Презумпция вины - Анна Бабина
С этими самыми грушами Зоин отец маму и поймал. «Гражданочка, тут не положено торговать», – и ошибся, глянул в лицо.
Протокола не случилось – вместо него сыграли свадьбу.
Больше всего в жизни Лена любила представлять свое будущее. Еще в бараке, лежа на никелированной кровати, ножки которой стояли в жестянках с керосином – от клопов, она воображала себя хозяйкой огромного дома с видом на реку. Одну комнату в доме она отводила под наряды (ни одного штопаного носка или платья с чужого плеча, все новое, с бирками). В ванной, где круглыми сутками лилась горячая вода, был шампунь вместо мыла, а в углу тихонько гудела стиральная машина. Вот это жизнь!
Когда через год после свадьбы Зоин отец под напором своей Ленуси ушел из органов в гостеприимно распахнутые объятия коммерции, ее мечты несколько обмельчали, хоть и стали конкретнее: одежды по-прежнему хотелось много и непременно новой, необмятой, хрустящей; хотелось ездить на море и купить вместо убогой однушки квартиру побольше и поближе к центру.
Материнскую скупость Лена не унаследовала: дорогие вещи она дарила и мужу, и Зое, и матери (та, конечно, набивала обновками шкафы – и никогда не доставала), а случалось, и вовсе едва знакомым людям. Застала плачущей молоденькую девчонку с работы: за лето злющая моль из бабушкиной кладовки проела дыру в задрипанной кроличьей шубейке. Бабушка не вставала уже пятый год, и девчонка ухаживала, не жалуясь, едва сводя концы с концами. На следующий день Лена принесла и всучила девчонке вопреки вялым протестам свою нутриевую шубу в пол. Бери, мол, и носи, я от нее устала.
Денег не считала – они текли через ее руки, как камская вода. Уровень стремительно поднимался после зарплаты, как после водосброса на ГЭС, а к концу месяца семейный бюджет напоминал мелководье у городского пляжа.
Отец считал траты жены естественными. Если денег не хватало, «бомбил» ночами или по выходным строил кому-то дачи. Лена предела не видела, все хотела стать владычицей морскою, все видела во сне свой дом на берегу реки, с комнатами, набитыми шелками и парчой…
В тринадцать лет, вернувшись из очередного летнего лагеря, Зоя собралась незаметно стащить у матери «те обалденные туфли на кэблах» для прогулки. С вещами в шкафу произошло что-то странное. Раньше он всегда был набит под завязку, да так, что все мялось и цеплялось, а какой-нибудь рукав вечно торчал наружу, как дразнящий язык. Теперь вещи висели плотно, но все же не так, как раньше. Зоя подняла голову, пытаясь понять, от чего мама решила избавиться. Может быть, раздала подругам старые платья? Время от времени она устраивала «чистку» в шкафах, и все ее Мариночки и Оленьки радостно набрасывались на халявные шмотки, небрежно разбросанные по дивану и креслам. Это, впрочем, не мешало им походя обдавать «своего Ленусика» помоями. Зою уже тогда передергивало от этой странной дружбы. «Не позволяй себя использовать», – говорила мама, узнав, что половина класса списывает у Зои ответы на вопросы по литературе, и тут же откладывала в подарочный пакет шелковую блузку для Мариночки, которая вовремя не отключилась после телефонного разговора и прошипела кому-то вбок: «богатенькая с-сука».
– Это она не обо мне, – говорила Лена будто бы мужу, а на самом деле себе.
– Не знаю.
– Конечно же, не обо мне, я же ее подруга…
Туфли оказались на месте. Значит, лицемерная Мариночка их не получит – и хорошо. А у Оленьки размер не тот. Можно будет выклянчить туфли насовсем.
Зоя легко вскочила с ковра, ощупывая взглядом вешалки. Может быть, еще какую-нибудь кофточку у мамы взять? У нее есть такие штуки – девки обзавидуются. Вот эта, например, зелененькая, должна хорошо смотреться с загаром.
Рука Зои замерла на полпути. В шкафу не было ни одной отцовской вещи – вот почему все мамины платья наконец уместились.
Санкт-Петербург, 2018
Яна была старостой, председателем студенческого научного общества и старостой старост, входила в команду университета по чирлидингу и каждый месяц ездила на какие-то конференции. В комнате у Яны одну стену занимали грамоты «за активизм» и разноцветные бейджики мероприятий. Если Яна не спала, она обязательно что-то решала или организовывала. Как она при всем этом умудрялась учиться, для Зои оставалось загадкой.
В первый учебный день Яна поймала ее возле аудитории:
– Ты, видимо, Чугуева. Из… дай вспомнить… Староуральска. Молодец. К нам перевестись не так-то легко. Будем дружить?
Зоя не горела желанием с кем-то дружить, особенно с этой, которая, кажется, относилась к тому сорту людей, которых она не переваривала.
После пар Яна позвала ее пить кофе, и Зоя не успела придумать отговорку. Пока они потягивали из бумажных стаканчиков коричневую бурду, Яна успела рассказать про одногруппников, преподавателей, про себя, про чирлидинг и форум в Ленобласти, где в ее палатку едва не заползла змея. Удивительно, но эта болтовня приятно укутала Зою: она перестала думать про сифон под мойкой, издававший странные звуки, про убитое лицо отца в аэропорту и бесконечные мамины нотации по всем каналам связи.
На следующий день Яна напросилась в гости. Пришла не с пустыми руками, но вместо обычных в таких случаях тортиков и конфет притащила гигантскую бледную курицу и пакет вермишели.
– Любишь куриный суп? У меня вкусный получается. К тому же выгодно. Курицу можно вынуть и салат сделать с овощами. Сытнее, чем просто огурцы и помидоры переводить. И не чувствуется, что помидоры у вас пластиковые. У нас на юге помидоры – мечта! – Яна закатила глаза и, видя замешательство Зои, добавила: – Ты извини, что я такая простая. Если достану – смело одергивай, я иногда забываюсь.
В середине октября Яна прислала ей воскресным утром восторженное сообщение: «11.11 на факультете выступает Смаргадов!» Зоя прочитала и, накрывшись с головой одеялом, закрыла глаза, но Яна надумала позвонить:
– Вижу, что прочитала, не спишь. Мы выбили нам на факультет Смаргадова!
– Господи, восемь утра… Яна… Классно, конечно, но я не фанатка.
– Да я тоже! Но это же Смаргадов! Мы идем. Никаких возражений.
И они пошли.
Вернее, пошла Зоя, а Яна осталась на очередную сходку старост и собиралась «подтянуться» позже.
– Иди занимай места, – скомандовала она, едва закончилась лекция. – Через пятнадцать минут там будет ни вздохнуть, ни… ну ты понимаешь.
– Ян, встреча в половине шестого. Сейчас еще четырех нет. Можно, я хотя бы поем?
– Я тебе принесу. Мы за полчаса все порешаем, я добегу до кофейни и принесу тебе булку. Все. Иди! И не смей занимать дальше пятого ряда – мимики не увидим.
Огромный лекторий амфитеатром взбегал вверх. Кресла темного дерева, обитые черным дерматином, придавали ему мрачного обаяния. Настоящая Dark Academia.
Зое вспомнились аудитории Староуральского университета, которые наскоро привели в порядок на спонсорские средства, но сквозь недолговечный лоск то тут, то там просвечивала истрепавшаяся советскость.
Зал быстро заполнялся. К Зое то и дело подходили спросить про свободное место. Отвечать становилось неловко: студенты рассаживались прямо на ступеньках, из коридора внесли несколько скамеек и поставили сбоку от сцены.
Где носит Яну?
Смаргадов тоже опаздывал. С афишки, приколотой к старой черной доске, улыбалась его поднадоевшая физиономия. Вечный мальчик постарел, умудрившись, однако, сохранить глубокий притягательный взгляд.
Зоя отвлеклась от Смаргадова и обнаружила, что какой-то «типок», как говорили в Староуральске, сел на Янино место. Не спрашивая, небрежно отодвинул чужие вещи и устроился. Даже ногу на ногу закинул.
Несимпатичный какой-то.
– Эй, – Зоя пихнула его в бок, – тут занято. Моя подруга сейчас придет.
Спокойно, едва повернув голову, он ответил:
– Придет – я встану.
И действительно встал и сам пересел на ступеньки, когда запыхавшаяся Яна с кофейными стаканами и шуршащим пакетом наконец пробилась к ней.
Хорошо, что сам – от его обезоруживающей простоты у Зои закончились аргументы.
– Прикинь, – шепнула Зоя, вгрызаясь в сухую булочку, – вон тот, в серой кофте, сел на твое место. Наглый такой. Ни здрасте, ни до свиданья. Как там было… «лежит, привыкает»?
– Какой в кофте? Тот, что на ступеньках сидит?
