Франтишек Кубка - Улыбка и слезы Палечка
Ян насторожился и поглядел на Бланчи. Девушка сидела, сжав руки и глядя в стол.
— …единственное его условие, чтобы Бланчи вышла за него замуж… Это великое счастье для Бланчи, так как пан Богуслав берет ее без приданого. Ее приданое сгорело в Врбицах.
— А Бланчи что на это скажет? — спросил Ян.
Пани Кунгута нахмурилась.
— Твоя сестра согласна! — бросила она небрежно.
Тут Ян вскочил и, ни на кого не глядя, выбежал из залы.
Вечером он вошел в комнату к матери.
— На Бланке Боржецкой хотел жениться я! — без всяких предисловий объявил он.
— Ты хотел жениться на своей сестре? Не знаю, согласилась бы она? Ведь пан Богуслав приезжал сюда еще в прошлом году, и она нисколько не противилась его почтительному ухаживанью.
— Этого она мне не говорила!
— Вот видишь… — так же небрежно промолвила пани Кунгута.
И Ян опять ушел.
Ночью между Бланкой и Яном произошло объяснение. Ян был суров и резок, Бланчи тиха и покорна. Она все время твердила, что Ян мил и близок ей, что она ничего другого в жизни не желает, как быть его женой, но что воля божья — другая, что надо сохранить род Боржецких и что Богуслав — щедрый человек.
Как только она заговорила о Богуславе, Ян схватил и стиснул ее руку так, что девушка вскрикнула; тут он ударил ее кулаком в грудь. Бланчи зарыдала и поглядела на измученного Яна глазами, полными слез. При виде ее сладких очей Ян упал перед ней на колени и стал целовать ее одежду. Покрыв поцелуями ее юбку от подола до бедер, он так и остался коленопреклоненным перед ней, уткнув голову ей в колени. Бланка перебирала руками его волосы и, плача, шептала, что любит его, но жизнь так печальна и несправедлива.
Яна стала искать. Боржек хотел поговорить с ним. Ян, вдруг возненавидевший Боржека, бросил ему в лицо упрек, что тот хочет обновить свой замок ценой сестриного тела. Боржек только улыбнулся и ответил в прежнем духе, по-прахатицки, что Ян просто ревнует к Богуславу и теперь ищет возвышенных и благородных оснований для того, чтобы противиться браку Бланчи с другим. В эту минуту Ян заколол бы Боржека, будь у него в руках оружие. Он пошел прочь, не глядя на него. Всю ночь до утра проблуждал вокруг замка, беседуя с воронами, слетающимися на свалку падали у леса.
С этого дня Ян не выходил ни к обеду, ни к ужину, не говорил ни с матерью, ни с Боржеком, ни с Бланчи, а сидел в старой зале пана Яна за книгами, пил вино и читал. Пани Кунгуте, подходившей на цыпочках поглядеть, что он делает, часто казалось, что там сидит покойный первый муж ее, отец Яна, что мир еще прекрасен и справедлив, а она — молодая.
Пан Богуслав приезжал в Страж, но с Яном ни разу не встретился. Если он спрашивал о Бланчином сводном брате, пани Кунгута отвечала, что Ян после смерти пана Боржецкого занят необычайными размышлениями и разговаривает только со зверями да птицами небесными.
— Новый святой Франциск Ассизский, — насмешливо промолвил пан Богуслав Рижмберкский, человек образованный, и погладил свою светлую бородку.
Так прошла зима. Весной в Врбицах начали строиться. Новые кровли, новые ворота; новая башня, каменная, выше прежней, с бойницами; стены из цельных отесанных глыб. Боржек переехал в Врбице, чтобы взять под свое управление и старую и новую челядь. Пан Богуслав добился обмена мирными посланиями между паном Олдржихом из Рожмберка и паном Боржеком Боржецким. В Врбицах и в Страже шили приданое панне Бланчи. Свадьба была назначена на первую субботу апреля месяца, так как в конце апреля пану Богуславу нужно было ехать на заседания сейма и вместе с ним должна была поехать полюбоваться Прагой его жена.
Яна не было видно в замке, хотя он там жил. Если кто шел ему навстречу, он сейчас же поворачивал и шел в другую сторону. Только Матоуш Куба имел право входить к нему, но и тот мало с ним разговаривал, боясь его мрачного вида.
В пятницу, накануне свадьбы панны Бланчи, в Страж съехалось много народа. Невесте предстояло на другой день утром ехать в Врбице, где и должна была состояться свадьба. Венчать был приглашен кдыньский приходский священник отец Йошт. Жених приедет в субботу на рассвете, а свадебный поезд тронется в восемь часов. Венчанье было назначено на вечер, в присутствии многочисленных гостей. Принимать их должен был пан Боржек Боржецкий в Врбицах: это было его первое выступление в роли хозяина замка и поместья.
Множество незнакомых женщин бегало по лестницам и коридорам стражского замка: невесте примеряли подвенечный наряд; у пани Кунгуты тоже было новое платье, на котором знаки вдовства, насколько это допускало приличие, были приглушены; замок ходуном ходил, а челядь потихоньку выпивала.
В десять часов, когда суета вдруг сменилась ночной тишиной, Ян поспешно закрыл книгу и вышел из залы. Уверенно прошел по коридору, где никто в темноте его не видел. Постучал в дверь Бланчиного покоя.
— Открой, Бланчи! Это Ян! — тихо промолвил он.
Бланчи открыла. Села на постели в ожидании. На стульях и сундуках был разложен ее свадебный наряд. Ян на мгновенье остановился. Потом движеньем руки смахнул со стула часть подвенечного платья и сел. Бланчи ушла под одеяло, вперив в Яна испуганный взгляд. Ян молчал.
Это молчанье длилось нестерпимо долго. Наконец Ян промолвил:
— Завтра венчаешься с Богуславом из Рижмберка?
Бланчи кивнула.
— Но ты знаешь, что дала мне слово еще в детстве. Так что теперь же станешь моей женой! — твердо сказал он.
Бланчи следила за Яном и его движениями. Они были необычно медленны и сосредоточены. Он встал и, подойдя к Бланчи, мгновенно сдернул с нее одеяло. Бланчи не крикнула. И Ян, словно боясь потерять хоть одно драгоценное мгновенье, взял Бланчи так уверенно и просто, как если б давно был ее мужем.
Бланчи, стиснув зубы, чтоб подавить боль, страстно и нежно обхватила голыми руками его шею. И, задыхаясь, промолвила:
— Какие у тебя страшные, какие прекрасные глаза!
Но Ян освободился, встал и ушел.
В дверях еще раз обернулся и кивнул ей:
— Прощай, Бланчи, и помни!
XII
Такой разгульной свадьбы свет еще не видел!
Ян с утра объявил, что здоров и, вопреки своему первоначальному решению, поедет в Врбице, чтобы присутствовать при торжественном бракосочетании Бланчи с паном Богуславом из Рижмберка. Пани Кунгута обрадовалась.
Ян надел самую лучшую свою одежду, велел, чтобы его причесали, и цирюльник брил его целый час. Надев на голову бобровую шапку с золотым галуном, опоясавшись короткой сабелькой, Ян сел на коня и первый выехал из ворот, так что казалось, будто он едет во главе свадебного поезда.
Светловолосый пан Богуслав, в то утро особенно бледный, был рад, что Ян примирился с ним, и поблагодарил его за то, что тот, как только выздоровел, сразу едет к нему на свадьбу, на что Ян со смехом промолвил:
— Сестра ведь!
Бланчи в свадебном наряде была менее хороша, чем обычно. По крайней мере так показалось Яну. Он пожал ей руку, когда она уже сидела в своей разукрашенной повозке, и улыбнулся ей — таинственно, но весело. Бланчи была бледней жениха, и под сладкими очами ее легли бледно-голубые полукруги.
Ян ехал среди апрельского ландшафта, посвистывая. И прилетали птицы, садились к нему на плечи, на шапку, на седло и на голову лошади. Два особенно смелых воробья колыхались на поводьях. Конь шел весело, и Ян, покачиваясь на нем, напоминал рыцаря, который идет на дружескую попойку. Так беззаботно было выражение его лица, так свободно и непринужденно каждое движение. Пан Богуслав, ехавший тоже верхом, — а в повозке вместе с Бланчи сидела пани Кунгута, — несколько раз старался догнать Яна и поговорить с ним. Но каждый раз, заслышав у себя за спиной лошадиный галоп, Ян давал шпоры и увеличивал расстояние между собой и паном Богуславом. Так въехали они в Врбице под веселые звуки рогов и радостный трезвон на колоколенке святой Людмилы, В воротах обновленного замка стоял в новой одежде рыцарь Боржек Боржецкий. Он подал Яну руку, озабоченно заглянув ему в глаза.
— Ты думаешь, Боржек, я еще болен? — сказал Ян. — Я выздоровел!
— Не сердишься на нас? — спросил Боржек.
На это Ян ничего не ответил; спешившись, он поцеловал Боржека в обе щеки. Боржек был немного старше Яна. Но за последние месяцы он так возмужал, что Ян казался перед ним желторотым птенцом.
На дворе он поцеловался с бабушкой Аполеной, явившейся в нарядном чепце приветствовать жениха с невестой, а когда все засмеялись, сказал, что поцеловал бы еще крепче, если бы Аполена велела сбрить себе усы. Он сам отвел лошадь в конюшню и там заговорил по-звериному, так что всюду поднялось ржанье, мычанье и топот. Конюх пана Богуслава так разозлился, что кровь бросилась ему в лицо. Но не осмелился ничего сказать. А Ян весело обратился к нему:
