Франтишек Кубка - Улыбка и слезы Палечка
Осаждающие, подползши, словно рыси в ночном мраке, забросили на крышу уединенного замка и на башню зажженные смоляные факелы. Опять загорелось, но на этот раз пожар возник в нескольких местах и стал шириться благодаря ночному ветру, который, правда, разогнал туман, но в то же время помогал распространению огня. До облаков взлетали раскаленные доски с горящих крыш; искры, взметаемые ветром ввысь, напоминали огненные букеты цветов. В тот момент, когда пламя охватило стропила, начался сопровождаемый великим криком штурм укреплений. Вдруг невдалеке бахнуло тяжелое орудие, и огромная глыба упала среди врбицкой челяди, стрелявшей с западного бастиона. Всего было дано подряд не меньше шестнадцати выстрелов, рев нападающих усилился, лавина стрел становилась все гуще, грозно звеня над головой.
В полночь западный бастион пал. На небе, среди дыма, валившего от зажженной крепости к порозовевшим облакам, выступили звезды.
Врбицкая челядь, среди которой было несколько убитых и много раненых, перейдя с западного двора на средний, постаралась загородить его колодами и сельскохозяйственными орудиями, вытащив все это из подвалов и конюшни. Скотину тоже вывели во двор, чтобы не сгорела в хлевах. Коровы испуганно мычали, бык ревел не своим голосом. Начался бой между врбицкими и рожмберкскими за бревенчатую ограду между западным и средним двором. В ход пошли мечи и копья. У рожмберкских — крепкие щиты. А на врбицких — снаряжение легкое. Так что бой был неравным.
На среднем дворе росла старая липа. Ветви ее были уже голые. Только на самых нижних держалось еще несколько сухих листьев. Эти листья вдруг вспыхнули. Может быть, от искр, падавших с крыши. Огонь охватил все дерево. В этом увидели знак близкого поражения.
В час ночи на стену взобрались люди с факелами и, в сопровождении вооруженных копьями и мечами, с криком ринулись к поленнице, за которой укрылись врбицкие. Тут послышались удары топора по воротам. Так как ворота не поддавались, были пущены в ход еловые стволы с обрубленными ветвями; ими стали колотить в ворота, как тараном, и те после двадцатого удара с треском распахнулись. В них ворвался отряд вооруженных; он наступал плотными рядами, молча и не бряцая оружием. Появление этого отряда решило судьбу замка. Во двор вступил и военачальник Самек.
Обороняющиеся отбежали к горящей башне. Пожар затронул лишь верхнюю, деревянную часть. В нижних этажах имелись окна и бойницы. Оттуда защитники открыли стрельбу из луков по нападающим. Пан Боржецкий встал в самом верхнем окне, почти под пылающей стрехой, и начал управлять боем, отдавая твердые приказания.
В два часа ночи его перестало быть слышно. Он повалился навзничь на каменный пол башенной залы. Стрела, направления и выпущенная ему в сердце, войдя в глаз, пронзила затылок, так что оттуда вытек мозг. Когда убитого нашли, крови вокруг него не было…
Врбицкая челядь, оставшись без хозяина, сдалась победителям и весело поздравила их с приходом в замок, выкатив на двор бочку вина. Пятерых из челяди пана Боржецкого военачальник Самек велел повесить. Он отобрал их не по признаку их положения в замке или особой воинственности, а просто как вздумалось. Остальных помиловал.
Так окончилась жизнь пана Олдржиха, вначале богатая и счастливая, а под конец одинокая, бедственная, окруженная предательством.
XI
Печальна была езда трех всадников по ноябрьским лесам…
Весть о захвата замка Врбиц и смерти пана Олдржиха Боржецкого дошла до них лишь спустя две недели после этого ужасного события. Им сообщила об этом пани Кунгута в письме, где содержалось также описание похорон пана Олдржиха Боржецкого, состоявшихся в Врбицах, в часовне святой Людмилы, где его положили рядом с его первой женой Аленой. В этом письме пани Кунгута звала Яна и Боржека, двух милых сыновей своих, домой, прося их приехать как можно скорей, так как ей нужно договориться с ними о судьбе обоих замков, о наследстве, которое должен получить Боржек, и, наконец, о сестре его Бланчи.
Ян ехал, как всегда, впереди. За ним — Боржек, сразу созревший и возмужавший. Последним — Куба, голова которого была полна забот о них обоих. Он понимал, что их детству пришел конец. Он размышлял о пане Боржецком. Чего только тот не придумывал, как в последние годы трудился, сколько денег истратил на воспитание сына! А теперь лежит там, убит стрелой какого-то неизвестного рожмберкского слуги, отдав богу душу. И так вот по всей нашей чешской земле, в которой никто не управляет, никто не повинуется и все между собой в ссоре.
Всадники заехали сперва в Врбице. Пошли в замок. Вид разбитых ворот, сожженной башни, уничтоженной риги, развороченного двора и пробитых крыш разрывал сердце. Но ни Ян, ни Боржек не заплакали. Только Матоуш Куба отер слезу, когда они остановились в нетопленной часовне святой Людмилы, над свежеопущенной в землю плитой, где еще не было обозначено, что под ней похоронен пан Олдржих Боржецкий из Врбиц…
Боржек опустился на колени и стал молиться. Ян только тихо и почти без мыслей глядел на белый четырехугольник, на Боржека, который вдруг перестал быть подростком и вот стоит на коленях, как рыцарь после битвы, на деревянную алтарную статую святой Людмилы и большую золотую звезду на потолке, из середины которой свешивалась неугасимая лампада… Но огня в этой неугасимой лампаде не было. Ян велел Матоушу засветить ее.
Потом они встали.
— Теперь что? — промолвил Ян.
— Теперь поедем в Страж! — ответил Боржек.
Только тут Ян заметил, что Боржек уже усатый, что у него бороздки над глазами и глубокие морщины — такие же, как были у отца.
Приехав в Страж, они с удивлением обнаружили, что там все идет своим порядком. Будто ничего не произошло. По двору важно шагал индийский павлин, бегало множество жирных кур с могучим петухом, в хлевах мычала скотина, а на откосе перед замком Ян увидел отару овец, которой прежде не было.
У пани Кунгуты глаза не были заплаканы. Она только была очень серьезна, озабочена и внимательна. Посадила обоих юношей за стол и, кормя их обедом, все время называла того и другого своими сыновьями. Называла одинаково и обращалась одинаково ласково… Потом пришла Бланчи и подставила Боржеку губы для поцелуя, а Яну только протянула руку. Ян ничего ей не сказал.
После того как убрали со стола, пани Кунгута начала так:
— Смерть ходит и косит нас, стариков. Молодые этого не понимают, но мы уже привыкли. И готовы к ней. Всем нам предстоит так или иначе прочь отсюда. Нынче я, завтра ты, послезавтра он. У смерти свои весьма странные прихоти. Толстого она выморит голодом, худого раздует водянкой, здоровому посадит гнилой волдырь на лицо, чистотелого поразит проказой, а грешникам дарует долголетие, чтоб успели побольше наразвратинчать… Будем радоваться, мальчики, что отец ваш отошел как настоящий рыцарь. Стрела вошла ему в глаз и проникла в его драгоценный, одаренный господом богом мозг. Ушел хозяин, укрепив с самого фундамента два замка и их поместья, поднявший ценность каждого куска луга и наполнивший подвалы изобилием. Но мне не следовало быть с ним. А этом была его ошибка. Я приношу своим мужьям несчастье. Твой отец, Ян, во все долгие годы войны не трогался из замка, читал свои книги и попивал вино. Потом на него вдруг наехало, и он с головой ушел в общественные дела. Я всегда приписывала это тому, что была беременна, у меня не хватало для него времени, и что, кроме того, он хотел как-то позаботиться о наследнике… Славно постарался бедный, добрый христианин Ян Палечек. Но что пришло в голову пану Олдржиху, этого я просто понять не могу. Может быть, то, что я позволила ему поехать в Прагу, а перед тем мало с ним разговаривала, занятая управлением обоими поместьями, которые так процветали. Он погиб из-за своей собственной неосмотрительности. Он был хороший хозяин, но не был приспособлен к участию в столкновениях и спорах. Бог простил его, послав ему мученическую смерть.
Ян ни разу еще не слышал, чтобы его мать говорила так долго и так прекрасно. Только тут он отдал себе отчет, какая она умная — и какая старая: у нее была серебряно-белая голова.
— Но теперь, милые дети, — продолжала пани Кунгута, — надо подумать о вашем дальнейшем пути. Смерть пана Олдржиха воздвигла на этом пути великие препятствия. Пан Боржецкий из Врбиц враждовал с паном Рожмберкским. И это опасно для нас всех. Пан Олдржих мертв, но осталась его вдова, то есть я, и его дети — Боржек, Ян и Бланчи. Был тут на похоронах сын пана Алеша из Рижмберка[63] — Богуслав. Ему лет тридцать. Это человек опытный. Он изъявил готовность выступить посредником между Боржецкими и паном из Рожмберка и одолжить тебе, Боржек, сколько нужно для восстановления врбицкого замка и хозяйства. А пока ты, Боржек, будешь жить здесь, в Страже, и отсюда руководить стройкой. Единственное его условие…
