Элисон Уэйр - Плененная королева
Молодой человек поедал герцогиню глазами, смотрел, не скрывая восхищения.
– Мадам, все мое состояние в моих песнях, а не в рождении. Я всего лишь сын судомойки с кухни виконта де Вентадорна из Лимузена.
– Я знаю этого виконта, – улыбнулась Алиенора. – Он и его семья всегда были покровителями трубадуров вроде вас.
– Это верно, мадам, – подтвердил Бернарт и, как заметила Алиенора, отвел глаза в сторону. – Виконт был настолько добр, что признал во мне талант и сам учил меня писать стихи и песни.
– Значит, вы многим обязаны ему, – сказала Алиенора под согласный шепоток придворных. И опять глаза молодого трубадура, как ей показалось, слегка забегали. – Но скажите мне, мессир, почему вы оставили замок маркиза? Вы хотите обрести бульшую славу в мире?
– Да, – ответил Бернарт де Вентадорн, избегая встречаться с ней взглядом.
Алиенора видела, что он лжет. Конечно, это ее не касалось, но все же было любопытно, почему молодой человек оставил службу у доброго хозяина.
Юноша снова посмотрел на герцогиню жадными зелеными глазами.
– Тогда давайте узнаем меру вашего таланта, – предложила Алиенора. – Сыграйте нам.
Трубадур достал свою виеллу[21] и спел забавную сирвенту[22], сатиру на прожорливых монахов, которая развеселила Алиенору и ее двор.
Поаплодировав, Алиенора сказала:
– Вы знаете какие-нибудь песни короля Артура и королевы Гиневры?
– Увы, моя госпожа, не знаю. Хотя я и читал истории Гальфрида Монмутского[23]. Но я помню кое-какие строки древнего поэта Овидия. Они могут вам понравиться. Это из его поэмы «Ars Amatoria» – «Искусство любви». – В глазах юноши засверкали озорные искорки. – Вы, вероятно, не поймете, насколько они откровенны…
– Я знаю латынь, – с мягким упреком ответила Алиенора. – Но прошу вас. Мы все хотим услышать вашу непристойную песню!
Трубадур, покраснев, положил виеллу и вытащил из мешка ситар[24]. Он начал бренчать вступление, а потом, улыбаясь, пропел сочным голосом.
Поверь сначала, что любую возможно покорить,И приступай не медля, – она не сможет не уступить!Скорее уж кузнечик замолкнет в летний знойИль соловей не пропоет цветущею весной,Чем женщина не устоит перед твоею лестью.И пусть она твердит «нет-нет» – ты с нею будешь вместе!Жеманится она, однако же на делеС тобою грех восторженно разделит.Проси ее о том, о чем природа просит,И знай: настойчивость всегда плоды приносит.
Певец пропел последние слова, глядя на Алиенору. Намек был вполне понятен.
– Вы храбры, мессир! – укоризненно посмотрела на него герцогиня.
– Вам не понравились стихи Овидия, мадам?
– Понравились. – Она понимала, что он флиртует с ней на общепринятый куртуазный манер: такие игры стали обычными в этой стране трубадуров.
Низкорожденный шевалье или поэт мог адресовать пылкие слова высокорожденной даме, а та могла принимать – или даже поощрять – его восторги, не рискуя при этом запятнать свою репутацию. Но дальше слов такие отношения заходили редко.
В Париже, когда Алиенора попыталась закрепить этот обычай и там, Людовик и его клирики встали на дыбы: они обрушились на эту игру галантной любви как на предлог для блуда. Но Алиенора выросла в терпимой культуре юга и прекрасно знала, что в Аквитании подобное считалось всего лишь изощренной и приятной формой времяпрепровождения. Она и не помышляла о том, чтобы всерьез принимать лесть трубадуров, часто появлявшихся при дворе, ведь все понимали: это часть изощренной и щекочущей нервы игры.
Дамы Алиеноры просили продолжения.
– Мне понравился этот мастер Овидий, – заявила легкомысленная Файдида Тулузская.
– А я слышала, что многие не одобряют его стихи, – сказала прекрасная Торкери де Буйон.
– Тем они занятнее! – хихикнула пухленькая, как куропатка, мадам де Руси.
– Так что, мессир Бернарт, вы можете спеть нам другие стихи Овидия?
– С удовольствием, мадам! – с воодушевлением ответил трубадур и снова взял ситар. Он запел, и в его глазах опять заиграли озорные искорки.
Пусть в равной мереВ любви мужчина с женщиной имеют наслажденье.И если оба не в изнеможеньи,Ничтожно то соединенье!Люблю я слышать страсти стонИ думать: пусть продлится он.Не торопись закончить труд,Помедли у вершины, друг!
Голос трубадура смолк вместе с бренчанием ситара, и он снова взглянул на Алиенору. Она почувствовала, как румянец прихлынул к щекам при звуках этой непристойной песни, которая так живо вызвала в ее памяти страстные ночи с Генри. Пытаясь смирить усиливающуюся боль в лоне, герцогиня присоединилась к аплодисментам. Щечки ее дам тоже порозовели от возбуждения.
– Это очень непристойная песня, мессир, – с укоризной сказала Алиенора, но глаза ее смотрели на юношу с симпатией. – Но я думаю, она всем понравилась. Вскоре вы сыграете нам еще.
Так оно и случилось. Бернарт де Вентадорн всегда был где-то рядом – в обеденном зале, в большом зале, в саду. Всюду он смотрел на Алиенору, просил разрешения спеть для нее свои песни, исполненные вожделения и непристойностей. Герцогиня чувствовала, что за его привязанностью кроется нечто большее, чем простые галантности.
– Я написал для вас песню, мадам, – сообщил он как-то раз, когда нашел Алиенору в одиночестве в саду под магнолией – ее дамы были неподалеку, собирали апрельские цветы. – Хотите послушать?
– Я слушаю, – ответила Алиенора. Она была добра с трубадуром, зная, что ни на что большее он не может надеяться.
Голос его зазвучал сильно и страстно.
Когда приятный ветерокОт дома твоего щекочет мои губы,Мне кажется,Что райский воздух я вдохнул!
Когда юноша закончил, его пробирала дрожь.
– Мне еще никто никогда не посвящал таких стихов, – сжалилась над ним Алиенора.
– Ваша красота послужила для меня вдохновением, мадам, – пылко ответил Бернарт. – Вы изящны и прекрасны, вы воплощенное обаяние! С такими прекрасными глазами и благородной внешностью вы достойны разделить трон с любым королем! А я, увы, всего лишь скромный трубадур, который любит вас.
– Ну, ну, вы же знаете, что не должны испытывать ко мне подобных чувств, – пожурила его Алиенора. И это был правильный и единственно возможный ответ.
– Скажите, что у меня остается надежда, мадам, прошу вас, – взмолился Бернарт. – Или же хотя бы позвольте мне воспевать вас в стихах. Клянусь, что не раскрою предмета моего восхищения.
Словно это не будет очевидно для всех, у кого есть глаза, подумала Алиенора, скрывая улыбку.
– Конечно, мессир, – ответила она и протянула руку для поцелуя, говоря этим, что аудиенция закончена. Юноша с радостью прижался к ее руке губами.
После этого Бернарт день за днем развлекал двор песнями, посвященными – имя не называлось – герцогине. Только глупец не догадался бы о том. Алиенора обнаружила, что не может противиться такой лести. Ее одинокое сердце купалось в наслаждении, когда она слышала, как она благородна и прекрасна, как верна и преданна, как изящна и обаятельна. Алиенора жалела, что здесь нет Генри и он не слышит этих песен. Ей не хватало только одного: присутствия мужа. Но раз уж он не может перенестись сюда из Англии, герцогиня не видела никакого вреда в том, чтобы позволить себе маленькое удовольствие, и пусть этот восторженный трубадур восхищается ею.
– Когда вы смотрите на меня своими глазами, такими горящими и красноречивыми, я испытываю такую же радость, как на Рождество или в другие великие праздники, – изливался перед нею Бернарт, когда герцогиня милостиво позволила ему прогуляться с ней по массивной стене замка, выходящей на реку Мен.
Придворные дамы шли за ними на некотором удалении, но в пределах слышимости. Холодный ветер трепал головное покрывало Алиеноры, но она, закутавшись в теплую мантию, резво вышагивала по стене, наслаждаясь живительным воздухом. Ведь в ее положении прогулки весьма полезны.
– Что я сделала, чтобы заслужить такую преданность? – поддела она трубадура.
– Вы существуете, божественная дама! – с укоризной посмотрел на нее Бернарт. – Вы стали первой из моих радостей и будете последней, пока я жив.
– А как быть с Алаизой, женой виконта де Вентадорна, – поддела его Алиенора и улыбнулась, увидев изумление трубадура. – Как видите, я хорошо осведомлена.
Герцогиня и в самом деле навела справки в доме Вентадорна.
На лице молодого человека появилось подавленное выражение.
– То была мимолетная прихоть, не более, мадам. Клянусь вам…
– Вы ее соблазнили! – с улыбкой пригвоздила его Алиенора. – И не отпирайтесь! Дело было настолько серьезно, что виконт вышвырнул вас из дома, а жену запер на замок. Теперь он развелся с ней, – нахмурилась она.
– Не клеймите меня, умоляю вас, моя дорогая дама! – взмолился Бернарт. – Я был молод и глуп… а она… и не стоила хлопот. Теперь я четко вижу это, глядя на ваше лицо. Клянусь всем, что свято на земле, я никогда не любил ее так, как люблю вас, и с недавнего времени предан только вам, прекрасная королева моего сердца.
