, признает? – спросила Алиенора у гонца.
– Возможно, моя госпожа, когда останется один, – ответил тот. – Но лорд Эсташ, его сын, полон решимости сражаться за свои права, так что кровопролитие еще впереди.
Алиенору пробрала дрожь.
– Молю Бога, чтобы это было не так! – резко сказала она.
Одна только мысль о том, что с Генри может что-то случиться, невыносима. Не только собственная судьба беспокоила Алиенору, хотя она в этом случае тоже будет незавидна, но и судьба королевства, которое, как спелый плод, уже почти готово свалиться ему в руки.
Лето было в самом разгаре, золотистая земля купалась в жарких, немилосердных лучах солнца. Алиенора вернулась в Пуатье, свою столицу, где собиралась родить наследника Генри. Ребенок давно уже шевелился в ее чреве, и герцогиня затяжелела, стала вялой. Жаждала, чтобы это испытание поскорее закончилось.
В этом же месяце, в тот самый день, как она узнала позднее, когда Эсташ неожиданно умер от пищевого отравления, Алиенора без всяких осложнений родила сына. Оба эти события демонстрировали, что Господь поддерживает Генриха. Ребенок родился сильный и здоровый, с копной рыжих волос. Вскоре он станет сыном короля, потому что скорбящий и терпящий поражения Стефан в скором времени должен уступить трон Генриху Сыну Императрицы.
Алиенора по требованию Генриха назвала сына Вильгельмом. Он писал ей, что англичанам, вернее нормандским баронам, властвующим в Англии, понравится, если наследник английского престола будет носить имя Вильгельма Завоевателя, прадеда Генриха, который высадился в Англии и завладел ее короной в памятном 1066 году. Алиенора одобрила выбор мужа, потому что так звали и ее отца, ее деда и многих предков. Народ Аквитании будет рад, а чтобы порадовать его еще больше, герцогиня наделила новорожденного титулом графа Пуатье.
Маленький Вильгельм быстро рос. Мать, конечно, поручила его заботам кормилицы – немыслимо было, чтобы столь знатная дама кормила грудью собственного ребенка. Но каждый день Алиенора находила время, чтобы попеть младенцу, поиграть с ним, радовалась его быстрому взрослению и слюнявым улыбкам. Этот ребенок не станет для нее чужим, как Мария и Алиса. Уж она постарается.
Вильгельму исполнилось три месяца, когда из Англии пришло известие о том, что Генрих и Стефан заключили мирное соглашение в столичном городе Винчестере[25]. Они сошлись на том, что Стефан останется на троне до конца жизни, а после его смерти Генрих мирно унаследует корону. Стефан был даже готов усыновить его. С подписанием договора девятнадцатилетний конфликт благополучно разрешился.
Одному Богу известно, но Генрих вполне мог быть и кровным сыном Стефана, если слухи о короле и императрице не лгут, подумала Алиенора. Многие открыто говорили об этом. Алиенора радовалась успехам мужа и представляла себе, как радуется этим новостям его мать-императрица – та самая, которая так жестоко и бескомпромиссно сражалась со Стефаном за корону. У Алиеноры больше не было сомнений в том, что Господь одобряет ее развод, раз теперь Он желает, чтобы она снова стала королевой, а Генрих – хозяином громадной территории, протянувшейся от шотландских болот почти до самых Пиренеев. И дабы подкрепить свое желание, Господь даровал им сына – продолжателя нового королевского рода. Исполненное благодарности сердце Алиеноры торжествовало. Наконец-то сбывались все ее мечты и надежды. Их империя вскоре станет реальностью.
Наступило Рождество, дворец украсили зелеными ветками, в жаровне горело рождественское полено, а в огромной кухне жарили мясо к праздничному столу. Ее возлюбленный муж отсутствовал уже целый год. Чего бы я только не отдала, чтобы увидеть его, думала Алиенора, услышать его голос, почувствовать его тело на своем. Но теперь они должны были вскоре воссоединиться, и долгие месяцы разлуки закончатся. После торжественной мессы в соборе в день Рождества Алиенора сидела на троне в зале Потерянных шагов с герцогской короной на голове и маленьким сыном на коленях и принимала поздравления своих вассалов, постоянно думая о радостном будущем.
Даст Бог, скоро у нее появится другая корона, хотя это и будет означать, что придется покинуть любимую Аквитанию. На сей раз ради далекого, разрушенного войной северного королевства с его плодородными зелеными полями, звоном церковных колоколов и холодными зимами, как рассказывала настоятельница Изабелла.
– Но я буду возвращаться при малейшей возможности! – горячо обещала Алиенора, стоя в своей приватной часовне перед раскрашенной статуей Девы Марии с Младенцем, молясь, как обычно, перед сном.
Глава 10
Пуатье и Англия, 1154 год
Новый договор был скреплен печатью в Вестминстере, и в Англии воцарился мир. Генрих поклялся в верности Стефану, а Стефан обещал отныне советоваться с Генрихом.
– Господь даровал нам счастливый исход и мирное будущее! – сообщил Алиеноре гонец, на которого увиденные церемонии произвели сильное впечатление.
– Это огромная радость для всех нас! – воскликнула Алиенора. – Какой счастливый день для Англии!
Теперь уже скоро, скоро я увижу его, говорила она себе, мысленно зовя мужа: приезжай. Зачем откладывать?
Генрих приподнялся, опершись на руки, и с отвращением посмотрел на женщину, лежащую под ним. У нее было круглое веселое лицо, светлые волнистые волосы, раскинувшиеся на соломенной подушке, и чувственное тело. Но теперь, получив свое, Генрих понял, что питает к ней отвращение.
Она вытянула губы в надежде, что он поцелует ее, как прежде.
– Женщина, ты ненасытна! – сказал Генрих без всякого тепла в голосе и, сев, потянулся за своим брэ.
– Тебе пора? – спросила она.
– Ведь тебе, наверное, нужно подготовиться к приезду мужа? – поддел ее Генрих.
– Он редко приезжает, – ответила женщина. – Роджер меня никогда не любил. Он закрывает глаза на мои любовные приключения. Это мой муж виноват в том, что люди называют меня шлюхой, но что мне делать, если он никогда не ложится со мной в постель.
Генрих, являвшийся главной причиной, почему сэр Роджер де Эйкни оставил жену ради другой, не мог найти слов. На что надеялась эта женщина? Он не любил ее, он ничего не мог предложить ей, кроме довольно щедрого содержания, которое выплачивал на сына, зачатого в приступе обоюдного вожделения во время одного из прежних приездов в Англию. Теперь Джеффри было четыре года. Он спал в соседней комнате особняка Эйкни, стоявшего на уступе скалы в Гарсингтоне, деревеньке, расположившейся в холмистой местности к югу от Оксфорда. Джоанна полагала, что не подобает Джеффри спать рядом с ней, когда в доме Генри.
