Сергей Сибагин - Прапорщик Щеголев

— А колесный кожух? — заметил старший офицер.

— Что вы, сэр? Разве можно считать это повреждением?.. Там на час работы! Могло б быть гораздо хуже, если бы русские меньше считались с парламентерским флагом. Я на их месте тотчас бы открыл огонь боевыми по кораблю, не давая никаких предупреждений.

— Конечно, попади они не в кожух, а в колесо, мы, пожалуй, были бы на дне!

— Но ведь мы действительно нарушили их запрещение подходить близко к батарее!

— Пустяки, сэр, сущие пустяки. Мы были под парламентерским флагом! Мы могли бы заставить русских починить нам это повреждение кожуха. Уверяю вас! Кто докажет, что мы нарочно подошли к их батарее? Якоря мы не бросали, — я сделал это специально, — вот ветер и нанес нас на батарею! Скажете, ветра не было? Опять-таки этого никто не докажет. Вы же знаете, что очень трудно доказать, если тот, кому доказываешь, не хочет чего-то понять. Нам выгодно не верить русским, вот мы — я имею в виду всю Европу! — и не поверим... Мы выполнили приказ командования и можем рассчитывать на награду.

Лоринг потянулся, хрустя суставами, потом снова взялся за перо.

— Вот что я пишу в своем рапорте командующему: «Сочтя два выстрела за предупреждение не двигаться далее вперед, я приказал застопорить машину и положить лево руля. С этого момента до возвращения шлюпки колеса не сделали ни одного оборота, судно же понемногу относило по причине легкого норд-веста, дующего в сторону земли...» Ясно? — спросил капитан, присыпая написанное песком.

— Но ведь русские будут писать иначе?

— А кто же им поверит? Это все пустяки. Важно другое. Во-первых, я выполнил приказ моего командира произвести разведку; во-вторых, создал прекраснейший предлог для нападения на открытый и богатый город, то есть, — капитан засмеялся, — тоже выполнил приказ командующего... Конечно, главное здесь не в командующем. В разгроме Одессы больше всего заинтересованы достопочтеннейшие лорды и все те, кто играет на повышении цен на хлеб. Не будет дешевого русского хлеба — они смогут назначить на зерно любые цены, покупая его через третьих лиц у тех же русских, но вывозя уже не через Одессу, а через Пруссию. Мало вам?

— Да, дело сделано чисто, что и говорить, — согласился старший офицер.

— Русские обстреляли корабль и шлюпку под парламентерским флагом.

— Да ведь шлюпка в это время болталась в четверти мили с противоположной стороны.

— Пусть они доказывают, где была в этот момент шлюпка. Батарея стреляла по шлюпке, и ядра падали в непосредственной близости... Матросы под присягой покажут это. А понадобится, так можно найти и повреждения на шлюпке от близко упавшего ядра. За этим дело не станет!

— Скажите, сэр, а действительно консулы уже выехали из России?

Вместо ответа Лоринг протянул старшему офицеру австрийскую газету, где было подчеркнуто:

«Вена, 20 марта. Сегодня в Вену из Одессы прибыли английский консул господин Иемс и французский консул господин де Вуазен».

Прошло несколько дней. Горизонт оставался чист, и в Одессе понемногу стали забывать о пришельце. Может быть, и в самом деле ничего особенного не было в посещении английского парохода? В конце концов могло же быть, что корабль действительно зашел за консулами.

То, что оба консула уже давно выехали из города, еще ничего не означало, – они могли задержаться в дороге. Натуральным казалось и любопытство корабля. Как утерпеть и не заглянуть на батареи? Сунули нос и получили ядро! Больше не появятся.

Ясным утром 1 апреля Щеголев сидел на мерлоне своей батареи. Грело солнышко, голубело тихое море. Чистый воздух опьянял.

Прапорщик снял тяжелую лакированную каску с высокой пикой и медным орлом, расстегнул мундир.

На батарее в разных местах расположились солдаты – чинили рубахи, сапоги, чистили пушки.

У воды, забравшись на просмоленные сваи, сидели с удочками ребятишки. Казалось, они ничего не замечали, кроме своих поплавков. Но вот на молу появилась команда Луиджи Мокки. Маленькие рыболовы, побросав удочки, бросились к пушке и, опередив группу Мокки, с грохотом покатили ее по камням. Такая картина повторялась теперь ежедневно: ребята завоевали себе право катать пушку на берег и обратно.

Начались занятия. Ребятишки, сидя где попало, внимательно наблюдали, бросая иногда хлесткие замечания:

– Теперича, дяденька, – говорили они Луиджи, – ежели тебя убьют, так мы тебя заменим! Мы уже научились стрелять.

– Когда же вы успели? – спрашивал Мокки. – Где?

– А туточка. Пока тебе дяденька Осип растолкует что к чему, мы уже знаем. Дай нам выстрелить, так сам увидишь.

– Ишь, чего захотели! – крутил головой Осип. – Да ежели пушка пальнет, так у вас враз штанишки заржавеют.

– Не заржавеют! – кричали хором. – Ты не очень-то пужай нас – не боимся!

Слушая эту перепалку, прапорщик молча улыбался.

Вдруг вблизи раздался топот копыт.

Из-за сарая выехал казак и направился прямо к командиру батареи.

– Ваше благородие! – сказал он, перегибаясь с седла. – Из штаба приказано передать вам, что возле Большого Фонтана показались три парохода.

И казак ускакал дальше.

Ученье прекратилось. Все забегали, приводя батарею в боевой порядок.

Одни бросились открывать пороховой погреб, другие разводили огонь в ядрокалильной печи. Солдат Никита Гацан стал выпроваживать ребят. Те, притихшие и испуганные, не сопротивлялись и быстро выбежали на берег, но дальше не пошли.

– Пусть остаются на берегу, – махнул рукой прапорщик. – Там безопасно.

Федор Рыбаков с подзорной трубой сидел на мачте «Андии».

– Вижу три парохода! – прокричал он. – Маловато что-то.

«Опять разведчики, – решил Щеголев. – Но можно ожидать и нападения».

Через полчаса пароходы подошли и стали на якорь вдали от батарей. Подняли флаги: на двух кораблях – английские, на третьем – французский. Немного спустя от борта одного из пароходов отвалила шлюпка под парламентерским флагом.

В полдень на батарею заглянул адъютант Богданович.

– Ну как вы тут воевать собираетесь?

– Да мы готовы, – ответил командир батареи. – Вот опять гости пожаловали, – махнул он рукой на пароходы, стоявшие на рейде. – Не знаете ли, чего им надо?

– Опять, наверно, разведка. Письмо командующему прислали, жалуются, будто бы мы шлюпку их под парламентерским флагом обстреляли, флаг оскорбили... А шлюпки и близко возле «Фуриуса» не было.

– Наглейшая ложь! – возмутился прапорщик. – Я сам все видел. Могу принести присягу в том, что по шлюпке никто не стрелял...

– Да в этом никто и не сомневается. На бульваре были тысячи народа – все видели, как дело было... Это разведчики, говорю вам.

– Так чего же они стоят?

– А черт их знает, – зевнул адъютант. – Должно быть, ответа дожидаются. Генерал сейчас в соборе, вечером, сказал, напишет.

Утром следующего дня генерал Сакен послал свой ответ англичанам:

«Одесса, 2 апреля 1854 года. Генерал-адъютант барон Остен-Сакен почитает долгом выразить адмиралу Дундасу изумление, возбужденное в нем известием, будто бы из Одесской гавани стреляли по фрегату «Фуриус», находившемуся под переговорным флагом.

По прибытии фрегата было произведено два холостых пушечных выстрела, вследствие которых он поднял свой флаг и остановился вне выстрела.

Лодка под белым флагом тотчас же отправилась от фрегата к молу, где ее встретил дежурный офицер, который на вопрос английского офицера ответил, что английский консул уже выехал из Одессы. Без дальнейших переговоров лодка повернула обратно и уже подходила к фрегату, как тот, вместо того чтобы ее дождаться, двинулся в направлении к молу, оставив лодку влево от себя, и приблизился к батарее на расстояние пушечного выстрела.

Тогда офицер – командир батареи, исполняя данное приказание не позволять неприятельским судам подходить ближе пушечного выстрела, почел обязанностью открыть огонь, но не по парламентеру, а по неприятельскому кораблю, подошедшему слишком близко к берегу, хотя этому судну и подан был двумя холостыми выстрелами знак остановиться.

Это простое изложение дела в том самом виде, в котором оно было доведено до сведения его величества государя-императора, должно уничтожить само собой предположение, которого, впрочем, нельзя и допустить – будто бы в русских гаванях не уважают переговорного флага, за неприкосновенность которого ручаются законы, общие всем просвещенным нациям.

Едва письмо дошло до кораблей, как все там изменилось: забегали, засуетились матросы, повалил из труб дым, подняли якоря.

В это время показалась шедшая из Херсона, нагруженная чем-то барка. Один из неприятельских пароходов направился наперерез и захватил ее. Спустя два часа так же была захвачена вторая барка.

В Очаков немедленно отправился верховой со строжайшим приказом командующего не выпускать в море суда.